Идол

Автор благодарит всех за отзывы. И да. Автор честно не знает, куда катится этот фанфик. Прыгнуть оказалось почти не страшно. Тецуя умел вживаться в роль, пускай и такую короткую, и мог понять человека, решившего покончить с жизнью. Мог прочувствовать те эмоции и чувства, пропустить их через себя. И сделать шаг. Куда страшнее было то выражение облегчения и обиды, пусть и тщательно скрытой, которое он видел на лицах близнецов и Рю. В глазах последнего он прочел еще и молчаливое осуждение. Тецуя отчетливо понимал, что в чем-то ошибся, поступил неправильно, но не знал, в чем именно. Они разошлись на редкость быстро по сравнению с их обычными съемками, и Куроко остался с Акаши. Сейджуро вел себя слегка отстраненно и холодно, и тоже явно злился на него, но к этой злости примешивалось что-то еще, что фантом разучился угадывать за три года врозь. В машине стояла гнетущая тишина, но Куроко сохранял спокойствие, отложив разговор на потом. Акаши управлялся с машиной легко, и манера его езды кардинально отличалось от манеры Кодзири. Одно это обстоятельство уже помогало Тецуе хоть чуть-чуть расслабиться. Дорога до дома бывшего капитана не занимала много времени, но сейчас казалось невообразимо длинной из-за повисшего в салоне напряжения и невысказанности. Когда они, наконец, приехали, Тецуя с трудом удерживал готовый сорваться вопрос, едва дождавшись, пока они войдут в квартиру. Стоило двери за ними закрыться, он тут же остановился и, подняв взгляд на Сейджуро, спросил: - Что случилось, Акаши? – его голос неуверенный, но спокойный. – Объясни мне. - Что случилось? – повторяет Сейджуро, и от его интонаций Куроко на мгновение становится страшно. Он усилием воли отгоняет от себя любые мысли о сравнении, о схожести двух ситуаций. Акаши – не Кодзири. Сейджуро балансирует на тонкой грани между неконтролируемой яростью и здравым смыслом. Ему хочется схватить Куроко за воротник идеально белой рубашки и впечатать в стену, чтобы заставить его понять, чтобы выплеснуть свою злость. Но он знает, что одно такое неосторожное движение положит конец всем стараниям и надеждам, оттолкнет Тецую. И вряд ли он тогда сумеет достучаться до него. Минута тянется мучительно долго, Куроко видит, как сжимаются кулаки капитана, как пульсирует жилка на шее, как горят глаза, хоть лицо и остается непроницаемым. Куроко невольно отступает на шаг назад, ближе к двери, и, стоит ему это сделать, все разом прекращается. Сейджуро выдыхает, расслабляется, а его взгляд приобретает осознанность и легкое сожаление из-за своей вспышки. Какое-то время он продолжает смотреть на фантома, словно продумывая дальнейшие слова. - Обещай мне, что больше никогда не выкинешь нечто подобное, - теперь в голосе Акаши слышится усталость и почти неуловимый до этого, спрятанный за злостью страх. – Ты не рисковал собой и не подвергался настоящей опасности, но это не единственное, что может принудить людей, которым ты дорог, беспокоиться. Каково, по-твоему, было мне – да и им всем – видеть, как ты прыгаешь вниз с крыши, да еще и играешь так, что заставляешь верить и забывать, где мы находимся. Забывать, что происходящее всего лишь постановка, - Акаши замолкает, и до Куроко окончательно доходит вся суть его страха. – Если бы Мизуки или Незуми перед тобой, прямо перед тобой бросились бы вниз? Тецуя представляет эту картину и ощущает, как липкие мурашки пробираются под одежду. - Я… - Сейджуро запинается, и это действуют на Тецую лучше всяких слов: император теряет свою идеальную маску, и его чувства открываются как на ладони, и это совсем не похоже на Акаши. – Я, черт возьми, думал, что ты и правда мог бы так поступить, мог бы дойти до этого, а я был бы в этой чертовой Америке, и даже не узнал бы… - Куроко мог бы. После отъезда Поколения Чудес, после скандала с родителями, после аварии и разбитой вдребезги карьеры, после ссоры с близнецами, после ухода Рина с должности продюсера, после