Идол

Автор благодарит всех за отзывы и хочет сказать отдельное спасибо своей не так давно наконец появившейся бете) Я рада, что она у меня есть) Да, помимо всего прочего, предупреждаю, что эта часть будет с саундтрэком, который автор ооочень просит включить на нужном моменте. На концертах Hanabi всегда царила совершенно особенная атмосфера – и этот раз не стал исключением. Акаши не мог точно сказать, в чем тут дело: в самой музыке, в поведении музыкантов на сцене (в перерывах между песнями они иногда шутили и перебрасывались фразами так естественно, словно были где-то на дружеской вечеринке), в окружающей толпе, большую часть которой составляли ярые фанаты группы, или в том, как улыбался голубоглазый вокалист – любой из этих вариантов не казался причиной, и, скорее всего, витавшее в воздухе, почти ощутимое настроение было следствием действия всех их вместе. Песни, успевшие прозвучать за последние два часа, были совершенно разными, большая часть – альтернативный рок, хотя встречались и образцы поп-жанра. Пару раз Куроко выступал один, аккомпанируя себе на бас-гитаре Мизуки. Последний, кстати, тоже не отказывался сыграть - конечно, не в одиночку, а дуэтом вместе с братом – по просьбе фанатов. В середине концерта, после небольшого перерыва, настойчивыми криками зал смог заставить выступить сольно и Рю – голос у брюнета был сильный и звучный, пусть и не так хорошо поставленный, как у Тецуи. Барабанщик пел спокойную, красивую песню, в такт которой зрители плавно качали поднятыми вверх руками, создавая так называемый «океан». Вообще, музыканты вели себя непринужденно, в шутку исполняя просьбы фанатов. Между ними и залом установилась крепкая связь, которая позволяла каждому, пришедшему на концерт, почувствовать себя частью этого маленького мира. Но в первую очередь сама музыка и составляла этот мир. Именно та музыка, которую группа играла вместе, когда каждый вкладывал душу в то, что лучше всего умел. Голос Куроко разносился над залом, то набирая силу, то опускаясь до шепота. Рю же и вправду был мастером ударных, а в сочетании с игрой близнецов, которым гитара впервые попала в руки в одном из переходов токийской подземки, звучание было почти идеально. До идеала не доставало ровно столько, сколько должно не доставать, чтобы хватило место оригинальности. На концерт Сейджуро шел со смешанными чувствами – его мысли в основном были заняты неожиданным предложением поездки в Канаду и инцидентом, произошедшем во время вчерашнего матча. О последнем он, впрочем, усиленно старался не думать, что у него получалось, мягко говоря, не особо. Но музыка Hanabi – в особенности, когда она была живая - имела свойство выбивать из головы мысли. И не только в музыке было дело - никто из Поколения Чудес к тому же еще не успел привыкнуть к тому Куроко, которого можно было увидеть, наверное, только на сцене. Слишком необычное зрелище – улыбка, яркая, живая, которая предназначалась только зрителям; взгляд, слегка полубезумный, а порой – на некоторых песнях – отсутствующий, будто Тецуя далеко, где есть только он и его музыка; жесты и движения, каждое из которых выражало уверенность в себе и внутреннюю силу. Словно другой человек. Да, таким Куроко был только на сцене. Потому как только там он чувствовал себя свободным. От всего – от собственных чувств, от прошлого, от Кодзири и всех условностей. Но концерт подходил к концу. Забывшиеся фанаты требовали продолжения – хотя бы еще одну песню. Куроко, вначале протестующий, сдался. На секунду он задумался – причем явно о чем-то большем, чем просто выбор последней, «заключительной» песни. Кивнув и сказав пару слов Рю и братьям, он снова взял в руки микрофон. - Хорошо, мы сыграем еще одну песню – только она уж точно последняя, договор? – Зал восторженно загудел, соглашаясь и радуясь, что их просьбу все-таки исполнят. – Эта песня… Я долго думал, петь её сегодня или нет. И решил, что не стоит, но вы заставили меня передумать. Дело в том, что ни один из вас её ранее не слышал, хоть и слова, и музыку я написал еще три года назад, когда только начинал свою карьеру в шоубизнесе. Я не могу назвать её лучшей – в ней много лишних