***
- Привет, папочка! - Моника скользнула вокруг до блеска отполированного стола из красного дерева и чмокнула отца в щеку. Тот обнял ее в ответ. Рукава стоившего с небольшую легковушку черного костюма чуть натянулись, облегая все еще сильные руки Мэтта Вуда-младдшего. Приближающаяся старость почти не оставила отпечаток на властном лице хозяина ArtBuilgingGroup. Только морщины залегли чуть глубже. Моника всегда любовалась своими родителями. Но сегодня, заглянув в глаза отца, она внезапно поняла, как они похожи на глаза Тома. Зеленее, ярче, с несколько хищным, решительным выражением, но определенно напоминавшие ей Хиддлстона. - Дорогая, что-то случилось? - вывел ее из ступора голос мистера Вуда. - Ты никогда еще не приходила во время рабочего дня. Я не сомневаюсь в способностях Джереми и Роберта, но думаю, что без тебя им придется туго. - Эм... - Моника судорожно прикидывала, с чего начать. - У меня есть к тебе дело... Просьба... Кхм... Мне нужна информация... Твоя помощь, пап. - Исходя из того, что моя прекрасная и весьма разговорчивая в маму дочурка не может подобрать слова, я это уже понял, - в зеленых глазах Мэтта Вуда-младшего заискрились смешинки. - У меня совещание через полтора часа, а до этого я в твоем распоряжении. Выкладывай, милая. - Отлично, спасибо, пап... Ну, тогда...Что ты знаешь о Саре Андерсон?***
- Пару дней активно разрабатывайте руку, она будет доставлять некоторый дискомфорт, но в этом нет ничего страшного, она полностью здорова, - врач что-то записывала, попутно давая указания Тому, не отрывавшему взгляд от освобожденных от шин собственных пальцев правой руки. - А вот с гипсом на левой еще придется походить недели три, переломы - это опасно. - Да, хорошо, спасибо Вам большое, - он словно очнулся от собственных мыслей и перевел взгляд на врача, растянув губы в улыбке. Внимательно наблюдавшая со стороны Моника на мгновенье прикрыла глаза. Улыбка. Это не его улыбка. За все это время, пока он жил у нее, она вообще ни разу не видела его настоящей улыбки. Искренней, не натянутой. Перестают улыбаться от души только сумасшедшие и потерявшие надежду. Том не был похож на сумасшедшего. Всю неделю она боялась думать о том, что происходило в его душе. Она видела, как загорались его глаза, когда они разговаривали о литературе, искусстве, когда спорили, когда смотрели фильмы, когда он останавливал на ней взгляд, отпивая из чашки чай. И видела, как они потухали, стоило ему погрузиться в размышления или просто остаться одному. Она отчетливо понимала, что он не видит выхода. Не знает, что делать дальше. А если думает, что знает, то об этих мыслях Монике лучше не знать. Собирался же он просто уйти после того разговора начистоту. Но и сказать ему, что она подобралась к решению совсем близко, Моника тоже не могла. Пока она не уверена, пока на руках нет всех козырей для того, чтобы хотя бы убедить его в собственной невиновности, она не станет бередить свежие раны. - Спасибо, - Моника подошла к стойке и взяла за руку Тома. Тонкие прохладные пальцы дрогнули, замерли и через пару мгновений обхватили ее ладонь в ответ. Неловко, неуверенно. Как же непривычно, все эти дни она изредка касалась только бинтов. - До свидания. Вечерний Лондон встретил их теплыми огоньками в домах и едва ощутимым запахом выпечки в стылом ноябрьском воздухе. Но они оба закутались так, что холод не проникал сквозь шарфы, свитера и куртки. Теплая одежда Тома, купленная Моникой по дороге с работы и которую ей все же не удалось выдать за тоже оставленную Скоттом/отцом/несуществующим братом, грела прекрасно. Том ни разу не спрашивал ее о женихе, а кольца она не носила. Но как-то раз, когда она укрывала его пледом, задремавшего во время просмотра фильма, ей показалось, что это кольцо, еще не полученное, но обязанное оказаться на ее пальце после возвращения Скотта из Германии и официального объявления помолвки, вдруг стало обручем, сдавливающим ее шею. На этой неделе они мало созванивались: у Скотта поджимали сроки сдачи проекта, у Моники просто не было времени на разговоры по телефону. Взаимное "скучаю" на разных концах провода все еще было искренним, но что-то изменилось, что-то в голосе ее жениха было иным, чужим, непонятным. Непрошено пришло этакое тонкое зудящее чувство где-то глубоко внутри, присущее только женщинам. - О чем задумалась? - Моника вернулась обратно на освещенную фонарями улицу, по которой они медленно шли, держась за руки. Руки... Боже, у Тома нет перчаток, потому что он раньше ходил забинтованным, и они просто не требовались рукам. А теперь она даже сквозь собственные перчатки почувствовала холод его пальцев, которые он почему-то не стремился убрать в карман. - Так, погоди-ка, - кроме того, появился хороший