Ты не останешься один

Dario Marianelli – Tragedy _______________________________________________________       Свет не горел, полупрозрачная темнота, царившая в комнате, была разбавлена только светом фонарей через окна и желтой полосой, протянувшейся с кухни. Она опустилась на пол рядом с ним, опершись спиной на заднюю жесткую стенку дивана. Обхватила руками колени, откинула назад голову и, закрыв глаза, замерла зеркальным отражением Тома. Напротив стояли несколько дюжин коробок, занявших почти всю вторую половину зала, отделенную от камина диваном. Ни одна из них не была распакована - коснуться означало шагнуть в пропасть, на краю которой они так успешно балансировали все это время.       Сейчас, сидя на расстоянии локтя от него, Моника как никогда явственно осознавала, насколько высока стена между ними. Что она знала о нем на самом деле? Что он играл в "Торе" и "Мстителях"? Сколько у него сестер? Сколько ему лет? Поверхностные, мало что говорящие сведения. Да, за прошедший месяц ей открылось чуть больше, но ненамного. Бывший адрес, жуткая история падения. О чем они говорили все это время? О литературе и фильмах, о городах и других странах. Как вообще они сумели жить все это время рядом и не вытащить на свет божий все прошлое, счастливое и не очень, всю ту боль, темную и глухую, что таилась на дне?       Она видела его душу, светлую, чистую, держала ее в руках, берегла как умела. Но его прошлое, оно было там, за надежным замком, и без него перед ней был чужой человек. Она привыкла к нему так быстро и привязалась так крепко, как ни к кому прежде. Хотела ли она знать всю подноготную? Хотела. И боялась. Боялась, что предыдущая жизнь Тома Хиддлстона поднимется, будто цунами, и сметет все на своем пути. Сметет ее, и она не сумеет выплыть, захлебнувшись в нескончаемом потоке его прошлого.       Монике было страшно. До дрожи в коленках. Но он был нужен ей. Был нужен со всеми скелетами в шкафу, со всеми кошмарами и проблемами. Она хотела - ближе. А он, неосознанно тянувшись к ласке и к заботе, будто маленький ребенок, все же не пускал. И вообще, как внезапно поняла девушка, говорил немного. Что крылось за этим? Она приняла бы все, что угодно. Но он оставался для нее закрытой книгой.       Настенные часы тикали, отсчитывая секунды. В комнате стояла тишина, которую нарушала только спешащая вперед стрелка и приглушенное шипение на кухне вскипающего чайника. Моника открыла глаза. Минутная стрелка передвинулась на сорок восемь минут десятого. Она повернула голову. Том сидел в той же позе, глаза были закрыты, руки сцеплены в замок на коленях. - Я не знаю тебя, - ее тихая фраза повисла приговором, и Том медленно повернулся к ней, не отрывая головы от дивана, и между их лицами осталось не больше расстояния ладони.       На его лице, застывшем будто маска, не отражалось ничего. Вообще. С полминуты он молча смотрел на нее, а потом, надломив брови, нахмурился и закрыл глаза, отворачиваясь обратно. В этот миг громко щелкнул, вскипев, чайник. Моника поднялась и ушла на кухню. В груди было пусто.       Кипяток медленно окрашивался в темно-янтарный цвет, пока Вуд гипнотизировала чашку, усилием воли возвращая себе самообладание. Она слишком много пролила слез за последние несколько дней. Довольно. Она дочь Изабеллы и Мэтта Вуд, а не какая-то там плаксивая неумеха. Ей нужно было сделать кое-что еще. Да, объяснить наконец все отцу было определенно хорошей идеей. - Одевайся, Том, нам нужно ехать.       Том вздрогнул от ее слов, резко вскинув глаза на темный силуэт в дверном проеме. Куда ехать? На его плечах будто лежали все эти коробки с вещами. Все его прошлое. Голову сдавило в стальных тисках. Он медленно встал, держась за диван. Ехать... Прошлое... От мелькнувшей догадки его пробил холодный пот. Она поговорила с отцом, и... Нет, не логично, зачем тогда ей его вещи? Чтобы наверняка не осталось никаких следов? Все факты удивительно четко встали на свои места. Его просто сотрут окончательно. В горле мгновенно пересохло. - Почему сейчас? - вышло хрипло. Мыслей о сопротивлении не было. Была только внезапно образовавшаяся черная дыра в левой стороне груди. - Я думала, первый вопрос будет другим, - со стороны двери послышался тяжелый вздох. - Если бы мы поехали раньше, был бы риск встретиться с твоей матерью и сестрами, - и у Тома внутри все оборвалось. - Где они? - он бросился к Монике и схватил ее за плечи, отчаянно заглядывая в глаза. А потом просто сполз перед ней на колени, заламывая руки. - Я все сделаю, все, отвези меня к нему, только не трогайте их, не трогайте их...       В ушах нарастал непонятный гул. Значит, все это была ложь, в которую он так наивно поверил. Искусный план, последний этап изощренной мести. Подстроить чудесное спасение, дать надежду и швырнуть в пропасть. Дышать становилось все труднее. Моника знала, где его искать, а ее отец наверняка знаком с Андерсоном. Она была права, она его не знала, и он не знал ее тоже. Ему не дали просто умереть от голода, мороза и травм. Это было бы слишком примитивно. Сердце колотилось где-то в горле. Он должен был понять, должен был давно перестать верить людям. Теперь главное - не дергаться, повиноваться, пережить каждое задуманное следующее испытание и сгинуть. Лишь бы не пострадали родные...       Он хотел сказать, что нужно скорее ехать, но вдруг понял, что не может произнести ни звука. И подняться с колен. Дышать было нечем. Сквозь пульсирующий в голове мучительный шум внезапно прорвался чей-то голос. - Том, все хорошо, просто дыши. Все хорошо, все в порядке. Давай, мой хороший, давай. Дыши, Том.       Это же приказ. Он должен. Должен. Секунда, другая, третья, вздох, и - о, чудо! - воздух достиг легких. Том судорожно закашлялся, торопливо вдыхая еще. - Тише, тише... Молодец... - ощущения вернулись, и он почувствовал, как его гладят по спине. И обнаружил себя в полулежачем положении в объятиях смертельно бледной Моники. Еще одна ложь, она облепила его со всех сторон, не отодрать, не отмыть. Пропитала, проникла в самое сердце.       Пусть этот фарс наконец закончится.       И когда способность контролировать тело, налитое свинцовой тяжестью, вернулась полностью, он отстранился и с трудом поднялся на ноги: - Я только надену свитер и приду, не беспокойся.

