***
Том шел по улице, чувствуя, как промокает куртка и не зная, куда несут его ноги. Теперь это было уже неважно. Это был закономерный конец. Рано или поздно это должно было случиться. Он зря поверил, что его история может закончиться хорошо. Моника не должна была вставать перед выбором, не должна терзаться муками совести из-за него. Он надеялся, что попереживав пару дней, она успокоится, и их отношения со Скоттом снова наладятся. А Том не имел никакого права пусть и не сознательно, но менять что-то в ее жизни. Ему и нет места в ее жизни, он - обуза, его участь все равно была предрешена. Они никогда не смогли бы быть вместе. Он вдруг вспомнил теплую улыбку Моники и искреннее сострадание в темных глазах. Это была жалость, только жалость и ничего больше, а он ей просто благодарен! Том зажмурился и замотал головой, пытаясь убедить себя в этом и чувствуя, как невыносимо начинает жечь глаза. Все. Ничего не будет. Приостановленный обратный отсчет до его смерти где-нибудь в подворотне снова был запущен. Том поднял ворот повыше и побрел дальше, чувствуя, как немеют от холода промокшие ноги.***
- Даниэль, мне нужна твоя помощь, - в голосе Моники звенел металл, делая его похожим на голос Изабеллы во времена ее работы адвокатом, Даниэль Риццо, задремавший было уже в кресле у камина, тут же проснулся. Сын старшего брата матери Моники Вуд, оставшегося в Италии, работал в полиции. Переехавший в Лондон для учебы в университете, он благополучно остался и вот уже почти десять лет работал в полиции, не пожелав ввязываться в семейный бизнес. С кузиной у него всегда были прекрасные отношения, но никогда еще Моника не просила его о помощи. Тем более ночью. - Я слушаю... - и он резко выпрямился и крикнул жене, шуршащей какими-то пакетами на кухне. - Дорогая, принеси мне рабочий телефон, пожалуйста.***
- Как ты там сказал? - Моника закинула голову, стоя в дверях гостиной и собирая волосы в пучок. - Если я сейчас уйду, наша помолвка будет разорвана? Что ж... Кольца ты мне не дарил, кинуть мне в тебя нечем, - она криво улыбнулась, застегивая пальто. - А вот ты... Оставишь ключи на столе, когда уйдешь. И, знаешь, дорогой, - низкий каблук мерно стучал по паркету прихожей. - Со следующей своей девушкой сто раз подумай, прежде чем решать за нее. Мало ли, может она уже что-то сама решила? - и, бросив насмешливый взгляд через плечо на остолбеневшего мужчину, Моника захлопнула за собой дверь. Выйдя на пустынную улицу, она на мгновенье остановилась, глубоко вдохнув влажный холодный воздух. Ей казалось, что с бешено колотящегося сердца и легких сняли обруч, сдавливающий их все это время. Ничего, совершенно ничего не стало проще, наоборот, намного сложнее, но вот ей самой - было легче. Страшнее, тревожнее, но легче. Она всегда старалась поступать не просто правильно, но и с наибольшей выгодой для себя. Но именно сейчас чувствовала, чувствовала вопреки здравому смыслу, логике, прагматичности, что приняла самое верное решение в своей жизни.***
Том поднял голову и огляделся только тогда, когда холодно стало настолько, что пальцы замерзли даже в карманах куртки и начали ныть еще сильнее. Дождь не собирался останавливаться, и капюшон уже мало помогал, да вообще уже ничто не помогало. Почему-то в груди завозилась жгучая обида. Не то на жизнь, не то на самого себя, поверившего в чудо. Он остановился у перил и устало оперся о них, глядя на реку. Сил идти дальше не было. Темза играла с отражением огней, перебрасывала и баюкала в своей холодной воде светло-желтые блики. Он вдруг вспомнил легкие и надежные объятия матери, в которых можно было спрятаться от всего мира. Как она? Где она? Он уже никогда об этом не узнает. Только своей семье он нужен был безоговорочно, всегда, любой. Он думал, точнее, начинал думать, что и Моника... Нет. Он тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Она права. Он не посмеет никогда ни в чем ее обвинить. Он вспомнил ее мягкие руки на плечах и опустил голову, чувствуя как теплеет на щеках дождь. Стыдиться чего-то? Не ему и не сейчас. Он замерз так, что при такой погоде и без крыши над головой еще несколько дней, и все будет кончено. Пусть так. Только бы поскорее.***
