heartache

Умирающие видят сны ярче, чем другие люди. Они стремятся наверстать в призрачном пространстве сна то, чего никогда не смогут познать в жизни. Смерть – это слишком абстрактное понятие для восприятия человеческим мозгом. Все, что мы знаем о смерти, - это лишь то, что она неизбежна. Но является ли и эта информация правдивой? О смерти рассуждают живые, а ведь им еще только предстоит умереть. Кто-то стремится оттянуть последний миг, кто-то наоборот бросается в его холодные объятия, а кто-то воспринимает смерть как часть своей жизни. Ты закрываешь глаза и просто ждешь очередного сна. Проснешься ли ты в этот раз?        Это масштабнее, чем может представить себе любой живой. Чтобы понять смерть, недостаточно быть на грани между. Нужно быть за ней.

***

Сегодня Чонин пришел в часы приемного покоя, но Чунмён спал. Можно было бы заподозрить, что он не просыпался вовсе, но появившаяся зубная щетка в стакане на тумбочке говорила красноречивее догадок. - Чунмён… - словно облекая каждую букву имени в легкое облачко, Чонин выдохнул его. Старший спал, хотя даже во сне его лицо выглядело напряженным. Словно его организм готовился к чему-то, чего-то боялся. Инстинкт самосохранения оставался в этом угасающем теле до последнего. Чонину понадобилось всего две минуты, чтобы увидеть умершую жизнь в глазах Чунмёна, но понадобилось два дня, чтобы заметить, как другая его часть хотела жить. Эти бледные пальцы сжимали край одеяла так, словно это спасительная ниточка, перекинутая через океан жизни и смерти. Шансы были до смешного ничтожны, но для умирающего плацебо – единственный способ протянуть лишние пару часов, даже если это только подсознательная установка. Поблекшие губы совершенно не выделялись на лице, цвет наверняка некогда черных ресниц стал пыльно-серым, но Чонин смотрел дальше. Смотрел на линии, которые скользили по скулам, очерчивая контуры, всматривался в морщинки в уголках глаз, в трещинки на губах, в подрагивающие от беспокойного сна ресницы. Весь Чунмён представлял собой сплошной кусок бледно-серого мрамора, замотанного в покрывало болотного цвета. Ничем не примечательная картина. Что снилось Чунмёну? Как ни всматривайся, а так глубоко ты не заглянешь. Грудная клетка больного начала вздыматься все чаще, хватка пальцев ослабла, и Чонин подошел к окну, сунув руки в карманы. -Ты снова здесь, - голос прозвучал сонно, но едва различимые нотки улыбки удалось уловить даже не глядя. - Я могу всегда быть здесь. Мён обратно прикрыл глаза. Он почти забыл, что этот парень предпочитает говорить странные вещи. - Хо-ро-шо, - усталый выдох. - Что? - Чонин даже повернул голову, разглядывая просыпающегося. - Что-то я ведь должен был тебе ответить. Пусть это будет «хорошо». Какая разница. - Разрешаешь остаться до твоего выздоровления? - Чо… - Чонин. - Я помню. Чонин, то, что мы говорим о моем выздоровлении, это, конечно, здорово, но… На тумбочку с легким хлопком приземлилось несколько книг, и этот звук напрочь смел из головы старшего незаконченную реплику. Он вопросительно оглядел блондина. - Это книги о приключениях. О разных странах и дурацких историях. Как ты любишь. - Когда вернуть? - Это мой подарок. - Прости, но мы совершенно незнакомые люди, я не думаю, что стоит дарить мне подарки. Чонин наклонился вперед, настойчиво сверкнув глазами. Старшему стало не по себе. - Нас связывает гораздо большее, чем ты думаешь. - Сехун? – фыркнул Мён. - И фамилия, - кивнул собеседник. Впервые Чунмёну захотелось ударить кого-то и сделать это только что подаренной этим же самым человеком книгой. - С твоей болезнью… - новый знакомый выдержал непродолжительную паузу, - Можно выходить на улицу? - Да, но я не могу выходить самостоятельно. Если мне станет хуже, а никого рядом не будет, то это плохо кончится. Иногда мы гуляем с медсестрой. Не произнося ни слова, парень вышел из палаты. Мён уже решил, что чем-то обидел его, когда в палату вкатилось кресло. - Ты его украл?! – впервые его тихий голос преодолел черту срывающегося полушепота. - Арендовал, - и снова та спокойная уверенность во взгляде, та многообещающая улыбка. Чонин помог старшему устроиться в кресле, укутал его ноги в плед и, ведомый координатором-Чунмёном, направился в прибольничный сад. Совсем недавно прошел дождь, но теплые лучи последнего солнечного света подсушили слегка лужи, оставив только приятный прохладный ветерок и аромат свежести. Мён попросил остановить кресло у самого газона, а затем осторожно встал, скидывая легкую обувь и босыми ногами становясь на траву. - Я хочу знать. Чонин не решился разуваться, поэтому остался стоять на тропинке, сунув руки в карманы. - Что? - Сехун.Он мог попросить приглядывать, но не быть таким внимательным. Тебе нравится Сехун? - Я так похож на гея? - младший блондин едва ли не фыркнул. Чунмён не решился ответить сразу, поэтому сделал несколько шагов, словно отмеряя безопасное расстояние. - С Сехуном гомофобы не дружат, знаешь ли...-тихо прозвучал чужой голос, и парень притих. Вдруг Се это удачно скрывал от Чонина до сегодняшнего дня. - Я не гомофоб, мне не нравится Сехун. Просто ты стоишь того, чтобы помочь. Спина Мёна напряглась, он дернул плечами, пальцами схватившись за края халата. "Ты стоишь того, чтобы помочь", - как мало нужно, чтобы это сказать, но как много это значит. Стоишь - значит, ты имеешь значение, ты сделал что-то достойное, в какой-то момент ты стал больше, чем пустым местом. "Ты стоишь того, чтобы..." - Почему ты так думаешь? - Ты считаешь иначе, хён? Чунмён бросил взгляд через плечо, а затем вяло улыбнулся: -Чем одна человеческая жизнь дороже другой? Чем я стою этого больше, чем кто-либо в этой больнице? Мы все люди со своими слабостями, пороками и грехами. Меня, например, Бог не примет, потому что я любил парня. Говорят, что он прощает всех, но кто тогда попадает в ад? Те, кого он не простил. Думаешь, я не попаду в ад? - Я не верю в Бога, хотя и не отрицаю его. Каждый верит в то, что он хочет. - Чонин... - Что? Короткая, но тяжелая пауза, словно расплавленный свинец, бежит по венам, утяжеляя тело. - Можно я поверю в тебя? Чонин молчит, только удивленно распахивая глаза. Вот же он, Чунмён, наверное, одинокий, ведь он доверяется чужому человеку. Стоило только проявить немного заботы, и парень уже готовится отказаться от того, во что верил прежде. Чонин все еще молчит. Чунмён ждет ответа. Хоть какого-нибудь, а то уже ноги затекают так стоять. Он даже ощущает, как вдруг становится легко-легко, земля уходит из-под ног, но его тут же ловят в кресло-каталку. - Ты не должен верить в меня. Ты должен верить в себя. Твой Бог внутри тебя.        Они возвращаются в палату через парочку часов. Старший успел уже подмерзнуть, но вдоволь надышался последождевой влагой и наслушался болтовни Чонина. Он даже не замечает, как много рассказывает о себе и как мало рассказывает Чонин. Такое чувство, что младший хочет знать все-все о нем, и это так удивляет. Никогда и никто прежде не слушал Чунмена так внимательно. Наверное, Паланик был не прав.