***
Море гремело, разбиваясь об отвесные белые скалы. Тропинка вилась по самому краю берега, и крупный песок, устилавший ее, негромко хрустел под ногами. Соленый ветер трепал выцветшую, полегшую траву, тихо свистел в невысоких кустах, путался в волосах Моники. Для начала декабря было тепло, не ниже пятнадцати по Цельсию со знаком плюс, и ветер не заставлял недовольно ежиться, а даже казался теплым. Том глубоко дышал, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Молоточки в голове действительно постепенно стихали. Они сошли с тропы и опустились прямо на землю. Сидеть не было ни жестко, ни холодно - плотный ковер высохшей травы с легкостью заменял плед и терпко, приятно пах. Они сидели, обнявшись и прижавшись друг к другу настолько крепко, насколько это было возможно. Просто рядом. Наконец-то рядом. Перед ними лежало море. Светло-синее, крупной рябью преломляющее отражение ясного утреннего неба с редкими облаками. Оно гулко грохотало у них под ногами, вытягивая остатки напряжения, забирая иррациональный страх. Рядом. Просто рядом. Том отклонил голову, чтобы увидеть лицо Моники. Она отреагировала сразу, чуть откинувшись и заглянув в глаза. - Что? Он покачал головой и улыбнулся. Осторожно притронулся к ее щеке и провел тыльной стороной ладони по мягкой коже, всматриваясь, впитывая взглядом каждую морщинку, красивый изгиб бровей, немного подсохшие от ветра губы. - Ты мое сердце, Моника. И поцеловал. Снова. Они не отрывались друг от друга, кроме крайней необходимости, но ему было мало. Так тепло, так нежно, так болезненно долгожданно. Он оторвался от губ и поцеловал ее в нос, потом в подбородок, в одну щеку, в другую, в лоб. Добрался до уха, и она, сдавленно хихикнув, прижала это ухо к плечу. - Щекотно! Он рассмеялся и, утянув ее за собой, завалился на спину. Подложил свободную руку под голову и вгляделся в васильковую высь. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но все же было.***
За окном медленно садилось солнце, оранжево-розовым огромным шаром опускаясь все ниже к горизонту, нестерпимо яркими бликами отражаясь на воде и перебегая по серой обивке дивана. Моника пила чай, перебирая папки на ноутбуке, выбирая, что посмотреть, Хиддлстон гремел чем-то на кухне. Он плюхнулся рядом и протянул ей небольшую вазочку. В ней лежали имбирные печенья. Вуд радостно ойкнула и тут же схватила одну из фигурок. Откусила и с наслаждением закатила глаза. - Ммм, как вкусно, спасибо, - она ласково потерлась щекой о его плечо. - Скоро Рождество. Где ты хочешь его провести? - Не знаю. Я хочу провести его с тобой, - тихо выговорил он. - Мама предложила приехать к ней, но я не уверен, что стоит. - Я поеду с тобой, куда бы ты не решил, - она костяшкой указательного пальца очертила его скулу. - Если ты, конечно, захочешь. К тому же, я должна извиниться перед твоей матерью лично. - Просто я не уверен, что смогу... - он замялся. - Я не могу представить, как буду смотреть в глаза миссис Вуд. - Рано или поздно все равно придется, милый, - она печально улыбнулась. - Моя мама ни в чем тебя не винит, и раз тебя так это беспокоит, возможно, именно она сумеет окончательно убедить тебя в том, что твоей вины в произошедшем нет. Но если тебе нужно время, то это не проблема. - Хорошо, - облегченно выдохнул Хиддлстон и вдруг вытащил телефон. - Знаешь, я нашел одну песню, пока ты была в душе. Она для меня - ты. Не против? - Нет, конечно, - Вуд даже подпрыгнула на диване от нетерпения. От первых аккордов, сыгранных на фортепиано, внутри у нее что-то сладко дернулось. Она узнала мелодию. - Любовь, которая блуждает внутри... - пропела она в унисон с Мэрайей Кери и улыбнулась. - Я была совсем маленькой, когда мама решила прививать мне хороший вкус в музыке. Ну, или не очень хороший, но очень романтичный. - Тогда разрешите пригласить Вас на романтичный танец, - сказал Том, неловко улыбнувшись в ответ и протянув ей руку. Моника улыбнулась опять, еще теплее, и вложила в нее свою ладонь. - Я принимаю Ваше предложение. Он обнял ее за талию и притянул к себе, а Вуд обвила его шею руками, неторопливо огладив его плечи ладонями. Я всегда буду рядом... Мгновенье, слитный вдох, и они одновременно качнулись влево в такт