Несовершенная реальность

Нейтральный мир Мастер, N тысяч лет назад       Военная Академия была мрачноватым, больше всего похожим на неприступную крепость не зданием даже, а комплексом зданий, обнесённым одним глухим, суровым забором. Причём со второго взгляда начинало казаться, что неприступная она не для тех даже, кто мог бы захотеть попасть в неё снаружи, а для тех, кто находится внутри. Внутри было не лучше – цвета в основном разные оттенки серого, коричневого, иногда бордового, всё такое массивное, в основном простых геометрических форм, в основном камень, металл, холодный пластик – ни намёка на те мягкие полимеры, которыми отделаны помещения нашего Университета, тем более уж нигде этой растительной органики в горшочках, которую недавно придумали ставить на подоконники наши профессора. Да и сами подоконники… Сесть на них и болтать ногами хотелось в последнюю очередь. На некоторых окнах решётки, а в некоторых коридорах вовсе нет окон, свет от ламп на стенах и по потолку – жёлтых, страшных, забранных проволочной сеткой. Двери исключительно железные, лязгающие так громко, что каждый раз едва не хватало короткое замыкание. Честное слово, логичнее всего при виде всего этого было убежать без оглядки и никогда не возвращаться. Но вот, почему-то не убежал…       На Земле вообще очень много хороших поговорок. Одна из них – «Из огня да в полымя». В первые же минуты и дни в Академии можно было захлебнуться от ностальгии по Университету. Прежняя жизнь любому показалась бы раем – хотя уж меня она и там вроде бы не баловала…       Но сам Университет я любил. Любил его просторные светлые коридоры – за царящий в них некий дух академичности, почтения друг к другу и к науке, эти вот споры о гипотезах, разработках, наблюдениях, эта органика в горшочках, эти небольшие терминалы в углах, где можно было узнать последние новости, а иногда – скачать какую-нибудь небольшую подсобную программу… В Университете были приятные аудитории – в них было хорошо несмотря на стойкое ледяное веянье со стороны большинства одногруппников. Погрузившись в прошлое, я вспоминал плакаты и табло на стенах, стенды, наши рабочие места, оборудованные всем необходимым стандартным и допускающие некоторое количество личного. Там, если отрешиться от проблемы вредных одногруппников и атмосферы чопорности и надменности, если взаимодействовать, так сказать, только с учёбой, не с окружающими – можно было жить. Здесь же…       Группы комплектовались в основном по 12. Такая комплектация признавалась наиболее удобной – чётное количество позволяло разбивать на пары в рукопашных, кратность трём – на звенья для боевых тактических упражнений. Меньше было – неудобно, больше – неразумно.       Рукопашные первое время доводили меня едва не до психического срыва – со мной в пару ставили Остайдиса, явного будущего силовика, громоздкой боевой модели, выше меня на голову и шире в плечах чуть не вдвое, проводившего особо болевые приёмы с тем неприкрытым наслаждением садиста, которое исключало всякую надежду что-то ему объяснить и доказать. Единственным неоспоримым моим преимуществом была юркость, иначе сомневаюсь, что прочности моей брони хватило бы надолго. Хорошо, что сейчас я не помню во всех красках, как он с размаху швырял меня о бетонный пол тренировочных площадок или сгибал пополам ударом колена в живот, как выворачивал руки до вывихов, прицельно бил в наиболее незащищённые места. Когда же я, отчаявшись, пытался провести что-нибудь подобное с ним – тренер неизбежно останавливал меня, что только не вышибанием последних мозгов. От этого всего впору было выть, но я ещё как-то держался. Изводил Остайдиса плясками на наиболее неудобных для него дистанциях, старался поставить его против солнца – соответствующих оптических фильтров у него не было, хоть какая-то справедливость, и удары старался наносить внезапно, но точно. Эта тактика меня спасала, во всяком случае, позволяла не отправляться в ремонт после каждой тренировки.       Парой в фехтовании у меня долго был Ишуди – мрачноватый Управляющий, длинный, как жердь, я всё поражался, это когда ж и зачем выпускали такие модели. В противоположность Остайдису, рубящему мечом, как дровосек топором, этот был действительно серьёзным и умным противником. Но вот к фехтованию, в противовес борьбе, у меня оказались способности, и Ишуди было со мной не столь легко, как все, вероятно, надеялись.       – Да какой из тебя воин, - повторял слова тренера Остайдис, в очередной раз хлопая меня о порядком растрескавшийся и искрошившийся бетон, - ты посмотри на себя – тоненький, мелкий, как фемка!       – Сначала мечом научись махать как-нибудь так, чтоб самому по балде не доставалось!       Я знал, как вывести его из равновесия. Занятия не проходило, чтоб на фехтовании Остайдис не опозорился, ну уж настолько это было, видимо, не его. К тому же, как большинство Управляющих, он был самовлюблён и явно считал, что в любом предмете в любом случае он должен показывать результаты лучше, чем какой-то Рабочий. Бешенство заставляло его делать ошибки и в борьбе, терять бдительность, увлекаясь мыслью раскроить мне физиономию, и несмотря на превосходящую массу, случалось и ему шлёпнуться на обшарпанный бетон. Это оказалось, там и тогда, удивительно действенной стратегией – свои успехи в чём-то делать платформой для всего остального. Когда я перерос Ишуди, ко мне специально прикрепили кого-то курсом постарше – допустить, чтобы я боролся с отстающим от меня противником, они не могли, это только со мной можно ставить Остайдиса, способного задавить просто массой. Теперь мне на некоторое время стало уж совсем не до смеха – старшекурсник был намного сильнее и опытнее. Но если силёнок и быстроты реакции мне могло не хватать, то упрямства – сколько угодно.       