***
- Здравствуйте, миссис Уильямс, меня зовут Моника Вуд, мы договаривались об осмотре дома и черновой перепланировке сегодня, - Моника улыбалась в видеокамеру навороченного домофона перед глухим забором в два человеческих роста и молилась про себя, чтобы румяна скрыли мертвенную бледность ее лица, а перчатки - дрожащие руки. - Да, конечно, - бодрый голос с едва заметным американским акцентом прозвучал в динамике, и через мгновенье дверь, запищав, щелкнула и открылась. - Здравствуйте, мисс Вуд, рада познакомиться, - высокая подтянутая блондинка лет сорока сверкнула белоснежной улыбкой и протянула ей руку, не переставая быстро говорить. - Проходите, мы купили этот дом около полугода назад, но переехали только сейчас, у Эндрю, моего мужа, были дела в Чикаго, мы были вынуждены задержаться... Примерно на середине этой болтовни Моника перестала воспринимать информацию, оказавшись в коридоре. Женщина говорила слишком много для человека, у которого достаточно денег для покупки и содержания дома в Кенсингтоне. Ни один еще британец подобного уровня благосостояния, из всех, с которыми ей довелось работать, никогда не тратил свое и чужое время на бесполезную болтовню. На многочисленные вежливые клише - да, но не на личное и пустое. Моника тряхнула головой. Это стресс. В Америке совсем другие нравы. Миссис Уильямс ни в чем не виновата. А ей нужно просто сделать свою работу. И кое-что еще. Назойливое жужжание послушно снова превратилось в громкие слова с американским акцентом. - Молодой человек, у которого мы купили этот дом, уступил нам его по очень выгодной цене, но вот незадача, не вывез вещи, видимо, это было нашей расплатой за вечное стремление сэкономить, и эти вещи до сих пор здесь, а мы прилетели только вчера, не знали и не успели ничего сделать, мне очень жаль, я... - Ничего, - Моника уловила-таки момент, когда перебить стало вежливым. - Ничего страшного, наша компания может вывезти вещи самостоятельно за небольшую доплату, такое случается, мы все понимаем. - О, это было бы замечательно! Хотя я никогда не слышала про подобное сочетание услуг... - женщина заулыбалась еще сильнее, и Моника начала всерьез переживать за ее челюсть. - Доплата неважна, у нас совсем нет времени заниматься этим самостоятельно. - Что ж! - мисс Вуд натянула самую свою дружелюбную улыбку и вытащила из сумки блокнот, благодарно кивнув на предложение повесить ее пальто. - Сегодня мы составим набросок и вывезем вещи, а завтра согласуем окончательный план и начнем первые работы. Идет? - Да, отлично! - хозяйка поправила ярко-красный свитер под цвет губной помады и снова расплылась в улыбке. - Я могу Вам чем-то помочь? - Благодарю, могу я пригласить моих коллег? Дом был большим. Не слишком, но явно купленным с запасом на семью в дальнейшем. Добротным, уютным. Моника проглотила некстати вставший в горле ком. Она медленно прошла по коридору в зал, внимательно рассматривая все вокруг. Это было сродни полузажившей болячке, которую ребенок сдирает из любопытства и нетерпеливости. Ей было больно, и эта боль, не острая, но мучительно пульсирующая где-то глубоко в груди, сейчас давила на легкие, не позволяя дышать. Джереми что-то говорил за ее спиной, Роберт знакомился с хозяйкой, но все это долетало до Вуд словно сквозь толстый слой ваты. Светлые стены, красивый деревянный пол, высокие окна, удобный даже внешне диван, небольшие ковры спокойных тонов, картины, длинные стеллажи с книгами. Отдельная полка с дюжиной наград, среди которых Моника заметила старый школьный знак. И три фотографии в простых деревянных рамках, висящие на стене. С трудом сохраненное самообладание с оглушительным грохотом начало рушиться, оседая горькой пылью на губах. На первом фото Том крепко обнимал широко улыбающуюся совершенно седую женщину. У него ее улыбка. Мать. На втором в его объятиях находилась блондинка с правильными чертами лица и широко поставленными глазами, спокойная, с мягким, умиротворенным взглядом, в уголках глаз лучились первые морщинки. Старшая сестра, Сара, кажется. Она похожа на маму. И на третьем была совсем еще молодая русоволосая девушка с такими же глазами, как у Тома. Эмма, младшая сестра. Фотографий еще одного члена семьи не было, но Моника почему-то была уверена, что Том больше похож на отца, хоть ни разу и не видела этого человека. На каждой из фотографий Том Хиддлстон улыбался светлой, искренней улыбкой, в серых глазах плясали озорные, радостные смешинки. Его лицо, открытое, счастливое, так