первой ночи с Кодзири. Множество раз мог бы, но что-то или кто-то все время гнали его вперед, не позволяя упасть еще ниже. – Что бы я делал, вернувшись и выяснив, что ты мертв?! Последний вопрос Сейджуро задает хриплым отчаянным шепотом. Тецуя никогда не видел его таким и уверен, что через миг Акаши восстановит прежнее самообладание, что это секундная слабость, вызванная не столько случившимися событиями, сколько неожиданно обретшими форму старыми страхами. - Но я живой, - Куроко подходит почти вплотную к императору, и, не отдавая себе отчета, берет холодную ладонь в свою, не менее холодную, но ничуть не призрачную. – Так что превратись назад в непробиваемого Акаши Сейджуро. Это моя обязанность – быть несчастным и нуждаться в утешении, а ты должен быть абсолютным воплощением силы и уверенности. Тецуя не сосредотачивает внимания на собственных словах, ведь они не играют большой роли. Сейджуро усмехается в ответ на них, возвращая контроль так быстро, что Куроко упускает момент. Он не вырывает руку. Лишь разноцветные глаза отражают тени сомнений, которые он вкладывает в одно единственное: - Обещай. - Обещаю. Они стоят так несколько минут, не способные ни разойтись, ни добавить что-нибудь к уже сказанному. *** Через два часа, проведенных в основном в разных комнатах, Акаши уходит в магазин, закрывая за собой дверь единственным ключом. Как ни странно, Куроко не ощущает себя запертым: в этой квартире ему безопасно и в какой-то степени даже уютно. Лучше, чем в его собственной, вечно пустой и вечно молчаливой. За последнее качество он, впрочем, ее любил, дорожа воспоминаниями, не самыми приятными, но важными, когда он прятался в том месте от всего мира. Сейджуро заявил, что вернется примерно через час и не терпящим возражений тоном добавил, чтобы Куроко никому не открывал дверь. Тецуя слушал его отстраненно, погруженный в собственные мысли и разглядывания бывшего капитана. Что-то было не так, что-то изменилось у фантома внутри, и это чувство казалось одновременно знакомым и незнакомым. Ему нравилось видеть того Акаши, настоящего, живого, ему нравилось видеть его эмоции. Страх. Беспокойство за него. Вину. Желание защитить. Любые эмоции. А еще ему нравилось видеть Акаши в принципе, нравилось находиться рядом с ним и чувствовать себя, как за стеной. Тецуе вспоминалась средняя школа и дни после Зимнего Кубка в старшей, когда Сейджуро был собой, был тем, кому Куроко верил и кого.. На этом моменте музыкант прерывает всякие воспоминания, пытаясь отвлечься на посторонние темы. После ухода Акаши он опять обошел всю его квартиру, задержавшись у книжных полок и подумав, что надо провести здесь – да и вообще во всех комнатах – уборку. У себя дома фантом всегда соблюдал безукоризненную чистоту, отлично зная, что стоит один раз отложить на потом или не выкинуть мусор, как жилье начинает превращаться в свалку. Он уже отправился в ванную, надеясь отыскать там тряпку для пыли, но его остановила мелодия звонка. На экране телефона, лежавшего на тумбе в гостевой комнате, высветилось имя, увидев которое, Куроко застыл с протянутой к мобильному рукой. Кодзири. Тецуя прокручивает в голове слова Акаши о том, что он разберется, а Куроко следует забыть об этом. Но другая фраза, вбитая в сознание унижением и болью, заглушает все. - Ты должен всегда отвечать на мои звонки, Тецуя. Всегда. Его грубо тянут за волосы, отчего на глазах выступают слезы. Шатен скользит взглядом по обнаженному телу, и Куроко мечтает исчезнуть, лишь бы не чувствовать на себе этот взгляд, эти руки, не быть здесь. Кодзири называет это наказанием. - Ты должен всегда отвечать на мои звонки. Куроко дрожащими пальцами нажимает зеленый значок на сенсорной панели и теперь слышит тот же голос в реальности: - Тецуя, - его имя звучит как-то странно, исковеркано, неправильно. – Мерзкая дрянь, где ты? Кодзири в бешенстве. На фантома накатывает дикая паника, пальцы немеют, все тело не слушается, и