Общеобразовательные дисциплины тоже давали похохотать – где не сами они, там метод преподавания и система отчётности отличались от гуманитарных порой сильно, и вот где хорошо мне было, что я успел так много узнать об обучающих программах! Если бы вовремя не нашёл, с помощью чего лучше всего читать то или это – многие темы мне просто не светило сдать. Честно, сейчас поражаюсь, как ухитрился получить некоторые зачёты – да ещё и не самые поганые результаты. Притом историю развития промышленного строительства на Кибертроне я вот сейчас, например, под угрозой смерти не вспомню, хотя где-то эти файлы должны лежать, я их не стирал, точно, но программа для их адекватного чтения была безнадёжно нейтрализована при одном попадании в голову… А какие-то классификаторы древнего оружия потёр сам – начерта они мне, если разобраться, оружие всё равно древнее, сейчас не используется, а места сии повествования занимали ой-ёй-ёй. Только смутно и помню теперь, что о неких пушках, навроде земных, огромных и тяжеленных, которые выкатывали впятером, чтобы оно один раз бабахнуло, а потом ещё трое суток заряжалось. Неудивительно, что применялось недолго.       Вот таким был мой первый год в Академии. Напряжение – если одним словом. Напряжение всего корпуса – каждую тренировку ни много ни мало задача выжить. Напряжение вне тренировок – просто идя по коридору, нужно помнить – они где-то рядом, все те, кого знаешь по именам, все те, кого по именам не знаешь, зато вот они откуда-то знают тебя. И ни за что при случае не поскупятся на пинок, затрещину, подножку… Это только на математику у Остайдиса память плохая, а на свои досадные поражения на тренировках – хорошая. Это только между собой они утончённых и приятных собеседников изображают – а может, и не изображают, всё-таки военные, не гуманитарии… Да, вот это, пожалуй, даже лучше было – что не двуличничали, не притворялись лучше, чем они есть. Вся их суть – во всяком случае, в отношении к Рабочим – здесь налицо была. Нет, я не берусь здесь утверждать, что все Управляющие как один мрази. Я могу лишь сказать, что большая часть.       Как я не свихнулся? Наверное, как и до этого – уходя в учёбу. Сейчас бы мне так уметь… Моё фирменное упрямство. Не вера, нет – как и во что я мог верить? В то, что добьюсь успеха, что стану сильнее Остайдиса, умнее Шем-дайна, ловчее и быстрее всех тех, кто издевательски хохочет за спиной – спасибо, если только хохочет…? В то, что доживу вообще до окончания Академии? Или в победу – в победу Прайма и его команды ладно, но в то, что для этой победы что-то могу сделать я… Но для чего-то ж я пришёл сюда? С другой стороны, весь этот здравый скепсис – не повод не придти и уж тем более не повод отступить теперь. Вот именно тогда, наверное, я и научился этому – идти куда-то, делать что-то – не веря. Не считая себя грозной и существенной величиной. Не тая особо там иллюзий – хотя этим всем, сокурсникам и партнёрам в тренировках, об этом знать, конечно, не обязательно. На одном упрямстве. На одной невозможности, неприятии по-другому. Веры нет, но цель-то есть. И где-то даже получается легче, чем было в Университете – теперь есть идиотское, но объяснение трепыханиям и попыткам прыгнуть выше головы. Там же – Прайм… Там же Прайм, лучшее пока что из существующих воспоминаний, в ряду с морем, и ночным небом, полным звёзд, и чем-то красивым и совершенным, выходящим из-под наших рук, и радостью узнавания чего-то нового из потрёпанных, попорченных дискет и планшеток, принесённых тем уборщиком…       Что такое вера? Мне чаще случалось говорить «не верю», чем «верю». Я говорил, что верю, что рабочий может стать учителем, или военным, или экзобиологом, или мастером дизайна новых корпусов – и могу сказать, что вера для меня органически произрастала из знания, из убеждённости – я знал, что так может быть, и жизнь подтвердила правоту моих слов. Верить в себя – уже лиховато как-то. На случай такой нужды есть Прайм – и если я верил вообще, то верил в него, хотя вроде бы тоже непонятно, с чего, сам он эту веру отнюдь не культивировал, неся свою высокую миссию скорее с обречённостью мученика и считая себя героем ещё поменее, чем его противники. Так что это тоже, наверное, проявление упрямства. Назло ему. Назло всем. Пусть мне доказывают обратное. Пусть. Я послушаю. Но не обещаю, что приму к сведенью.       Таким был этот год. Не без вопросов, к себе, невольно, конечно, с отчаянья – какого квинта меня сюда понесло… Если бы механоиды плакали – наверное, рыдал бы ночами в подушку. Куда чаще видел выщербленное покрытие тренировочной площадки, чем белое небо Мастера. О покрытии этом я мог сказать всё, мог прихотливый рисунок трещин воспроизвести десяток раз не колеблясь, он проступал перед моим взором сквозь помехи, сквозь мутные разводы медленно каплющего энергона. Покрытие это принимало меня как родного после очередного броска Остайдиса, и неотделимо было от его довольного смеха, от паники повреждённых систем, от злости, бессилия, от всё затопляющего яростного упрямства.       А небо я видел, если падал на спину. И кружилось оно передо мной, вспыхивало какими-то новыми звёздами, смеялось смехом Остайдиса, и не добрым, не светлым казалось оно в этот миг, и хотелось достать до него, схватить его, это небо, за глотку, прохрипеть «Нет, врёшь!»…       А потом – сидеть в библиотеке, бороться, как со свирепой стихией, с шумом и туманом в голове, чтобы не с изнанки читать слои планшетки, чтобы не круче положенного плясали в глазах диаграммы, чтобы захлёстывающие тошнота и ярость не мешали учить её – историю… Историю становления системы управления на Кибертроне.       Не для Рабочих пишутся эти учебники, не для Рабочих. Рабочим они так, на словах перескажут, сколько гениального и всесторонне значимого сделали и что не стоял бы вообще Кибертрон без них. Рабочим не обязательно читать, чтобы иметь почтение к Управляющим, это почтение должно быть заложено в самой их сути. Рабочим вообще не надо читать, с них достаточно профильных программ, вон, сколько раз в сердцах крыл Стержень моего Управляющего, расщедрившегося мне на программы чтения всех известных систем записи информации – так что теоретически я мог прочесть что угодно, не хватало только практики. Крыл-то крыл, но, впрочем, себе эти программы переписал – дескать, мало ли, пригодятся, места в памяти ещё до фига. И он переписал, и Винт, и ещё многие – мне не то что не жалко, я только рад. Странно только одно – что ни разу, даже уже за всю учёбу в Академии, я не задался вопросом – почему у них этих программ не было, или почему они были у меня?       