восклицаний, да и опыта у меня в момент написания почти не было - но для меня она особенная, и долгое время мне не хотелось исполнять её перед кем-либо. Но в этот раз я, наконец, решился. Надеюсь, вам понравится. Зрители разразились криками и аплодисментами – еще бы, такого сюрприза они точно не ожидали: новая-старая песня, неизвестная никому, которую, наверняка, не найти ни в интернете, ни на дисках. А они сегодня услышат её – только они! Включаем саундтрэк ONE OK ROCK - Etcetera. Музыканты заиграли вступление – спокойную, во всяком случае, пока, мелодию, которая тут же заставила зал умолкнуть: никто не хотел упустить и ноты. Акаши почувствовал возникшее еще во время слов Куроко напряжение, повисшее между баскетболистами. Написал три года назад. Когда они уехали. Думать уже сейчас, что это как-то связано, было, возможно, немного самонадеянно – в конце концов, это может быть просто песня, не отражающая реальность и не имеющая параллелей с жизнью её автора. Голос Тецуи, спокойный и сдержанный, как и мелодия, наконец, зазвучал, с первых слов давая понять, что эта песня.. о них. В спину давит страх – значит, все должно кончиться. И столь ненавистным мне пяти слогам «мы расстаемся» не хватает шестого. Этих слов уже не вычеркнуть из моей жизни. Как странно – эти слова никогда не были сказаны вслух, но их действительно уже нельзя вычеркнуть не из одной из жизней. Как бы ни хотелось – они навсегда поделили несколько судеб на «до» и «после». Почему именно так?! Почему?! Нет, нет, нет! Немного прежнего тепла, еще чуть-чуть, ещё… Я не могу ни поверить, ни понять этого, И не знаю, как поступить. Я не знаю… Музыка вновь успокаивается, стихает – но теперь уже не обманчиво спокойно звучит, а словно где-то бьются об асфальт капли дождя – Сейджуро готов спорить, что он слышал, пусть лишь на секунду, но слышал такой звук где-то между гитарными аккордами. Дин-дон, дин-дон, дин-дон… Тот миг, мой гнев и отчаяние все крутятся в моей голове. Я ведь знал, что так надо, я понимал все, собирался все понять.. Хей, но ведь это вовсе не ответ. Мне нужна причина! Вам, уходящим, сказать: «Бай, бай, бай!» Хотел, но почему не смог? Почему же? «Больше никогда не хочу вас видеть!» Я мог сказать, но почему не подумал так?! Почему? Почему же.. В зал Куроко не смотрел – его взгляд уходил дальше, за толпу зрителей, и терялся где-то там, как и сам он терялся в собственных ощущениях. Когда музыка только начала играть, Тецуя думал о том, что зря он решил исполнить именно её – и вообще, почему решил исполнить? Почему так отчаянно захотел этого? Но потом он начал петь, чувствуя, как собственный голос взлетает к потолку – поднимаясь то тихими нотами, то сильно и громко, то срываясь, задавая так давно мучивший вопрос. И стало совершенно неважно, мысли куда-то исчезли – как и всегда, когда он пел. В тесной комнате, я, кажется, корчусь от боли… Пропеть шепотом, сразу же за Рю, на котором остается тихое Tsurai, tsurai, tsurai – тяжело. Ему действительно было тяжело тогда. В тесной комнате, я, кажется, корчусь от боли… Тецуя прикрывает глаза – 20 секунд проигрыша, когда он может молчать, целиком предоставляя все умению близнецов и барабанщика. Почему же он так отчаянно захотел спеть именно её? Ах да, он же когда-то почти признался себе в том, что все это время хотел, чтоб они её услышали. Почти признался, а на следующее же утро благополучно решил, что это – глупость полнейшая, и смыл листы с нотами и текстом в канализацию. Кажется, он тем же вечером переписывал все по памяти. Вам, уходящим, сказать: «Бай, бай, бай!» Хотел, но почему не смог? Почему же? «Больше никогда не хочу вас видеть!» Я мог сказать, но почему не подумал так?! Почему? Почему же.. Я искал, я мечтал, желал.. и так далее. Хоть и понимал, что пути назад нет. Но.. но Свободен ли я теперь, словно птица в небе?.. и так далее. Кто-нибудь, прошу, кто-нибудь, позвольте же мне разобраться! Нет, Куроко определенно не нравилась эта песня. И я знаю, чего хочу. Ну как он мог придумать такой ужасный текст? Знаю, чего хочу. Все ощущения, сомнения, мысли и воспоминания исчезли, растворились. Осталось только опустошенность