музыке. Один ритм, интуитивная синхронность движений. Далеко или близко... Каждое их взаимодействие снова и снова подтверждало: они были двумя половинами одного целого. И я откликнусь сразу, когда бы ты не позвал. И сейчас, плавно перемещаясь по комнате и неотрывно глядя друг другу в глаза, им обоим казалось, что душа у них одна на двоих и сердце - тоже. Так близко. Рядом. - Я думал о тебе каждый день, - неожиданно для самого себя выдал Хиддлстон. - Спасти жизнь - это не только вытащить погибающего человека из канавы, это... надежда. Дать надежду. Ты... Он не договорил - Моника поцеловала его. - Прости, - прошептала она, отстранившись и почти касаясь его губ своими. - Не могу просто так на тебя смотреть. Продолжай. Он улыбнулся и притянул ее обратно, положив ладонь ей на затылок и возобновляя поцелуй. И только когда перестало хватать воздуха, отпустил Вуд. - Я просто уже не знаю, как еще сказать, насколько тебя люблю, - признался он. Моника погладила его по щеке, с нежностью скользя взглядом по лицу. - Что ж, - негромко, с мягкой улыбкой произнесла она. - Похоже, у нас сегодня первое свидание. Том хмыкнул и крепче обнял ее, продолжая медленно кружить Монику по комнате, покачиваясь под музыку, что тягучими, переливчатыми волнами распространялась по дому. Мэрайа Кери пела о любви. За окном шумело море. Он был счастлив.***
- Том? Моника с ужасом разглядывала органайзер для таблеток, который Хиддлстон, на свою голову, не успел убрать обратно в сумку. - Я... не могу нормально спать без таблеток, просто... - он мягко забрал пластиковую коробочку из ее рук. - Вчера я забыл, и ты сама видела, чем это закончилось. Извини. - Как долго ты пьешь снотворное? - упавшим голосом произнесла она. - С того момента, как мне выписали эти таблетки в больнице, я не прекращал, - Том отвернулся, застегивая карман сумки. - Но... Но... Они вызывают привыкание, - Моника начала запинаться. - Даже больше месяца нельзя. - Ну, иногда помогало виски, иногда вечерние тренировки, - пожал плечами он в ответ. Вуд нервно провела рукой по волосам, ненадолго замолчав и собираясь с мыслями. - Что, помимо снотворного, ты принимаешь? - тихо спросила она. - Здесь еще три вида, как минимум. - Антидепрессанты и адреноблокаторы, - выдавил Хиддлстон, отводя глаза. Вуд изменилась в лице. - У... У тебя с сердцем что-то? - голос у нее резко сел. Том лишь утвердительно качнул головой, отворачиваясь. Она сглотнула, переведя дыхание и подавив движение руки, дернувшейся ко рту. - А теперь послушай меня, - она взяла его руки в свои, спокойно, серьезно глядя ему в глаза. - Все то, на что ты подсел, вся эта дрянь, мы выбросим ее. Не сразу, постепенно, но мы избавимся от этого, хорошо? - Я понимаю... Прости. Я просто не мог... - Том путался в словах, кусая губы. - Я знаю, как это выглядит, просто... Я не справился, не смог. И за это мне стыдно. - Хей, хей, нет, - Моника замотала головой, неосознанно сильнее сжимая его пальцы. - Тебе нечего стыдиться. Родной, ты пережил такое, что другим и не снилось в самых жутких кошмарах. Тебе было больно, малыш, и ты был совсем один. Я знаю, что твоя мама и сестры помогали, но я понимаю тебя. Том опустил глаза. Он не хотел выглядеть слабым в ее глазах. Но не получалось никак совершенно. - Ты просто хотел, чтобы не было больно. Чтобы не было страшно. Ведь так, милый? - неподдельные нежность и сострадание в ее голосе заставляли его чувствовать себя маленьким мальчиком, которому мама мажет зеленкой разбитую коленку. Сразу захотелось, как детстве, прижаться к теплой груди и вдохнуть уютный, вкусный запах волос той, рядом с кем он чувствовал себя в безопасности. И он это сделал. Позволил себе это сделать. Потому что с Моникой он мог обнажить свою душу. Мог быть таким, каким он стал - уставшим, изломанным, отчаянно тянущимся к заботе и ласке. Она вычерчивала круги на его спине, уткнувшись носом в его шею. - Ты больше не один, солнце, - шепнула она, почти коснувшись губами нежной кожи и вызвав тем самым лавину мурашек. - Мы справимся. Потому что теперь мы вместе, и все будет хорошо. Моника почувствовала, как он слегка кивнул в ответ и прошелся рукой по ее позвоночнику, прижимаясь ближе. - И еще. Хватит, Том, - тихо