А эти учебники были составлены на довольно простой кодировке, никто не удивлялся тому, что я их понимаю…       Почтение, заложенное в самой сути. Во мне не было заложено. И в других, многих, кто посмел пойти супротив. Для меня и сейчас нет безусловных авторитетов. Вы это сделали – хорошо. Но и мы можем многое. Пусть не то же самое – не всем делать одно и то же. Никто не универсален, не совершенен, никто не может сделать что-то по-настоящему значительное один, без помощи и участия других. Точно так же и сейчас меня удивляет территориальное и политическое деление земного человечества на страны. Как можно не понимать, что в общепланетном смысле они являются единым организмом, и войны их – это то же самое, что почка или селезёнка, вдруг заявившая, что она важнее, главнее и всё, что происходит в других органах, её не касается, или что двенадцатипёрстная кишка является ей злейшим врагом и подлежит уничтожению. Можно сказать, конечно, что в организме органы тоже не равноправны, главнее всех мозг, а остальное – на подтанцовках… Но долго ли мозг прожил бы без лёгких, или без почек, или, извините, без прямой кишки? Да, да, понятное дело – есть жизненноважные органы и есть таковыми не являющиеся. И трансплантация на крайний случай есть, и много чего. Но факт, что не потерять в качестве жизни человек может, утратив что-то не слишком значительное – без одного пальца выжить можно, грустно, если ты был музыкантом, но жить в целом можно. Можно жить, утратив, например, все волосы. Без зубов мудрости живётся даже лучше, чем с ними, среди механоидов встречаются аналоги, знаете ли. С одной почкой тоже можно жить, но куда сложнее и так сказать на волоске. А без сердца или поджелудочной железы – нууу…       За долгую жизнь у меня было достаточно поводов убедиться, что тенденции к разделению и выяснению, кто круче, ни к чему хорошему не приводят. Учебники говорили о важном, о многом – о созданном, открытом, построенном, о гении мысли, дерзости исследователей, упорстве экспериментаторов… Только о главном они не говорили – о единстве, сотрудничестве, дружбе. Они говорили о постройке самых высоких и потрясающих воображение зданий на Кибертроне – но не говорили о том, чьими руками они были построены, они говорили об исследовании моря – но молчали о том, сколько при этом погибло Рабочих из-за недостаточной герметизации, пока Управляющие поняли, что либо они лезут в это море сами, либо изоляцию Рабочих делают лучше. Но было в этих учебниках то, чего не было больше нигде. Дело в том, что у нас тоже можно делать что-то вроде записок на полях. Механизм сего мне объяснить будет довольно сложно, потому что иначе устроена вся наша знаковая система… Это не было, конечно, записано ни карандашом, ни ручкой, это не было и звуковым комментарием – если б там был голос, это многое изменило бы сразу… Но много в реакциях, видимо, общего, раз «на полях» увесистого труда по истории ракетостроения – с такими обширными отсылками к физике и математике, что непонятно, зачем вообще эти науки существуют отдельно – можно было обнаружить шуточное изображение знака переработки металлолома, что-то вроде землянских могилок с цветочками, с подписью: «Здесь погребён О-Гаки, любимый друг Мышелова…». Да, наверное, эта запись была первой. А может – простое и корявое «Скучаю по Мышелову»…       Это был, если в общем и грубо, информационный след. Записи на полях, надписи на партах или на стенах. На самом деле – их тысячи тысяч, будь такое на Земле, в земной школе, ни бумаги и текста на ней, ни краски на партах не было бы видать, они в три слоя были бы покрыты чернилами. То-то и оно, что начирканное в книге или накарябанное на парте можно оттереть, закрасить, зашлифовать. Эти заметки вычищали крайне редко. Может быть, не знали о них. Может быть, не видели смысла. Задав параметр поиска, можно было найти все метки, оставленные О-Гаки. Они появлялись как всплывающие сообщения, проявлялись как смайлики, быть может. Не знаю, почему меня так зацепили записки именно О-Гаки, ведь было и множество других, некоторые из очень далёких выпусков – это можно определять только очень примерно, чернила выцветают, вытираются, эти заметки – нет. Может быть, потому, что мне всегда нравилась кодировка, которой он пользовался. Мягкая, одна из моих любимых. Хотя пожалуй, если я ударюсь в поэтическое описание наших кодировок, это надолго... А может быть, потому, что слишком часто я встречал его заметки случайно, прежде чем искать специально. Словно он проходил тот же путь. В двух местах в учебнике встретилась ошибка набора – да, и у нас такое бывает, и я благодаря О-Гаки узнал об этом гораздо раньше своих сокурсников. А иногда встречались и совсем исключительные случаи. Например, когда мне задали по общему заданию разработать три проекта, и я уже занимался подбором элементов для третьего, мне встретилась запись О-Гаки – «Если мне будет не на что тратить своё время, я всё равно найду занятие получше. С этими вводными возможен только один проект, действительно удовлетворяющий требованиям и не достойный сразу отправиться в мусорную корзину. За недостатки в двух других они занизят оценку. Задание-ловушка. Остроумно». Я понимал, что сильно рискую, но что-то побудило меня последовать его рекомендации, благо, в комментариях к некоторым выбранным элементам были его обоснования, я брал, конечно, другие элементы – с тех прошло сколько-то времени, элементы добавились, но общая структура обоснований была та же, и преподаватели, скрепя сердце, вынуждены были признать, что я прав. И сколько раз, когда я вставал в тупик по тому или иному вопросу, комментарии на полях приводили меня на нужный путь. По сути, О-Гаки стал самым главным из моих учителей, а потом и – неосязаемым, но другом.       