с примесью приятного удовлетворения и внезапной усталости. То, что всегда дарила сцена. Проблемы и реальность вернуться чуть позже, когда он спуститься в гримерку, смоет макияж и снимет сценическую одежду. А пока нужно попрощаться с фанатами. Выключаем саундтрэк. *** Акаши не говорил Поколению Чудес не ждать его – но был уверен, что ждать все равно никто не станет. За три года они привыкли друг к другу, привыкли к постоянному присутствию, поэтому могли делать что угодно, не обращая на других внимания, словно бы в одиночестве. Но иногда хотелось побыть действительно одному. Поэтому Акаши был уверен, что ждать его никто не станет – все разойдутся по разным направлениям, чтобы увидеться снова через несколько часов в доме Кагами, в котором они, кажется, все-таки поселились. Но эти несколько часов каждый проведет наедине с собой. Сейджуро, впрочем, ушел раньше всех скорее по необходимости, чем из-за желания одиночества. Ему срочно нужно было позвонить, и он не хотел, чтобы его разговор услышал кто-то из команды. Нужный номер был предусмотрительно сохранен и нашелся довольно быстро. - Здравствуйте. Это Сейджуро Акаши, капитан команды Поколение Чудес. - О! Рад вас слышать. Вы обдумали наше предложение? - Да. И, к сожалению, мы вынуждены его отклонить. На секунду повисло молчание – на другом конце явно уже готовились согласовывать время вылета и дополнительные пункты в контракте. - Могу ли я узнать причину? Может, вам стоит еще подумать?.. Поймите, наше предложение.. Акаши раздраженно морщиться – ну неужели им трудно просто принять отказ? – и резко перебивает собеседника: - Я понимаю, насколько уникально и выгодно ваше предложение. Но все же вынужден его отклонить. По личным обстоятельствам. На этот раз Сейджуро говорит так, как привык говорить с большинством окружающих его людей – не прося, а приказывая, не спрашивая, а ставя перед фактом. - Прощайте, - не дождавшись ответа, разноглазый отключается. Он не сказал никому из Поколения ни слова об этом предложении. Просто решил все и за всех, решил каких-то пару минут назад, когда затихли последние звуки мелодии, и Куроко покинул сцену. Хоть Акаши и был уверен – остальные, узнай об этом, тоже бы отказались. Но все равно не спросил – должен был, пусть и заранее знал ответ, но не спросил. Просто не мог он спрашивать это. Слушайте, у нас тут есть возможность снова бросить Тецую и уехать в Канаду, кто за? Нет, конечно, он бы не стал выражать все в такой форме. Но смысл остался бы тот же. Мысли вот-вот готовы были оставить тему несостоявшегося контракта и перейти на еще более неприятную – на Куроко, но из размышлений капитана вырвал сам Тецуя. Акаши уже успел забыть, что стоит недалеко от черного выхода, который он чудом сумел отыскать. Впрочем, это был не тот, которым должны были пользоваться музыканты. Тецуя был не один, и заметить Сейджуро пока не успел, чем разноглазый тут же воспользовался, ступив в тень. Куроко же и не собирался смотреть по сторонам – взгляд фантома изучал асфальт, и он не сбивался с направления только потому, что Кодзири быстро вел, вернее, тащил за собой певца. Слишком быстро и слишком сильно сжимая чужое запястье. Лицо шатена было перекошено от злости, что вместе со всем остальным давало понять, что между ним и Куроко что-то произошло. Окончательно Сейджуро укрепился в этой догадке, когда Кодзири почти затолкал Тецую в машину, сам садясь за руль. Тогда же Акаши, до этого успешно заставляющий себя стоять на месте с помощью бесконечных повторений что-это-не-его-дело, бросился за ними. Но не успел – машина, развернувшись, с первых минут набирая скорость, поехала в сторону восточных районов. Акаши оставалось лишь смотреть ей вслед и сожалеть. Только вот о чем именно, он не мог сказать: с одной стороны он не должен вмешиваться в чужую личную жизнь – во всяком случае, в настолько личную, с другой же увиденное вызывало в нем плохие предчувствия, и это не считая глухо ворочающейся где-то внутри злости, которую он подавлял с трудом. Если он не выдержит и позволит чувствам взять верх, то Кодзири в лучшем случае окажется в больнице, и тогда о примирении с Куроко можно будет только