***

      Запахнувшись в пальто, Том, сел на переднее сиденье черной, отполированной до блеска красавицы Ауди. Моника с видимым удовольствием устроилась на месте водителя, любовно огладив руль. - Только сегодня из ремонта забрала, - пояснила она. К ней вернулся обычный цвет лица, только пальцы еще чуть подрагивали. "Отдали за выполненную работу", - пронеслось в голове у Тома.       Минуты две они ехали молча, потом девушка прочистила горло и тихо спросила, бросив на него косой взгляд: - У тебя была паническая атака, ты в курсе? Такое случалось раньше? - Какое это имеет значение? - Том невидяще смотрел на проплывающие мимо дома. Где-то здесь, в этом городе, когда-то у него тоже был дом. В прошлой жизни. - Ты меня пугаешь, - в голосе Вуд слышалась неподдельная тревога. Том горько хмыкнул. Тебе, девочка, надо было не на архитектурный, а на актерский идти. - Что происходит? - Почему ты не отвезла меня к нему раньше? Почему месяц? - голос Хиддлстона звучал совершенно безжизненно. Пальцы правой руки почему-то мерзли. А с левой он так и не успел снять гипс. Это нужно было сделать сегодня. Какая ирония. - Он определил этот срок? - Том, я ничего не понимаю! - она едва успела повернуть, выезжая на еще одну безлюдную тихую улицу. - О чем ты говоришь? - Почему. Ты. Не. Отвезла. Меня. К. Андерсону. Раньше, - холодно отчеканил он, глядя на нее.       Раздался резкий скрип тормозов, и, несмотря на пристегнутый ремень безопасности, Хиддлстона ощутимо приложило о переднюю панель, укрывавшую бардачок. К раскалывающейся голове, общей слабости и небольшой температуре тут же добавилось обильное кровотечение из носа.       Несколько мгновений Моника смотрела на него, беззвучно открывая и закрывая рот и глядя так, будто не верила своим глазам. - Так ты думаешь, что я решила отвезти тебя к Андерсону? - вернувшийся к ней голос был обманчиво спокоен, но осознание какой-то чудовищной ошибки закралось в мысли Тома. - Думаешь, решила отдать тебя ему?! - выпалила она ему в лицо и выскочила из машины, хлопнув дверью. Хиддлстон, к которому, опасливо озираясь, начала возвращаться прежняя логика мышления, выбрался следом. - Ты думаешь, что я отпаивала тебя, - с каждой фразой, звучавшей будто пощечина, Моника делала шаг к Тому, обходя капот и глядя ему в глаза. - Пичкала лекарствами. Разминала твои пальцы. Бросала своего жениха. Успокаивала по ночам. Ругалась с отцом. Искала ночью по всему Лондону. Спасала твои вещи. ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПРЕДАТЬ?! - Если все это не так, и Андерсон не договаривался с твоим отцом, чтобы ты... - его прервала пощечина. На этот раз вполне реальная.       Он ошарашено перевел на нее взгляд, коснувшись горящей щеки. Моника смотрела на него, словно видела впервые. - Знаешь, куда мы едем? В больницу к твоему отцу, - от ее тихих шипящих слов у Тома земля ушла из-под ног. - Потому что мой отец, когда я все рассказала ему, помог мне убедиться в том, что ты ни в чем не виновен. Он хотел рассказать тебе все сам на этой неделе. А до получения материальных доказательств установил наблюдение и обеспечил охраной меня, тебя и всю твою семью. И, поняв с моих слов, как ты дорожишь своими родными, сообщил мне, что доктор Джеймс Норман Хиддлстон сегодня попал в больницу, и осталось ему недолго. И заплатил персоналу, чтобы тебя пропустили в палату, попросив только приехать ночью, чтобы не подвергать опасности твою мать и сестер, потому что все твои прошлые связи под контролем у Андерсона, и не только мой отец следит за ними.       Она глубоко вдохнула холодный воздух и выдохнула, отвернувшись от оцепеневшего Тома, застывшего на месте и не имевшего сил что-либо сказать, и отрывисто бросила: - Садись в машину.       Захлопнув дверь, она вытащила откуда-то сзади аптечку, одним ударом привела в действие охлаждающий пакет, кинула его Хиддлстону и рывком завела автомобиль. Мерно зарокотав мощным двигателем, черная Ауди выехала из спального района и понеслась по ярко освещенному шоссе.