У него был острый, живой ум и потрясающее чувство юмора, любящее заныривать в сатиру. Я искренне радовался тому, что наши учителя не заглядывают в учебные пособия и соединяющую их программную сеть веками – что они потеряли-то там, разве массу карикатур и анекдотов про них? О-Гаки умел подметить и чётко выразить главное, умел высмеять это иногда снисходительно и почти по-дружески, иногда – презрительно и зло. Благодаря его трудам они уже не казались такими страшными. В конце концов, когда узнаёшь, что у преподавателя по той же автоматизации, доводившего постоянно до нашего аналога икоты, однажды прямо на занятии отвалилась челюсть… Ну а что удивительного такого – шурупы разболтались! Однако студенты были в таком восторге, что никакими репрессиями потом его было не пересилить.       В конце концов, он ведь тоже был Рабочий, решившийся учиться как Управляющие даже в более сложные времена – в самом начале войны, и он тоже был Рабочий, перешедший в Военную Академию – где нам вообще не место. Он испытывал всё то же, что и я, и вскоре я в этом убедился – встретив «на форзаце» одной методички (необязательной по учебному плану, но как и О-Гаки, я взял её дополнительно) взволнованную, по манере написания, запись: «Держись, О-Гаки, они даже все вместе не могут быть тебя сильнее! Выше голову, прямее осанку, пусть шакалы подавятся слюной! Не сдавайся, воин, до последнего импульса цепей не сдавайся!». Да, у нас было общее… Он тоже поставил на карту всё, очертя голову шагнув в этот ад, он тоже сделал то, что считалось немыслимым, обратив на себя глухое или явное раздражение многих, он тоже скучал о далёком друге…       И он учил меня. Этими редкими, но меткими записями он передавал мне то, что он изобрёл сам, а у меня вот была возможность получить готовым. «Помни, даже если ты – не лучший, даже если ты – сомневаешься и боишься, они – не должны об этом знать. Не делись с ними ничем. Не обращай внимания на издёвки. Не показывай своих чувств. Не замедляй шаг. Не горби спину. Не опускай головы. Не отводи взгляд. Мсти, когда есть такая возможность. Можешь бить – бей. Можешь вредить иначе – вреди. Не проси. Не прощай. Помни всё, помни каждого. Тогда и только тогда эти шакалы, когда-то нападавшие на тебя, к тебе поползут… Если гордость – это всё, что есть, то это уже много, ведь она неплохой строительный материал!»       И казалось порой невероятным, что он писал это не мне – себе, что он даже не подозревал в то далёкое время о существовании меня. Иногда казалось, что между нами идёт непрекращающаяся беседа – а я и правда вёл её иногда в своей голове, мысленно задавая вопросы О-Гаки и представляя, какими были бы его ответы.       Держать прямой спину, расшибленную в очередной тренировке. Держать высоко поднятой голову, в которой мерзкий туман забивает самые нужные сейчас закоулки памяти. Держать уверенным и спокойным шаг – и не сворачивать, когда видишь впереди компанию малоприятных знакомцев, кто они такие, чтоб ты из-за них сворачивал? Не показывать боли. Не показывать страха. Не показывать чувств, сделать лицо холодной надменной маской – пусть видят, что и Рабочие так умеют. Не просить помощи. Если помогать – то так, чтоб они понимали, что теперь обязаны тебе. Уходить, не оборачиваясь, и жалея только об одном – что нельзя кинуть через плечо бутылку с зажигательной смесью. Да, это неестественно для Рабочих, неестественно для меня. Но если вы желаете общаться так – что ж, будет вам общение на вашем языке, только не запросите потом пардону.       Эта наука помогла во взаимоотношениях с Остайдисом, когда во время одной из тренировок-имитаций реального боя (дерёмся всем, что под рукой, не заморачиваясь на приёмах и правилах) я вдруг резко ударил его прикладом в лицо. И когда он падал, зажимая раскроенную физиономию, в его глазах мелькнуло такое выражение, что зафиксировать бы его для истории! Я подавил естественный порыв кинуться к нему и проверить, как он, и как оказалось, был прав.       Невероятное доселе родство – вот что это было. Нашей нерушимой связью сквозь время была эта гордость. И ощущение нашей исключительности – вполне оправданное в данном случае. Благодаря ему в том числе оно было у меня не комплексом, а флагом. Свидетельства его успехов – будь то в его заметках или где-то в «списках почёта» некоторых дисциплин, где такие списки водились – действовали на меня не менее вдохновляюще, чем мои собственные. Досок почёта у нас не существовало – в таком виде, как на Земле, с фотографиями. Почему – не знаю. Не помню также, жалел ли я, что нигде не могу увидеть, как выглядел О-Гаки, насколько его модель была похожа на мою. Наверное, жалел. Но подозреваю, и сложно мне было бы осознать его как нечто, что было, но прошло. Настолько он был нерушимо, неразрывно со мной, должно быть, как ангел-покровитель в представлении верующих землян. Настолько, что порой, касаясь рукой носителей с его записями, я словно бы чувствовал вибрацию мотора. В тишине читального зала меня ждали не просто новые знания – там было нечто именно для меня, ещё одна часть моей особенности, прекрасная часть. Я ошибался на занятиях – и там меня ждал правильный ответ, а лучше указка к верному пути. Я слышал очередное про «этих выскочек из Рабочих, надеющихся прыгнуть выше головы» - и там встречал карикатуру на зазнайку-одногруппника, который «так высоко задирал нос, что однажды не вполне удачно вписался в косяк». Я получал очередную взбучку на тренировке или вообще просто так – и там… Однажды я увидел это.       