кажется, что продюсер сейчас стоит за дверью, ищет ключ, вот-вот откроет замок и тогда… Такое уже было. Точно так же, только в тот раз Рю, еще не знающий об отношениях между Куроко и Кодзири, ударил последнего. И Кодзири выместил свой гнев на Тецуе, получая извращенное удовольствие от чужих страданий. А потом переслал фотографии Емиру. Бедный, бедный Рю. Он плакал, он просил у Куроко прощения, он ненавидел Кодзири, ненавидел себя за свою бесполезность и беспомощность. Бедные братья Орихара, которые не могли не заметить состояния барабанщика, не могли не узнать обо всем, и в итоге тоже оказались в ловушке, связанные по рукам и ногам и сходящие от этого с ума. Бедный Куроко. Он не любил себя жалеть, он думал, что избавился от этого. Но было больно, и долго, и страшно, и он тоже прятался за дверью, мысленно считая до тысячи. Он заперся в ванной, но отсюда некуда деться. Кодзири барабанит в дверь и ядовито шепчет: - Мерзкая дрянь, выходи сейчас же. Ты не просидишь там долго. Он пьян, он зол, он в бешенстве. Но Куроко все равно рано или поздно придется открыть дверь. Музыканта трясет, он сидит на полу, зажимая руками уши, но, несмотря на это, слышит: - Тецуя. Тецуя-чан, - растягивает гласные шатен, и Куроко готов поклясться, что сейчас он отвратительно улыбается. – Тецуя, ну что ты ломаешься, будто это твой первый раз? Ты боишься меня? Боишься, что я сделаю тебе больно из-за того, что эта сволочь, твой дружок, посмел меня ударить? Какие глупости, Тецуя, не бойся, выходи. Он говорит слащаво и едва ли убедительно. Не дождавшись ответа, он пинает дверь ногой и рычит: - Игнорируешь меня, маленькая сука?! Я сказал тебе выходить! – Куроко зажмуривается, Куроко хочет быть не здесь и представляет в воображении баскетбольную площадку. Он там сейчас. Он играет, отдает пасы, он снова невидимый, неуловимый призрак. – Вылазь оттуда, тварь! Будешь тянуть – только хуже станет! Куроко знает, что все может быть хуже. Намного хуже. - Или ты хочешь, чтобы завтра кто-нибудь из вас вылетел из группы? – голос продюсера возвращает сладко-приторные интонации. – Рю ведь ударил меня. Раздуть скандал? Сенсацию? Выкинуть его вон? Опозорить на всю Японию? Тецуя вытирает слезы и с трудом заставляет себя подняться. Он открывает замок, и дверь сразу распахивается. Кодзири встречает его ударом в живот, потом хватает за волосы и прикладывает головой о дверной косяк. Мир перед глазами Куроко мутнеет, и он не замечает, как оказывается на полу в той же ванной. Шатен опускается на корточки рядом с ним. Его взгляд абсолютно осознанный, без приписываемых в таких ситуациях безумных искорок. Он не безумен. Он понимает, что творит, и именно это доставляет ему удовольствие. Он гладит Тецую по острым скулам и нараспев произносит: - Тецуя. И бьет. И рывком поднимает на ноги. И снова бьет. И срывает рубашку. И снова бьет. И заставляет упасть на колени, прижиматься лицом к полу, так как руки схвачены и скручены за спиной, и на них не опереться. И это больно. Больно. Больно. - Тецуя! – кто-то держит его за плечи. Тецуя судорожно вырывается, бьется в чужих руках, пока взгляд не цепляется за красные пряди. Понимание возвращается медленно, и какое-то время он еще продолжает сопротивляться, но вскоре стихает, позволяя обнять себя, и уже сам хватается за футболку Акаши, пряча лицо где-то возле выступающих ключиц капитана. Сейджуро укачивает его, словно ребенка. - Тише.. Тише, Тецуя… - его голос мягкий и будто бы нежный: Куроко не уверен, что ему не мерещится. Он сжимает в пальцах ткань и мелко-мелко дрожит. Телефон он выронил, но слова продюсера эхом отзываются в голове – все слова, не только те, которые он услышал за последние пять минут. Или не пять. Фантом потерял счет времени и не знает, сколько просидел так. Минуту? Две? Секунду? Час? – Тише… Тон Акаши успокаивает, мог бы успокоить, если бы та же надоевшая мелодия не перебила его. Тецуя зажмуривается, прижимаясь