проговорила она ему на ухо. - Прекрати винить себя. Все закончилось. Может быть, все сложилось совсем не так, как мы хотели, но теперь все кончено. Мы должны разобраться с тем, что имеем, и выстроить новую жизнь. - Можем быть, это слишком самонадеянно, - голос Хиддлстона звучал немного приглушенно. - Но я так хочу думать, что эта жизнь будет прекрасна. По крайней мере, я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты не пожалела. - Я никогда не жалела, Том, - она отодвинулась и нахмурилась. - Я всегда тебе это говорила. И не пожалею. - Прости, я просто никак не могу привыкнуть к этой правде, - он снова закусил губу. - Все не могу никак поверить. - Хочешь правду, Том? Я жалею, да. Он дернулся, будто от удара, вскидывая на нее мгновенно ставший затравленным взгляд. Заметив это, Моника вздохнула, покачала головой и снова поцеловала его. Просто на миг успокаивающе коснулась его губ. И только потом заговорила: - Знаешь, о чем я жалею? Не о том, что отдала бизнес моей семьи, созданный с нуля еще дедом, в руки этого психопата. Не о том, что потеряла компанию, - ее губы горько скривились. - Это жуткая, эгоистичная правда. Чертовски циничная, безжалостная, без прикрас: единственное, о чем я жалею - потерянный год. Год без тебя, Том.***
Моника устроилась на кровати с книжкой, уже переодевшись в шелковый бордовый халат поверх такой же ночной рубашки и выжидая, когда Том выйдет из душа. Тот возился уже подозрительно долго, и она, не выдержав, крикнула через всю комнату, зная, что за смежной дверью ее точно будет слышно: - Том, все в порядке? - Да, все хорошо, - его голос показался Вуд напряженным, но она решила дать ему время и снова углубилась в чтение. Спустя несколько минут Хиддлстон стремительно вышел из ванной и надел заботливо приготовленную футболку так быстро, что Моника едва успела поднять глаза. Она успела только увидеть, как белая ткань легла на рельефный пресс, с правой стороны пересеченный заметным шрамом. - Стой, - она отложила книгу и, нахмурившись, выскользнула из-под одеяла. Том замер, пойманный с поличным, избегая смотреть ей в глаза. Моника сжала край футболки и осторожно потянула ее наверх, на миг обнажив низ живота. - Не нужно, Моника, - едва слышно произнес он, вцепившись в футболку и опустив ее обратно. - Отпусти, - тихо, но уверенно сказала она. - Дай мне взглянуть. В ответ он только сильнее сжал белый хлопок. - Том, - Моника упрямо наклонила голову, глядя на него снизу вверх. Хиддлстон тяжело сглотнул, заметно побледнев, и механически поднял руки, позволив ей снять с него верх. Моника обошла его и остановилась сзади, глядя на широкую спину. Гладкую светлую кожу пересекали глубокие, неровно зарубцевавшиеся шрамы. Один начинался на левом плече и доходил до позвоночника, другой криво змеился по пояснице, еще один почти правильно очерчивал правую лопатку. Вуд протянула руку и медленно, едва ощутимо прикасаясь, пальцем проследила последний. Том крупно вздрогнул и еще ниже опустил голову. Моника так же провела кончиком пальца по остальным, молча, не говоря ни слова. Бесшумно обогнула его и оказалась напротив его судорожно вздымающейся груди. Здесь шрамов было больше, они были короче и глубже, испещрив всю грудь и ребра, и некоторые выглядели как косые овалы. Первый у самого темного ореола левого соска, второй в районе правого подреберья, третий чуть выше пупка, четвертый на пядь ниже ключичной впадины, пятый на одной линии с ним, в месте предполагаемого солнечного сплетения. Шестой, седьмой, восьмой... Моника прерывисто выдохнула. Том же, казалось, перестал дышать вовсе. Длинный узкий шрам змеился наискось через ребра на левом боку, еще один, почти идентичный, начинался на правом плече и заканчивался у правой же ключицы. Такой же внизу живота, у самого бедра. Моника отошла на несколько шагов назад, бесконечно медленно окинула его взглядом, и у нее на миг перехватило дыхание. Том был не просто красив, для нее он был совершенен. Вуд вдруг поняла, что никогда не обращала внимания на то, насколько гармонично он сложен. Длинные ноги, плавный, красивый разворот плеч, заметные кубики пресса, сильные руки. Равномерно, в меру накаченные мышцы сплетались в жилистые канаты, плотно