Моника бежала. Бежала как никогда в жизни. С дождевика вода стекала на лицо, а сумка била по бедру, но она не обращала на это внимания. Она бежала. Неоновые краски ночного Лондона размыло ливнем, и башни гигантского моста будто были нарисованы желтым толстой кистью. На Тауэрском мосту не было никого, кроме одинокой фигуры на самой середине у перил. Она знала, что он там - скорость работы Даниэля прекрасна - но знала, что должна подойти и поговорить, а не затащить в ждущее неподалеку такси и увезти скорее домой, как ей хотелось поначалу сделать. Шум дождя заглушил ее шаги, а он был слишком погружен в собственные мысли, чтобы заметить, что она подошла. Она вздрогнула, заметив, что его куртка блестит от воды, давно перестав ее отталкивать и без помех пропуская внутрь. Сделала глубокий вдох и приблизилась еще на шаг. - Вы выбрали не лучшее время, чтобы любоваться Лондоном, мистер, - она изо всех сил старалась, чтобы голос не дрогнул. Он дернулся, резко разворачиваясь к ней, и капюшон слетел с головы. Холодный яркий свет делал и без того лишенное красок лицо мертвенно бледным, на котором выделялись только глаза, покрасневшие, больные. - Ты снова заболеешь, - она сделала еще один шаг к нему, чувствуя, как болезненно колотится о ребра сердце. Он стоял молча, неотрывно глядя на нее. - Что ты здесь делаешь? - голос, хриплый, едва слышный. Надломленный. - Скотт... - Уехал, - прервала его Моника. - Мы больше не пара. - Что? - он отшатнулся, смотря на нее широко распахнутыми испуганными глазами. - Нет! Я же все объяснил, он должен был понять, я так виноват, но я исправлю, вы обязательно снова будете вместе, я... - Том! - она подалась вперед, и с ее головы тоже слетел капюшон дождевика. Холодные струйки радостно заструились по длинным темным локонам. - Какое вы имели право решать за меня?! Скажи мне! - Я хотел как лучше, - он опустил голову, и его голос окончательно сорвался. - Я только хотел, чтобы ты была счастлива... - Без тебя? - выпалила Моника, взмахнув руками. - Как, а? Посмотри на меня! - она встряхнула его за плечи, он поднял на нее взгляд, и всю ее злость сняло как рукой. - Том, милый... - она погладила его по щеке, заглядывая в глаза и чувствуя, как наворачиваются слезы. - Я... - она подняла голову, часто моргая и глядя в небо, не замечая бьющие по лицу капли. - Ты нужен мне. Нужен, понимаешь? - она почувствовала, что ее трясет, и потому отпустила его плечи. - Как домашнее животное? - он хмурился, на лице застыло горестное выражение, он смотрел в сторону, нервно сглатывая. - Да ты... Как ты можешь говорить такое? - и она все-таки заплакала, прижав ладони к лицу. - Моника, Моника, Боже... - он схватил ее предплечья дрожащими руками, точнее, одной работоспособной. - Прости меня, я не хотел... Она рывком убрала ладони от лица, скинув его руки. Вскинула голову, глядя ему в глаза, и время застыло. Не было звуков, шум засыпающего города затих где-то вдали. - Ты нужен мне как мужчина... Мой мужчина. А я? Я нужна тебе только как возможность выжить? Пара мгновений неподвижности - и он сделал шаг. Рванулся вперед, обхватывая ее лицо ладонями и целуя ее, целуя, чувствуя, что ее тоже колотит, а губы у нее теплые, нежные и легко раскрывающиеся в ответ, и дождевая вода совсем не пресная. Лил дождь, мигали никому не нужные светофоры, Лондон спал, продрогший и окончательно смирившийся с наступившей зимой. И только на Тауэрском мосту, видевшем много счастья и много трагедий, двое держали друг друга, обнимая как никогда в жизни и забыв про разверзшиеся небеса. Им было тепло.