Ты не останешься один

Ólafur Arnalds (feat. Arnor Dan) – So Far ________________________________________________________________       Моника не могла заснуть. Пережитое выбросило в кровь нереальное количество адреналина, и даже сейчас, спустя два часа, она чувствовала себя готовой снова сорваться и бежать, если потребуется, или хотя бы метаться по комнате, бить посуду, рвать бумагу - все, чтобы только избавиться от тугого нервного комка где-то в глубине груди. Совершенно логичное нервное и физическое изнеможение совершенно не собиралось приходить, и единственным, что удерживало ее на месте и заставляло двигаться со всей возможной плавностью и осторожностью, был спящий на кровати тяжелым неспокойным сном Том.       Тот сидел в машине истуканом, не говоря ни слова, только прижимал ее к груди, упершись подбородком ей в макушку. Его начало колотить уже в прихожей дома Моники, когда та, опомнившись, бросилась проверять, не промок ли гипс. Тогда заледенелая покорность отмерзла, и последние остатки самоконтроля сползли растекшейся от дождя акварелью, и у него буквально начали стучать зубы - от рвущихся натянутыми нитками нервов и от холода. И много позже, уже закутанный во все имеющиеся в доме пледы, он сначала не мог согреться, трясясь в ознобе, а когда наконец уснул, неосознанно начал скидывать их один за другим, слабо мотая головой - тело сковал тяжелыми горящими оковами запоздало обрушившийся жар, будто поджидавший момента, когда измученный разум окончательно расслабится.       Моника, сначала включив отопление на полную и вытащив все существующие в доме одеяла, после судорожно сгребала на один поднос все не убранные далеко жаропонижающие и неслась с ними наверх, попутно с ужасом соображая, что может стать с человеком, который едва поправившись и каким-то чудом не заработав пневмонию, снова оказался на улице, промокнув насквозь и замерзнув до мозга костей. Выводы были неутешительными.       Она осторожно потрясла Тома за плечо и, добившись мутного от слабости и жара взгляда, заставила мужчину проглотить пару таблеток и запить их теплой водой, придержав его голову. Даже почти без сознания он ни на что не жаловался, не стонал, только долгие прерывистые выдохи выдавали то, как было тяжело, и иногда - кашель. Моника думала, что сойдет с ума в эту ночь, пока беспрерывно обтирала влажным полотенцем его горящий лоб, сгибы локтей, осторожно прикладывала холодную ткань к полупрозрачным векам, не понаслышке зная, как горят невыносимым пламенем глаза при высокой температуре.       А что до температуры, спустя четверть часа паника, катившаяся по нарастающей с раннего вечера, захлестнула Монику окончательно, и она, тысячу раз послав проклятья на свою глупую голову, уже собралась звонить в скорую, пожалев, что не сделала это раньше, как Том тихо и облегченно вздохнул, не просыпаясь. Она дернулась, напряженно вглядываясь в его лицо, и тихонько засунула ему подмышку градусник. Затем, стараясь унять мелкую дрожь в пальцах, мучительно вглядывалась в крохотные деления. А потом просто сползла на пол, откидывая голову на кровать и прижимаясь щекой к лежащей на краю его расслабленной руке. Ртутный столбик медленно, но верно пополз вниз.       И сейчас она просто сидела рядом, бесшумно придвинув поближе небольшое кресло, но так и не рискнув опуститься на кровать, опасаясь разбудить его едва слышным скрипом или прогибом матраса. Моника невесомо гладила тонкие пальцы, с горечью размышляя о том, как они будут болеть после почти суток промозглого холода. Она искренне надеялась, что этот полуобморок - его хватило только дойти до комнаты Моники, где он просто рухнул на кровать и свернулся калачиком, будто пытаясь укрыться от мучительно пульсирующей реальности - случился с Томом только из-за того, что слишком много всего случилось вместе и сразу, в один день. Недолеченная болезнь и ледяной дождь, чувство полной беспомощности и ненужности и снова-внезапная бездомность, одно на другое, одно на другое...       Секундная стрелка плавно скользила в наручных часах, неумолимо приближая пять часов утра. Еще полчаса, и проснется отец, и ему можно, нет, нужно будет позвонить. Только бы Скотт не позвонил ему еще вчера вечером... У нее не было сил на споры. Мозг решительно отказывался что-либо соображать.       Мама. Она уже встала. Она всегда вставала на полчаса раньше отца, чтобы собственноручно, без помощи прислуги, приготовить завтрак и навести прическу и макияж. Ей можно позвонить. Можно... Страшно... Нужно... Боже!       Моника ушла на кухню, плотно закрыв за собой все двери, и дрожащими пальцами набрала номер матери. - Мама? - Да, милая? Что случилось? - голос Изабеллы Вуд на другом конце звучал взволнованно, но ничуть не сонно. - Мама... - и от звука родного голоса копившееся весь день напряжение разом вылилось в рыдания, сквозь которые Моника выложила матери абсолютно все. Про Тома, про Скотта, про Кристофера Андерсона, про температуру, про пальцы и про все остальное.       Та слушала, не перебивая, а потом долго молчала. - Я не знаю, что делать, я не знаю, что делать, не знаю, что делать, прости, что так долго молчала, я боялась, я... - Моника шмыгала носом, глотая слезы. - Я должна что-то сделать, но мне надо сказать отцу, как мне ему сказать, как сказать, во что ввязалась, мне нужна его помощь, я одна ничего не смогу, но я не брошу его, не брошу, не брошу, не брошу... - Родная, успокойся, - голос матери прозвучал неожиданно твердо, и к младшей Вуд постепенно стало возвращаться самообладание. - Ты должна была сказать мне раньше, но это обсудим позже. Мы поступим так. Я сама поговорю с отцом. Это... слишком глубоко. Ты потянула за ниточку в слишком большом и плотном клубке, и он покатился. Отец поймет. Он поймет, но ему потребуется время, чтобы это принять. Я даю тебе... вам четыре дня. Потом ты должна приехать и поговорить с ним сама. Не бойся, милая, - повисла мучительная пауза, а потом миссис Вуд продолжила со слегка изменившимся выражением. - Рождество через две недели, и я надеюсь, мы проведем его вместе.       Моника помолчала пару мгновений, выравнивая дыхание. Суматошный ритм сердца, колотившегося где-то в горле, медленно приходил в норму. - Как много потерял мир, когда ты оставила карьеру адвоката, мама, - и улыбнулась.       А потом выключила телефон и мышкой скользнула в свою комнату. Бережно коснулась ладонью лба Тома, проверяя, не поднялась ли снова температура. Тот спал гораздо спокойнее, повернувшись на бок и слегка приоткрыв тонкие губы, с осунувшегося лица исчезло болезненное выражение.       Она закуталась в один из ставших лишними плед и осторожно устроилась у него под боком, изо всех сил сражаясь с самой собой и стараясь не прикасаться, чтобы тому не стало жарче. Погасила ночник на тумбочке и провалилась в сон, едва закрыв глаза.