мечтать. Хотя, Сейджуро не был уверен и на этот счет – что-то в поведении Тецуи казалось ему неестественным, и уж точно это не было поведением любящего человека. За этот день Акаши вообще слишком много думал обо всей этой ситуации, и, кстати говоря, был не уверен не только в чувствах фантома, но и в своих собственных. Он не мог объяснить ни той вспышки ярости, ни того, что последовало после – а если какие-то догадки и были, то разноглазый тут же их отметал. Но делал это не потому, что они казались ему невозможными, а потому, что думать об этом не хотелось. Из размышлений Сейджуро вывели близнецы – они вышли из здания через черный ход, как и Тецуя минутой раньше. Впрочем, братья скорее выбежали и даже не сразу заметили баскетболиста – два беспокойных взгляда вначале лишь скользнули по нему, явно высматривая кого-то другого. Но, не найдя искомого, братья подошли к Акаши. - Ты не видел Куроко? – волнение, которое читается на лицах, слышится и в голосе. Акаши настораживает и то, что говорит только один из них: это кажется непривычным даже для него, хоть он их едва знает. - Он уехал. С Кодзири. - И ты его не остановил?! – интонация не столько укоризненная, сколько отчаянная. Мизуки (или Незуми – Акаши не уверен в точности) тут же жалеет о сказанном, это видно по тому, как он непроизвольно прикусывает нижнюю губу, подавляя вздох. - А должен был? – Сейджуро напрягается, чувствуя: что-то не так. Не так просто, как на первый взгляд; не так, как он уже успел представить. Близнецы переглядывается, задавая друг другу немой вопрос: «Рассказать или нет?». - Ты и раньше хотел это сделать, - Незуми говорит тихо и устало. – Объясни ему все. Акаши отлично чувствует возникшее в воздухе напряжение, когда Орихара предлагает ему вернуться в здание. Разговор будет не из коротких. *** В гримерке близнецов никого нет, и большая часть вещей уже убрана. В ответ на вопросительный взгляд Акаши, близнецы отвечают, что Рю уехал. Незуми добавляет: - Конечно, уехал. Он почти всегда так делает, когда приходит этот ублюдок – боится не сдержаться и все-таки врезать ему. На секунду Сейджуро чувствует приятное удовлетворение оттого, что не один он хочет превратить лицо Кодзири в кровавое месиво. Но эти эмоции исчезают быстро, уступая место все усиливающимся предчувствиям. С чего бы музыканту называть собственного продюсера – личность Кодзири Акаши выяснил совсем недавно и случайно, во время концерта – этим ублюдком. Незуми продолжает: - Наверное, стоит рассказать тебе всё по порядку. Наш прежний продюсер, Миякава Рин, ушел полгода назад, из-за скандала. Скандал, собственно, произошел не без незаметного участия Кодзири, - голос парня подрагивает от гнева, а глаза опасно сужаются. Названное им имя кажется Сейджуро знакомым. Рин.. - Короче говоря, Рина подставили. И на его место назначили этого ублюдка – у него нехилые связи с руководством нашего агентства, более того – он знает что-то о них, что они ни при каких обстоятельствах не хотели бы придавать огласке. Вот и вертит ими, как хочет – не перегибая палку, правда. Можно сказать, что у него неограниченные права на нашу группу. К счастью для других, только на нашу. - Это дает ему прекрасное положение в среде шоубизнеса, да и деньги он получает немалые. Но, в сущности, это все из-за Тецуи – и начиналось, и продолжается. Все из-за того, что.. Незуми замолкает, встречаясь взглядом с Акаши, словно проверяя его. Какое-то время он смотрит в нерешительности, затем говорит: - Никому о том, что мы тебе скажем, ни слова. Тецуя.. он не хочет, чтобы об этом знали.. - Рассказывай, - голос Сейджуро заставляет братьев вздрогнуть. Им почему-то вспоминается все, что они успели узнать об этом человеке, вся информация, тщательно собранная из самых разных источников. Каким он был раньше – до того, как его характер несколько смягчили проведенные под одной крышей с Поколением Чудес три года. Когда учился в Ракудзан, когда был капитаном Тейко. Акаши Сейджуро привык приказывать, его гнева боялись все, кто его знал, многие говорили о его жестокости, многие – об отсутствии человечности, причем во всех смыслах: разве человек может быть