разительно отличалось от того, которое видела Моника каждый день на протяжении последнего месяца, что сердце снова мучительно сжалось. Ни болезненной бледности, ни остро выпирающих скул, ни потухшего, загнанного взгляда, вертикальные горестные морщины еще не врезались в высокий лоб. Человек на фото смотрел в будущее и видел перспективы, тысячи надежд и свет, яркий, верный. Человек в доме 23 на Бленхейм-роуд смотрел в будущее и не видел ничего. Даже самого будущего. - Этот молодой человек, - громкий бодрый голос выдернул ее из мыслей, и Моника вздрогнула, сморгнув пелену перед глазами и обнаружив себя держащей в руках одну из фотографий. - Он актер? - миссис Уильямс подошла к полке, явно только заметив ее. - Честно говоря, мы не общались лично, дом был оформлен через посредника, я слышала только обрывки сведений. - Да, он... - Вуд сглотнула, с усилием возвращая своему голосу твердость. - Актер. Простите, я отвлеклась. Приступим? Я была бы очень благодарна, если бы Вы изложили моему коллеге свои пожелания, а я вызову рабочих для перевозки вещей, а, вернувшись, предложу варианты перестройки, исходя из плана дома. Только бы не подниматься в спальню. Не заходить в рабочий кабинет. Только бы ничего больше не говорить о Томе. Не видеть других вещей. Других фотографий. А они должны быть в кабинете, и там не только они. Ничего больше не видеть... Коротко кивнув Джереми, с тревогой наблюдавшего все это время за ее лицом, вылетела на крыльцо в одном только персиковом пуловере. С полминуты она стояла, вдыхая холодный воздух первого по-настоящему морозного дня декабря и чувствуя, как он охлаждает горящие веки и выхолаживает бурю, бушующую в груди. За ее спиной были руины жизни, что за совсем короткое время стала ей едва ли не дороже собственной. И через пару часов она собственными руками превратит их в пепел и развеет по вечернему Лондону. Все вещи лежали так, будто их хозяин ненадолго вышел и вот-вот снова откроет входную дверь. Любимый дом, оставленный поспешно и без малейшей надежды на возвращение. Моника прижала сжатую в кулак руку к губам, стараясь успокоиться. У нее есть шанс сохранить хоть что-то из прошлой жизни Тома Хиддлстона. Отец отдал ей этот заказ, потому что знал, потому что поверил. Она должна выполнить его на отлично, должна сделать этот первый шаг с настоящей поддержкой. Она тащила такой груз на своих плечах несколько недель в одиночку. Но теперь она не одна. Они больше не одиноки. Она сможет. Она должна. Должна выдержать полный осмотр и перепланировку. Должна вынести перевозку вещей. Не упустить ни единой мелочи. Моника медленно выдохнула, прикрыв глаза. Слишком часто эта простая операция по возвращению утраченного спокойствия требовалась ей в течение предыдущих недель. - Машину на Бедфорд-Гарденс, 53. Срочно.***
- Моника? - Том поднялся с дивана ей навстречу, услышав хлопок входной двери, смертельно бледный, ломающий тонкие пальцы. Она не включала свет, и прихожую освещала только полоса, протянувшаяся по полу из зала. Он сделал пару неуверенных шагов в коридор и замер, слыша в ответ только шорох снимаемой одежды. Но вот тихо прожужжала дверца шкафа, прозвучал долгий выдох и, наконец, тихие шаги. Свет лег неровной желтой линией на лицо Моники, вызолотив темные пряди и сделав карие глаза янтарными. Он безуспешно пытался считать что-то, кроме усталости, но вся его проницательность разом куда-то испарилась. Она долго молча смотрела на него, внимательно вглядываясь в лицо, скользила взглядом по высокому лбу, прямому носу, еще резче выступившим скулам, тонким губам. После растянувшейся в вечность минуты она прикрыла на пару мгновений веки, а на выдохе - открыла. Еще мгновенье - и маска спокойствия разлетелась на куски, осыпавшись на пол хрупкими осколками, и Том буквально отшатнулся от невыразимой силы боли, хлестнувшей в темных глазах. И потому не сразу заметил, что она протянула ему сверток размером с небольшую книгу. - Это твое, - выговорила Моника. И зажмурилась, опуская голову и все же не сумев сдержать слезы. - Прости меня, Том. Мой заказ... Я перестраиваю твой дом, - и, окончательно разрыдавшись, бросилась мимо него в ванную, не в силах смотреть в серые глаза. Коричневая бумага с шорохом приземлилась на ламинат. Побелевшие пальцы хрустнули, сжав деревянную рамку, но Том не почувствовал боли, кроме той, что медленно разливалась откуда-то из-под ребер и затапливала все его существо. С чуть выцветшего глянца фотобумаги на него смотрела мама.