Если сравнивать с земными аналогами – то пожалуй, это… стихотворение. Личная запись – не конкретно-информативная, а очень образная, эмоциональная, построенная по особой схеме, и к тому же записанная особой кодировкой – уникальной кодировкой Рабочих, которую не понимал никто из Управляющих. Я помню только первую строчку: «Мне кажется, звёзды говорят со мной…». Я перечитывал много раз. Если сравнивать с земными аналогами, опять же – совсем небольшое, сжатое, лаконичное, но тем больше оно потрясало, пленяло, это уникальное кружево… Не слово, написанное пером. Не звук, записанный на магнитную ленту. Не картина, нарисованная красками на холсте. Иной род информации, но стоящий всех этих трёх – по способности на малой площади показать очень многое. На тот момент это было самое полное, самое мощное, самое правдивое изображение – того, что знал и я. Неба, усеянного россыпью звёзд. Чистого-чистого ночного неба, где звёзд так много, что просто невероятно, смотришь и не веришь, и содрогаешься от осознания, какие же огромные это расстояния, какая бездна… Обсидиановых волн моря, качающих размытые отображения звёзд. Моря, быть может, того самого, на берегу которого столько раз стоял я?       Не многим дано слышать голоса звёзд – таким был смысл стиха. Не многим дано осознать, что же такое на самом деле – бездна. Где огонь превращается в лёд, где тают без следа тысячелетия… Услышать эти чистые холодные голоса – и не бежать, трусливо ёжась, от их холода, нет, стоя на земле, желать подарить им себя горячего, слабого, ничтожно малого в сравнении с их величием. Тем, кто здесь мечтает увидеть падение «выскочки из Рабочих», никогда не услышать голоса звёзд.       Я в волнении вскочил. Какими земными выраженьями мне описать то, что со мной происходило в этот миг, я не знаю. Словно бешеный вихрь закрутился внутри, едва не разрывая хрупкий металл. Стихотворение это явилось для меня венцом, вершиной всего того, чем был для меня он, было чуть ли не подарком именно мне. Было и зовом, и ободрением, обещанием.       – Клянусь, О-Гаки, если только мы встретимся, если только мы когда-нибудь встретимся… Я отплачу за всё сделанное для меня – пусть и невольно, не ведая – добро, за всё то неоценимое, что ты мне дал. Я постараюсь вернуть тебе этот долг!       Тогда я не мог, конечно, задуматься о том, сколько значит в жизни автобота каждая данная им клятва, но это шло из моего нутра, из моего сердца. Тогда я не знал… Но думается мне – и хорошо, что не знал. Земля, 21 век - Закулисье       Да, мы знакомились с фэндомом. Опосредованно, через фанфики, фанарт, форумные ролёвки… Сие последнее – больше Белая, она давний форумный игрок и заядлый геймер. Я хоть и считал себя весьма азартным, геймера в себе так и не накопал. За свою жизнь, кажется, я прошёл только одну компьютерную игру. В основном я с некоторым интересом наблюдал через плечо, как рубились в игрушки Нэд, Кэт, Белая. Даже форумные ролёвки так и оказались не по мне. Много раз меня заманивали в них. Сначала по ТФ, потом по другим фэндомам. Нет, единственное, что я тяну – это текстовые на 2-3 игрока. Я писатель, а не игрок.       Фэндом – явление многоплановое, конечно, а главное – до меня и людьми поумнее меня всесторонне рассмотренное. Среди стадий толкинизма есть и такая – «Ненавижу толкинистов, они в нас играют». И это, наверное, тоже общее для глюколовских компашек любых миров и тематик – и пренебрежение, и умиление к «играющим в нас людям», и повышенное, особенное внимание. Я говорю об этом явлении не только в контексте соприкосновения с реаловой жизнью, но и в тесной связи с фанфикотворчеством, миро-творчеством, потому что только таким оно в моей жизни являлось, и тому были причины. Несомненно, есть люди, которые просто пишут, что им нравится – и всё. Есть люди, которые только обсуждают то, что им нравится, и всё. Мне везло больше на людей, для которых это не изолированные процессы и таковыми быть не могли. Грани реальности, больше не незыблемые. Другая реальность, которую мы вершим сами, лучше, чем та, которую нам просто дали.       Угу, казалось бы, и ту другую реальность нам просто дали, с экрана, со страницы книги, вот именно такой и никакой иначе… Но всё же с нею мы можем и делаем что хотим.       И если задать ещё один главный вопрос – а как это объяснялось-то, существование мультиков про нас, откуда людишки знают? – ну, как-то объяснялось… только я уже не помню, как точно. Да и что там те людишки знали, получается? Только имена, и те не все приводили правильно, и внешность не всегда изображали правильно, а уж что касается самой истории, так и говорить не о чем. Всё было прямо очень по-другому. Но потрещать с кем-то на близкие темы, как минимум, приятно – пусть они и не знают правды, пусть имеют настолько безумно искажённое представление о нас.       Итак, я узнал, что НЦа – и вообще, и слэш конкретно – существует и по ТФ. И равного по силе потрясения, как я говорил, уже не будет. Чем после этого можно удивить? Слэшем про реально существующих людей? Про Колобка и Смешариков? Пфф… Я не думаю, что есть вообще хоть один фэндом, в котором не было бы секса. Более того, что есть хоть один фэндом, в котором нет слэша. Потому что это для йуных авторов самое лакомое. Людишки таковы, что эротизируют и сексуализируют всё что угодно, живя на Земле уже столько, хоть как это хотя бы заметишь, а то и привыкнешь. Нет, это меня не травмировало, это было понятно. Секс – одно из самых значимых удовольствий в жизни белковых, почему б им о нём не думать при всяком случае, и почему б не желать того, что для них значимое удовольствие, всем, кто им симпатичен? Травмировало меня другое.       В нашем мире, как уже упоминалось, секса не было и детей рожала Сигма. В их мирах, почти во всех, секс был или было деторождение – по взаимному договору полюбившие, так-разэтак, друг друга фемка и бот-обычной-конструкции – кажется ведь, специального термина для этого нет? – создают корпус для своего дитяти. В особо отягчённых случаях это дитя даже росло… С какой частотой ему меняли корпус, не спрашивайте, от таких миров я вообще шарахался как от чумы, только знал об этом.       