ближе, и замирает. Страх парализует его, но это чувство все-таки значительно слабее из-за присутствия Сейджуро, из-за непоколебимого ощущения безопасности. Куроко больше не кажется, что Кодзири стоит за дверью и вот-вот войдет, но воспоминания накатывают волнами и с реальностью им не дают слиться только ладонь Сейджуро, перебирающая голубые пряди на затылке. Другой рукой император тянется к вибрирующему телефону, сбрасывает звонок и выключает его. В наступившей тишине слышно тяжелое дыхание и редкие всхлипы Куроко. Когда Тецуя приходит в себя, пусть и не окончательно, Сейджуро слегка отстраняется – так, чтобы иметь возможность заглянуть в покрасневшие затуманенные глаза. - Что он тебе сказал? – император говорит спокойно и ласково, задвигая темную испепеляющую ярость на человека, доведшего его Тецую до такого состояния, далеко в сознание, ведь она не предназначена для самого Куроко, и сейчас совершенно не время злиться. - Он… он спросил, где я… - голос фантома хриплый и ломкий, чуть срывающийся. – И все… Я.. Я просто вспомнил, и поэтому… - Куроко стыдится своей реакции и пытается хоть как-то объяснить ее, но его подводит едва вернувшееся самообладание. - Вспомнил? О чем? - … было. Такое уже было, - Тецуя переходит на бессвязный шепот, и Сейджуро прекращает расспросы, снова прижимая к себе музыканта. И не может удержаться от неощутимого прикосновения губами к голубым прядям, безотчетного и неконтролируемого. - Значит, больше никогда не будет. Никогда, Тецуя. Вскоре Куроко проваливается в сон, убаюканный теплыми объятиями. Акаши поднимает его – он нашел Тецую сидящим на полу – и устраивает на диване, подложив под голову подушку и накрыв фантома одеялом. Он не хочет уходить из комнаты, но все же уходит, услышав вибрацию собственного телефона. Притворив дверь, он разблокировал сенсорный экран, автоматически открывая новое сообщение от неизвестного номера. На мгновение окружающий мир для Акаши сужается до светящейся прямоугольной поверхности. Семь фотографий. Семь фотографий, и император чувствует расползающуюся внутри ненависть, черную и напугавшую бы даже его самого. Семь фотографий, и император сомневается в данном Тецуе обещании не убивать его продюсера. Семь фотографий, и единственное, что удерживает его от немедленных действий – лежащий в соседней комнате Куроко. Мысль о фантоме отрезвляет, и сознание приобретает неимоверную ясность. Кодзири просчитался, если решил, что может его спровоцировать. Семь фотографий. Такое уже было. Сейджуро сохраняет каждую. Пора вспомнить об одном старом знакомом отца. Но перед этим он звонит Мизуки и поражается тому, как странно сейчас звучит его голос. Настолько странно, что Орихара на том конце крепче сжимает руку брата. - Надо встретиться. *** Рю резко тормозит, ругаясь сквозь зубы на очередного придурка, вздумавшего его подрезать. Он со всей силы бьет в кнопку сигнала и сам же морщиться от противного громкого звука. День не задался с самого начала, когда Сейко предложила свою глупую затею, а Куроко согласился. О дальнейшем не хочется и вспоминать. Вернувшись со съемок, Емиру долго сидел и прокручивал в мыслях тот момент, пытаясь отвлечься на книгу. Она не помогала, и Рюджи окончательно укрепился в своей ненависти к безделью: с куда большей радостью он бы прорепетировал что-нибудь или потренировался бы в игре на синтезаторе, который недавно решил освоить в дополнение к барабанам. Этим он и собирался заняться, когда ему позвонил Незуми, необычно серьезным голосом назвал адрес, настойчиво попросил приехать, упомянул Акаши и бросил трубку. И ударник сорвался с места. Баскетболист не приглашал их в кафе, он вообще не пожелал встречаться где бы то ни было, за исключением собственного дома, но и в квартиру пускать никого не собрался. Поэтому Рюджи свернул влево, въехав во внутренний двор, заключенный между четырьмя элитными многоэтажками, и остановился прямо возле подъезда. Машина братьев