***

      Кристофер Андерсон вертел в руках пакет с копошащимися в нем белыми мышами, запахнувшись в старый бордовый халат и стоя в огромном темном зале роскошного особняка. В колоссальном террариуме напротив, завидев хозяина и еду, гигантский питон медленно поднял пятнистую голову. - Сэр, - высокий широкоплечий латинос замер в двери, не смея вступить дальше. - Что там? - давно севший, прокуренный голос лениво выговорил фразу. - Мы проверили. Его нигде нет. Скорее всего, он сгинул где-нибудь в канализации. - "Скорее всего" меня не устраивает, - шип змеи, бросившейся на первую мышь, слился с раздраженным шипением владельца Groundwork. - Прочешите каждый закоулок, каждую канаву, каждую чертову дыру, но найдите его! И вам же будет хуже, если он будет жив! - змея тоже злилась, не получая снова желанную пищу и широко разевая зубастую пасть, и человек невольно попятился от полубезумного взгляда выцветших голубых глаз ее хозяина. Редкие, почти седые волосы Кристофера Андерсона стояли дыбом, морщинистые руки тряслись, засаленный халат разъехался, открывая дряблую кожу на истерично вздымавшейся груди. - У вас три дня!       Охранник замер, не смея дышать. - Вон! - и оставшиеся мыши посыпались на каменистое дно гигантского террариума, истошно пища.       Питон издал короткий звук, похожий на шипение и одновременно довольное бульканье, предвкушая удачную охоту, и принялся за еду.