Да, хоть нас от всей этой дури передёргивало, мы, в общем и целом, многое прощали. Люди ведь. Во-первых, смешно б мы выглядели, накидываясь на йуных авторов с попрёками, что пишут они бред и такого просто БЫТЬ НЕ МОГЛО. Имеют такое ж право извращаться, как мы. Права на нас не нам принадлежат, а Хасбро… И здесь нужно ооочень много пояснений.       То, что я не терплю ещё больше, чем «не е..лись, а дети были» – это демонстративное брезгливое отмежёвывание от слэшных миров и тенденций. Потому что гомофобию не терплю вообще ни в каком виде. Тогда у меня в подписи ходило «за нетолерантность ебу веником». Подчёркиваю для тех, у кого проблемы с пониманием: толерантность – это не тогда, когда ты терпишь кого-то лишь в том случае, если он на другом конце города спрятался в подвал. Толерантность – это когда ты допускаешь, что твоя личная правда и твоё священное-трепетное миропонимание не единственное, что имеет право на жизнь. По-моему, в чём со мной как раз хрен кто согласится, ТФ-фэндом лучшее средство от гомофобии. Задумайтесь, почему мы зовём фемку фемкой, а для бота стандартной конструкции я не встречал отдельного слова, если только не идти на такую словесную хуманизацию и не называть его мужчиной. Потому, что фемки – исключение, стандартные – норма. Сколько фемок вы знаете из канона? Двух рук пальцы загибать хватит, а то и одной только. Элита, Арси, Хромия, Блек Арахния… Кто-то поскрипит белковым мозгом и вспомнит Руфь… Алексис, Веточку не приплетайте, оно белковое. Властительницу Мегу не приплетайте, там отдельное матерное. Да, и тоже, кстати, ОДНА меха-фем на весь Мастерфорс. Сейчас, возможно, что-то ещё из новых сериалов дало нам менее маскулинное общество, я не знаю, я не в курсе уже. Но тогда – было так. Если ты суровый приверженец гета, ты вынужден придумывать ОЖП в количестве, и никак иначе. Почему так? А потому что норма – есть норма, и у неё есть обоснования. Предполагаю, что равные для канона и нашего личного фанона – а зачем они нужны, фемки? Зачем роботу нужен пол? Сериалы создавались для детишек, детишки типа так привыкли, что есть мальчики и девочки, тётеньки и дяденьки. Как я и тогда горячо приветствовал эксперименты вроде устранения в речи половых категорий, как срывался на закатывающего глаза Прайма. Родитель №1 и Родитель №2? квинт побери, но это ж прекрасно! У нас – не было, в строгом смысле, пола. Потому что мы не животные, вынюхивающие течную самку и спаривающиеся с нею для производства потомства. Мы – строители, инженеры, мастера, врачи, воины. Мы не машины для производства себе подобных, есть одна мать – Сигма. Нет в этом никакого сексизма. Мы тоже мужчинами в строгом смысле – не были. Просто потому, что не было у нас баб с дитями, сидящих по хатам, пока их мужики вершат судьбы мира. Не было у нас феминисток, которые бы добивались права тоже строить, лечить, учить, воевать. Наши фемки были – гимнастки, художницы, наследие индустрии развлечения квинтов, тоже никак НЕ связанной с сексом. Наши различия – физические и в каком-то смысле психологические – были обусловлены нашим профессиональным назначением и теми особенностями модели, которые оно определяло. С этой точки зрения да, громоздкий строитель-силовик, ворочающий тяжёлые блоки – мужчина, а хрупкий мастер по мелкому ремонту и декоративной отделке, то есть, ваш покорный слуга… женщина. Белая имела в исходниках человеческое существо с набором психологических характеристик, связанных с женским полом. Но даже о ней нельзя в полной мере сказать, что она женщина. Она, если на то пошло, отчасти навечно ребёнок. То есть, я педофил-ксенофил некоторым образом. В банальном-то восприятии. Если не задумываться о том, сколько на этот человеческий исходник наслоилось такого опыта, которого он в человеческой жизни просто не мог иметь.       Во-первых, я склонен всё же полагать, что незыблемыми половые различия могут быть там, где нет развитого мозга, сознания. Самка животного кошки однозначно самка, потому что кот при всём желании котят не родит. А у них на их жизнь строгая задача – произвести потомство. Человек, помимо того, что занят очень много какой деятельностью, имеет абстрактное мышление, рассуждает, творит. То есть – приближается к нам, мехам, руководимым не инстинктом, а разумом. Да, это второй рассказ из серии «Коготь и этика». Я не презирал белковых. Я их жалел, боялся. Я понимал глубокие различия между ими и нами. В то же время, я полагал, что эти различия преодолимы. Раз уж они поднялись выше гусениц, раз уж кроме гнёзд, которые строят птицы, много чего ещё строят, то они могут и преодолеть «незыблемые» границы пола. И дорасти до нас.       Итак, ТФ-фэндом – прекрасное лекарство от гомофобии. Для вменяемого, не придумывающего кучу фемок с дитями, зачатыми в бурном интерфейсе или без оного. Потому что коли вы признаёте, что общество наше по преимуществу маскулинно, и в то же время признаёте, что мы обладаем своим каким-то аналогом чувств – мы ведь восхищаемся красотой и создаём красоту, скорбим по убитым товарищам, ненавидим врага – значит, и что-то вроде любви у нас быть должно, и любовь эта с большей степенью вероятности, чем на фем, которого ещё найди, будет направлена на товарища, который рядом. На товарища, который для тебя выделяется какими-то своими качествами, может быть, с ним у тебя наибольшее взаимопонимание, может быть, его конструкция кажется тебе наиболее совершенной. Я убеждён, что фем – наши фем – отличались от нас не в большей степени, чем бот, ведущий архивные записи или осуществляющий мелкую уборку в зданиях, от бота, который роет траншеи и прокладывает кабели. И у них тоже были свои различия между собой, и у них тоже было какое-то притяжение между какими-то конкретными ботами.       