уже стояла там, и они как всегда синхронно открыли двери, вышли и пересели к нему, заскочив на заднее сиденье. Они переглянулись с Емиру, и этого взгляда хватило, чтобы предупредить любые вопросы, так что капитана Поколения Чудес ждали в молчании. Впрочем, долго ждать не пришлось. Акаши вышел из подъезда одновременно с какой-то старушкой, старающейся держаться в стороне от случайного спутника, с которым она столкнулась на лестнице. Как только тяжелая железная дверь с писком открылась, старушка удивительно быстро для своих лет спустилась по ступенькам и бросилась, не оглядываясь, по тротуару. Ее можно было понять: Акаши двигался спокойно, и его лицо не выражало никаких эмоций, но что-то в ауре и в глазах императора отталкивало, внушало желание бежать от этого человека. Рюджи усмехнулся с легкой горечью. Кто-то вроде Сейджуро точно сможет сделать то, чего не смогли они. Через секунду Акаши сидел в машине, справа от Емиру. Он молчал, методично отыскивая что-то в своем телефоне, но никто не одергивал его и не требовал пояснений. Наконец, он протянул мобильный Рю и спросил: - Вы это уже видели? Барабанщик сжимает пальцы так сильно, что Мизуки с трудом вырывает телефон у него из рук. Карие глаза близнецов одинаково темнеют и щурятся. Они видели. И это не перепутать, не забыть. Семь фотографий, которые Кодзири прислал Рю почти три месяца назад. Это была его месть за единственный удар, что Емиру успел нанести ему до того, как парня оттащила собственная же охрана. Месть, обрушенная не на него напрямую, но в конечном счете достигнувшая цели. Тогда никто еще не догадывался ни о шантаже, ни о договоре, ни о причине подавленного, отрешенного состояния Куроко. Они списывали его на уход Рина и проблемы с новым продюсером, не представляя, какими на самом деле были эти проблемы. Рю разнес комнату, Рю ломал вещи, Рю только и мог, что смотреть на эти фотографии и слышать тихое бесконечное повторение одних и тех же слов: - Все нормально, Рю-кун. Все нормально. Все нормально, - Тецуя глядел сквозь него. Мизуки, узнав, комнат не разносил, лишь сидел неподвижно, слушая то же повторение и не срываясь благодаря брату, обнимавшему его со спины. Незуми был спокойнее всех на вид. Своим вкрадчивым голосом, чем-то отличавшимся от голоса Мизуки, он первым добился от Тецуи другого ответа. Думая об этом сейчас, Рю снова ощущает ту отвратительную беспомощность. - Мы видели, - Незуми опять говорит первым. Он коротко, сухо рассказывает Сейджуро о произошедшим тогда. Акаши не кажется удивленным. Скорее он похож на человека, готового к убийству. - Ясно. У меня есть план. Вы в нем не нужны, - он пресекает возражения нетерпеливым жестом. – Мои связи в органах решат все. - Связи в органах? Арест известного продюсера не пройдет бесследно, пресса раздует скандал. Ты не поймешь, но для Тецуи это будет хуже, чем его нынешнее положение, - Мизуки смотрит в гетерохромные глаза, отражающиеся в водительском зеркале. - Нет. Так случилось бы, обратись вы просто в полицию. Но у меня там связи. Его спрячут в одиночную камеру, на дело наложат гриф повышенной секретности и все. Ни у кого не возникает вопросов, никому не позволено и рта раскрыть. Демократия и свобода слова здесь не действуют. - И твои связи настолько велики, что устроят подобное? - Мои связи настолько велики, что я не рискнул бы ими пользоваться без весомой надобности и веских доказательств, - Акаши позволяет себе улыбку. – Есть один человек, возомнивший себя справедливостью в последней инстанции и занимающий удобнейшее для таких амбиций положение. Мои слова не убедили бы его, поэтому до сегодняшнего дня я хотел разобраться с вашим продюсером иным способом. Но мои слова и фотографии… В общем, о Кодзири можете больше не волноваться. Он выходит из автомобиля. Емиру стискивает руль. Орихара тоже не прощаются, молча возвращаясь в свою машину, с визгом разворачиваясь и разгоняясь, едва успев выехать на шоссе.