настолько.. лишенным изъянов, разве может быть настолько успешным, настолько непобедимым? Да, об Акаши Сейджуро говорили много – много разного, но все признавали одно: тому, кого он возненавидит – чего ни разу еще не случалось – не жить. Впрочем, все это только укрепило уверенность близнецов в том, что ему стоит рассказать. Они не хотят видеть отчаяние в голубых глазах, не хотят видеть и последовавшего за ним равнодушного смирения, пугающего своей отреченностью. Они хотят, чтобы это прекратилось – ведь это так глупо, так нелепо, так неправильно. Несправедливо – Куроко несчастлив, Куроко живет от концерта к концерту, а все, из чего состоит его жизнь за пределами сцены – это общение с группой. Дальше – ничего, что можно назвать жизнью. В остальные минуты Тецуя просто существует, отключаясь от собственных чувств, улыбаясь по инерции. И хуже всего то, что он с этим смиряется. - В общем, Кодзири… я бы не назвал его чувства к Куроко любовью, такой человек не может любить – он может только хотеть, и ради удовлетворения своих желаний пойдет едва ли не на все. А Тецуя.. он не может ему отказать.. иначе группа распадется, Кодзири может если и не прекратить существование Hanabi как таковой, то заменить большую часть состава точно, - Незуми смолкает, на секунду прикрывая глаза, и Акаши видит в этом жесте злость на самого себя. – Эта группа… Ее создал Рин. Мы все тогда были никем – мы с Мизуки сбежали из дома и играли на улице, Рю хотел бросить музыку по требованию отца и, наверное, так бы и сделал, если бы не Рин. Куроко же.. авария, крах карьеры, крах всего. От него родители отвернулись из-за этой работы – когда он решился сняться в образе девушки. Друзей не было: Тецуя тогда общался только с Химуро и Такао, но они, сам понимаешь, мало чем могли помочь. Он ведь и в университет поступить не мог – школу-то закончил чисто официально, а если бы даже и просидел год за книгами и все-таки поступил.. какая бы его жизнь там ждала – пресса столько про него наплела. И денег тоже нет – неустойки за разорванные контракты. Мы не знаем всего полностью – об этом только он сам и знает.. А Рин.. Он вытащил его, собрал всех нас, создал Hanabi. Куроко готов на что угодно теперь пойти, чтобы сохранить группу. Он не сможет без сцены. А Кодзири может такой скандал подстроить, что Тецуя никогда больше не вернется в шоубизнес, не говоря уже о том, чтобы перейти в другое агентство вместе с нами и играть в том же составе… Для Куроко Hanabi – это все, понимаешь? Незуми замолкает, подавляя волнение, чтобы продолжить более спокойно и сдержанно. Но Мизуки опережает брата, и в его голосе слышна ярость, которую он и не пытается скрыть: - А Кодзири – тварь, пользуется этим, заставляя Тецую.. – он не договаривает, когда заглядывает в глаза Акаши: понимает, что если продолжит, то Сейджуро разнесет здесь все к чертовой матери. «Заставляя Тецую спать с ним..» - эта фраза повисла в воздухе, невысказанная вслух, но и без этого прекрасно услышанная и понятая. - Как давно? – Акаши говорит тихо, обманчиво спокойно. Так спокойно бывает только за секунду до взрыва. - Уже три месяца. Куроко согласился не сразу. Кодзири тщательно расставлял ловушку. - Адрес, - это слово Сейджуро произносит вместе с тяжелым медленным выдохом. Самоконтроль подвел уже давно, и теперь его удерживает нечто другое. Ярость Акаши всегда смешана с холодным расчетом: он мог бы избить человека до полусмерти, не пытаясь сдерживаться, но перед этим обязательно нашел бы уединенное место, чтобы ему не смогли помешать. К тому же, помимо ненависти он ощущает и нечто еще: беспокойство, желание защитить. Ведь Тецуя сейчас с этой тварью. Что он чувствует? Что чувствовал все это время? – Скажи мне адрес вашего продюсера. Близнецы смотрят удивленно и хотят что-то возразить, но понимают, что это бесполезно, и что лучше сейчас не спорить. Незуми диктует адрес по памяти – это одни из тех данных, которые врезаются в память так четко, что невозможно забыть. Сейджуро уходит тут же, не прощаясь, не благодаря и ничего больше не спрашивая. Близнецы еще долго сидят в гримерке, молча разделяя одни и те же тревоги и сомнения. Но не жалеют.