Говоря «средство от гомофобии», я не ставлю знак равенства с «рай для слэшеров». Но его за меня белковые поставили, тут мы совершенно ничего не можем поделать. Почему мы – конкретно Белая и я, никогда не осуждали ТФ-слэш огульно и чохом: во-первых, потому что не собирались заодно с ним осуждать гомосексуализм, потому что знали прекрасно обоснования для этих тенденций именно из особенностей нашего мира, «маскулинного» в понимании землян, во-вторых – правило, действующее лично у меня во всём, всегда: обоснуй мне то, что ты хочешь представить, и я поверю. Хоть в оргию Властителей с роботозверями, десячьими претендерами и заглянувшими на огонёк младшими воинами автоботов. Опишешь так, чтоб можно было поверить – моё уважение. Нет – ну увы.       Про причины популярности сего явления – слэш – сказано много до меня, я нового не добавлю. Я могу только добавить про особенности именно ТФ-слэша, после того, как я отошёл от шока, что белковым может быть интересно и по нраву, как сношаются большие горы железа, я признал, что это логично и обоснованно в высшей мере. Слэш соприкасается с темой гомосексуализма только малым краем, который лежит в области адеквата. В области интереса к психологии. В области стремления, пусть неосознанного, к справедливости, к равенству. Общество землян, по преимуществу – несправедливое, дикое и дремучее, помимо существующего и у нас неравенства классового у них есть ещё и неравенство полов. За прошедшие столетия это неравенство, презираемость и угнетение их самок, сумели завернуть во множество ярких обёрток, от которых дерьмо конфеткой так и не стало. С тех пор, как самки стали образованными наравне с самцами в большинстве развитых стран – с неразвитыми там всё грубее и проще – изменились и формы эксплуатации, и способы закабаления. Теперь самок, узнавших о равенстве, требуется убедить, что им равенство не нужно. Убедить в превосходстве мужчин и в том, что это прекрасно. Чтобы самка восхищалась мужчиной, восхищалась его отличием от себя, подчинялась ему со сладострастием. Был такой замечательный землянин – Фрейд. Он совсем не того хотел, для чего его потом использовали. Хотя мне сложно сказать, чего он хотел. Я не специалист в земной психологии. Но вот эту самую зависть женщины к мужскому члену возвели в та-акой культ…       Спросите любую женщину, стонущую о том, что нет настоящих мужчин, а каким он должен быть, настоящий мужчина. Ну, сильным, смелым, верным, заботливым. Так что же, женщина не может быть сильной, смелой, верной, заботливой? Не, ну может, конечно… Но вы же понимаете, что я имею в виду. Нет, не понимаю. И нет, я вижу проблему не в том, что женщина ищет хороших мужских качеств, а мужчина женских, а в том, что эти качества вообще делятся на женские и мужские. Переберите их все, все эти наборы стандартных запросов, и вы увидите, что как «хорошие», так и «плохие» равно свойственны обоим полам, и в итоге, со всей неизбежностью, сойдёт к «мужчина плечистый, мускулистый, сильный, женщина изящная, стройная, красивая, нежная» – то есть, бабам-шпалоукладчицам и субтильным не геям даже, а дрищам-ботаникам нужно выбыть из эволюционной гонки? Кроме шуток, есть ведь и те, кто так и думает… В конечном итоге, всё сведётся именно к этой области ниже пояса, именно она всем руководит. Потому что только там женщины по-настоящему отличаются от мужчин. Поэтому за всеми рассуждениями про силу-твёрдость-надёжность-защиту стоит ОН. Именно он самый, МПХ, именно вокруг него, даром что и детской логике должно быть понятно, что мужество, верность, забота и чего там ещё отнюдь в нём не содержатся, должны вращаться девичьи грёзы, именно ему женщина должна завидовать, как воплощению качеств, которых она вроде как не имеет, а очень сильно хочется. Ну, а гомосексуальная пара в любом слэшном фике – это ж целых ДВА члена! Вдвое больше восторгов. В классическом случае пассив – это «девочка с членом», такая абсурдно-усовершенствованная девочка, которая хоть сама член имеет, всё же подчиняется мужику – активу, который, напротив, подчас гипертрофированно маскулинизирован. Можно брать готовые такие пары – несть им числа во всяких анимешках, можно персонажей, изначально и близко такой контрастностью не обладающих, извратить вот настолько. Правда, теперь-то уже вопрос, считать ли такие пары классическими – там и сям раздаётся вой, что надоели эти слащавые членодевочки, всё так искусственно и неубедительно, «парни себя так не ведут». Тут, конечно, только ржать и можно – какие парни, ну вы чего, милые? Но так или иначе, и раньше были, а со временем стало появляться больше, другие примеры, когда партнёры примерно равны, сопоставимы между собой, и авторы-читатели могут наслаждаться целыми двумя образами мужчин, уже более такими мужественными… Что изменилось? Да почти ничего, на самом деле. Слэш был бы достоин исключительно любви, если б не маааленький такой вопрос – а почему фем-слэша прямо намного меньше? Вот в целом, в фэндомах, не таких дефицитных женскими персонажами? А потому что мизогиния. Она в фанфикшене на правах хозяина, скрестив ноги на столе. Что такое, действительно, эти гипертрофированно женственные пассивы? Это женщины, которых не смеют назвать таковыми, прикрывают номинально вроде как присутствующим членом сей позор – быть женщиной. Это ж они, авторы (в подавляющем большинстве женщины) в этих улучшенных версиях себя (улучшенных уже просто в том, что член приделали) ложатся под обожаемого брутала, ну а с ними и читатели, вполне разделяющие этот подход. Что такое «нормальные», «реалистичные» слэшные пары? Нежелание видеть что-то женское вообще. Расстилаться перед мужиками необходимо – это не обсуждается, ну и вот некоторые (многие) расстилаются так, что это доходит до полного умножения себя на ноль. С одним из такой слэшной пары всё равно себя ассоциируют, не волнуйтесь. Это тоже улучшенная версия себя (улучшенная уже более, чем членодевочка). Но если вы думаете, что в гете дела обстоят лучше, то вы прямо очень ошибаетесь.       В общем-то, бог с ним, просто слэшем, но ТФ-слэш… Кто, вообще, видел член у трансформера? Зачем он ему, простите?       