шанс избежать ответа, и она быстро стянула перчатку. - Нет, нет, не надо, все в порядке, у тебя рука замерзнет, а на мою она все равно не нале... - и переплела их обнаженные пальцы, а он подавился последним словом. - Так будет обоим теплее, - Моника улыбнулась, глядя на замолчавшего Тома, широко распахнутыми глазами смотрящего на нее. Но улыбка быстро сползла с ее губ, когда на его лице появилась сначала радость, потом надежда, затем обреченность и, наконец, усталость. Безнадежность, выражение "зачем тебе нужно такое ничтожество?". Черт, это все итальянские корни, там, в солнечной Тоскане быть ближе к симпатичным тебе людям гораздо проще, там после одного разговора можно пойти домой к новоиспеченному другу и познакомиться со всей его семьей, но при этом это не будет значить ничего серьезного. - А ты хочешь, чтобы это ничего не значило? Итальянские корни? Серьезно? Кто-то заврался, и заврался самой себе, Моника Вуд, - раздался ехидный голос в ее голове. Она тряхнула волосами, сняв шапку одной рукой, и снова надела ее. Холодный воздух слегка успокоил заметавшиеся мысли. Моника перевела глаза на Тома, и внутри что-то позорно рухнуло вниз от прозрачного в свете фонарей пристального взгляда. Молчание становилось тягостным. Она отвернулась и натянула перчатку обратно, Том убрал руку в карман. Моника взяла его под локоть, и тишина по дороге домой была заполнена только шумом изредка проезжавших машин.***
У себя в комнате она сползла по закрытой двери и зарылась руками в волосы. Черт, черт, черт. Что происходит, что она творит, Боже.. Она же помолвлена, у нее есть жених, которому она непостижимым образом будет рано или поздно объяснять, что произошло в его отсутствие, есть все, чего она хотела: любимая работа, блестящая партия, здоровые родители и безупречные перспективы. А теперь? Что теперь изменилось? Перед глазами пролетела прошедшая суматошная неделя. В воскресенье Том заглядывал ей в глаза весь день, безмолвно спрашивая снова о том разговоре, и перестал это делать только тогда, когда вечером она плюхнулась рядом с ним на диван и поставила на столик ноутбук, заявив, что очень давно хотела посмотреть "Гордость и предубеждение", а сейчас у нее наконец-то есть время. В понедельник заполнять тишину и время не пришлось фильмами, и, придя после работы, она снова уселась рядом с ним и долго рассказывала о том, что сделает, когда управление компанией перейдет к ней. Вернувшись домой во вторник, она застала Тома сладко спящим в груде книг, что она утром ненавязчиво оставила на столе. И вечером очень многое узнала об английской литературе. В среду они снова сидели - Том - полулежа на диване, Моника - в его ногах - и разговаривали обо всем на свете, пока он не начал моргать слишком редко, а она не спохватилась, что ей вставать на работу. И когда в четверг она приползла с этой работы, ее ждал ужин, приготовление которого так и осталось для нее загадкой, учитывая его перебинтованные руки. Что изменилось? Теперь у нее был совершенно потерянный человек, который не верил в счастливое будущее и разучился улыбаться. Но почему-то ей казалось, что он - именно то, чего ей не хватало в ее прекрасной, размеренной, тщательно распланированной и благоустроенной жизни. Она не знала, не представляла, что будет, как все может повернуться дальше, на что рассчитывать и как разгребать то, что уже сделано. Но она знала одно: пока она может, она будет сражаться за Тома Хиддлстона хоть с самим дьяволом, потому что он должен жить, должен снова стать счастливым. И Кристофер Андерсон начинал ей казаться тем самым дьяволом, с которым она собиралась бороться.***
- Почему тебе вдруг стала интересна эта девушка? - мистер Вуд-младший нахмурился, придвигая к ней чашку с чаем, заваренным собственноручно, без помощи секретаря - исключительная степень доверия. - Ты обещал задавать вопросы после, папуля, - Моника отхлебнула чая и с интересом взглянула на отца. Тот поднялся со своего кресла, обитого коричневой кожей и, наверняка, тоже стоившего целое состояние, и подошел к окну. Встал, засунув руки в карманы и не глядя на нее. - Я не был знаком с ней, но я знаю ее отца, - голос его звучал немного глухо. - Но это долгая история, девочка, очень долгая, и она вряд ли придется тебе по душе. - Ну, у нас есть еще час, - что-то в его тоне насторожило ее, и она не видела смысла отступать. - Ты с ним знаком? Ты никогда не говорил про это. Расскажи, пап. Пожалуйста. Это очень важно. И я сомневаюсь, что ты сможешь удивить меня, я уже столько историй наслушалась в своей жизни. - Ты не прожила еще даже половины моей жизни, дорогая, - легкий смешок, от которого по ее коже пробежал мороз. - Когда-то давно, Моника, Кристофер Андерсон был моим лучшим другом.