облегая тело, и ни один шрам, даже самый жуткий, не мог сделать его непривлекательным. Только Том этого явно не понимал. Он весь съежился под ее взглядом, будто стараясь уменьшиться в размерах и не зная, куда девать глаза. На нем буквально не было лица. За прошедшие два дня Моника уяснила одно: словами Хиддлстона было не убедить. Она подалась вперед и прижалась губами к следу от ожога в центре его груди. Тома прошило дрожью с головы до пят. Он удивленно выдохнул и неверяще посмотрел на Вуд. - Моника... Она не ответила, перейдя к следующему шраму, и с той же бесконечной нежность проследила его неторопливыми поцелуями. Еще один. И еще. Том опять тяжело сглотнул, но в этот раз совсем иначе. Моника закинула назад голову и поцеловала его, незаметно разворачивая спиной к кровати. Оторвалась от него и мягко толкнула, заставив опрокинуться на постель. Шелк ее халата прохладной волной скользнул по его коже. Села на него сверху и занялась остальными шрамами. Она не пропустила ни одного, зацеловав, будто заживив своими поцелуями каждый шрам, одновременно беспрерывно скользя ладонями по плечам Тома, по его животу, груди. На щеках у Хиддлстона давно выступили красные пятна, он закрыл глаза и тяжело дышал, подаваясь под каждое прикосновение. Моника добралась наконец до шеи и жадно впилась в нее, вызвав очередной судорожный вздох. Том выгнулся, закидывая голову и открывая больший доступ к шее, чем Вуд немедленно воспользовалась. Поцелуй, снова, еще, от ключицы по сонной артерии, вверх, выше, до ровной линии волос. Она целовала, гладила, вырисовывала губами и пальцами замысловатые узоры, чувствуя, как чутко отзывается на ее движения его тело, и буквально выкипая от острой нежности, то и дело прошивавшей грудь. Распластавшись на Хиддлстоне полностью, прижавшись к нему всем телом, Моника прошептала ему в самое ухо, обдав то горячим дыханием и ощутив, как от этого по гладкой коже под ее пальцами побежали мурашки: - Ты прекрасен, - по-кошачьи изогнувшись, она оставила цепочку поцелуев с другой стороны шеи с лихорадочно пульсирующей жилкой. - Скажи это. Том закусил губу, плавясь под медленными касаниями, и промолчал. В карих глазах Моники зажегся хищный огонь. Она еще раз поцеловала его в шею, а потом резко выгнула спину, спускаясь ниже, и обхватила губами горошину его соска, коснувшись языком самого кончика. Хиддлстона выгнуло дугой с полузадушенным стоном. Он вцепился в простыню, сжав руки до кулаков, и громко, прерывисто вдохнул. - Скажи это, - вкрадчиво повторила Моника, ненадолго прервав сладкую пытку. - Я прекрасен, - хриплым, срывающимся голосом проговорил он. - Неубедительно, - шепнула Вуд и улыбнулась. Когда ее язык заскользил по другой половине груди, Том, выгнувшись снова, застонал уже в полный голос. - Я... Я прекрасен! - выкрикнул он. - Господи... Моника, я... Так давно... Я уже... Сейчас... Игривость Моники разом испарилась, сменившись некой пристыженностью. Мгновенно став серьезной, она потянулась и поцеловала его в губы, ласково погладив по щеке. А потом соскользнула с его бедер и, прижавшись сбоку, положила руку на его пах, на повлажневшие белые боксеры. Провела вверх, вниз, вверх, вниз, внимательно вглядываясь в лицо Тома. С последним движением тот мелко задрожал и зашелся в беззвучном крике, закатив глаза и упершись затылком в подушку, будучи не в состоянии себя контролировать. Содрогнулся всем телом раз, еще раз, и обессилено затих, раскинувшись на кровати и шумно дыша через приоткрытые губы. Моника перелегла выше, к самому лицу Тома, и оперлась на локоть, с нежностью изучая точеные черты. Острые скулы, тонкие губы, подрагивающие опущенные ресницы, прямой, аристократический нос. Она могла бы рассматривать его вечно. Всю эту жизнь и еще несколько. - Ты же знаешь, что я тебя люблю? - тихо спросила она. Том хмыкнул, не открывая глаз, и улыбнулся. А потом рывком перевернулся, подминая ее под себя, и, довольно глядя на ошарашенную Монику сверху вниз, мягко зафиксировал ее руки у нее над головой. Его ладони спокойно хватило на оба ее запястья. Медленно, тягуче поцеловал в шею и прошептал ей на ухо: - Мне нравятся твои способы показать это, но теперь моя очередь, любимая. За окном шумело море.