Видеть не видел, а представить – легко. Нас рожала Сигма, а рисовали люди. Если мы созданы с двумя ногами, между ними что-то должно быть. Либо выпуклость, либо впуклость. Детский-то детский мультик, а тазовые секции у суровых воинов ого-го какие… посмотрите сами на эти объёмистые «трусы», кто-то серьёзно готов поверить, что там ничего нет? А ещё у них есть ПУШКИ! Ох не зря землянин Фрейд на земле жил…       ТФ-фэндом средство от гомофобии, но чаще играл роль средства для вызова нервного тика, попробовали б вы на моём месте решить, кто вас больше бесит – фикрайтеры, ударяющиеся в совсем уж лютую хуманизацию (мне в каком-то фике встретился аналог, господи прости, лобковых волос, после этого к своевременно выделяющейся при известной стимуляции смазке, непонятно, на кой квинтессонский причендал здесь вообще предусмотренной, уже никаких вопросов), или тех, кто пытается в хуманизации упрекать. Вы на канон-то, на исходник посмотрите, милые! Вы вспомните, что это вообще-то, изначально – детский мультик! А детское у нас довольно давно создаётся взрослыми, которым отшибло память, для них существа 7, 10, 13 лет – умственно неполноценные, они не способны задуматься, а как робот может испытывать боль, улыбаться, чесать затылок и зачем ему, в самом деле, эти самые трусы с очень, очень заметной детскому глазу выпуклостью. Написать что-то превосходящее по идиотизму сложно… но многим удавалось, да.       И мы никуда не уйдём от этой хуманизации – или уйдём от конкретного ТФ-фэндома прочь и насовсем. Потому что хрен с ними с трусами, а две ноги и два глаза, речевой динамик во рту и пять пальцев на руке нафига и откуда у существ из другого мира, мира, в котором подражать в конструкции людям было б просто некому? Но ведь такими вопросами не могут задаваться дети, да? Вообще-то могут. Я – задавался, я не доверял этому в полной мере точно как и говорящим зверюшкам в платьице, как и карусельке, которая движется по кругу, а не по прямой в дальние края, просто не мог тогда придти к заключению, что мне с экрана втирают дичь, взрослые люди, имеющие доступ на телевизор, не могут ведь быть идиотами. А задавались ли этими вопросами те дети, когда выросли и начали писать фички?       Сейчас я мог бы предсказать основные сюжеты, основные приёмы ТФ-слэша, даже если б не читал вовсе ничего. Но так случилось, что и знакомиться со слэшем я больше по ТФ начинал. Законы везде одни, товарищи, специфика – фантик, внутри всё та же субстанция, которую уже столетия пытаются выдать за конфету.       Почти всегда десептикон – актив. По-иному быть не может. Ибо агрессор. Ибо сильный. Настоящий мужчина.       – Вы умом тронулись, дамочки? Как, КАК можно восхищаться десептиконами?!       Прайм ржёт в трубку – Коготь, Коготь, со своей нетерпимостью и трепетным отношением к знаку… Тебе смешно, а я в ужасе! Что творится у них в мозгах? Желать лечь под агрессора, преступника, сволочь? Это везде одно, поставьте вместо десептиконов любую отрицательную сторону любого конфликта. Упивающихся Смертью, ситхов, фашистов, каких-нибудь кочевников, пиратов… Войной опалённые, порохом пропахшие, соль жизни знающие ведь. Привыкшие сражаться, любящие сражаться. Значит, сильный. Значит, защитит. Нахрен, дура, ему тебя защищать? Это «воинское братство» вместе-то держится ровно до того момента, когда выстрелить товарищу в спину не станет выгодней, чем вытащить раненого с поля боя – послужит ещё общей цели, покуда она МОЯ цель. Нет, и то, что десептикон – предатель по определению кроме тех случаев, когда он тупой вояка с довольно ограниченной личностью, их не останавливает. Ну всё правильно, всё только ради себя, так и должно быть, за свой дом, за своё гнездо, а я – меня он будет защищать, я его фемка… Его вещь, его собственность. Цель достигнута, конфетка съедена. Разумеется, самый ах – это если лидер. Главный воин, главный агрессор.       – Господи, как можно хотеть чувака с ведром вместо башки?       – Иди к чёрту, это ещё фанаты ЗВ как-то сумели… Главное же – что у него ТАКАЯ пушка!       Девочковое пищание по отрицательным персонажам – тема на много томов. Причины тому – иногда и в самом каноне, когда отрицательные персонажи бывают изображены привлекательнее, интереснее, проработаннее, чем положительные. И вызывают при этом уж если не сочувствие, то желание порассуждать, как они дошли до жизни такой. Иногда это нормальная человеческая сострадательность, сопереживание поверженному, осуждаемому, неправому – не хочется верить, что он окончательная скотина, хочется дать шанс, помочь, спасти… Но это про другое, про более «позитивное», идеалистическое «использование» отрицательных персонажей. Здесь же совсем другое, не исследование чужих тараканов, а в основном выгул своих. Подавленная сексуальность, подавленная агрессия. Тотальная неуверенность в себе и бессмысленность жизни. Выгуливать таких тараканов по механофильским полям – одна сплошная благодать. Отрицательный мужской персонаж в девичьих грёзах становится как бы абсолютом мужских качеств. Сила, напористость, наглость в достижении своих целей. За таким как за каменной стеной, он не только не боится противостояния – он не стесняется в средствах. Он не разменивается на какие-то глупости вроде гуманизма и справедливости, у него одна правда – МОЁ. Собственно, всё, что нужно – это стать ЕГО. И все твои проблемы будут решены. Он отнимет у кого надо то, что тебе надо. Он расплющит и уничтожит твоего врага, он пробьёт своей широкой грудью тебе дорогу. Он скажет «заткнись, я всё устрою» - разве не милота, не предел мечтаний? И то, что ты вещь, при этом, может, и издержки… но нестрашные, ведь правда? «Я девочка, и я не хочу ничего решать, я хочу платьюшко».       Ну а мужчина, отождествлённый с машиной – это как бы вообще мужчина в цатой степени. Ещё большая сила, ещё большая воинственность. Ещё проще, ещё агрессивнее… Ещё сексуальнее. Я как-то скептически смотрю на утверждения, дескать, мальчики прутся по оружию. Это вы не видели, как прутся по оружию девочки.       Когда ты погружён в какой-то фэндом, это даёт новые поводы не только для икоты, но и для веселья. И шутки-анекдоты, которые ты травишь вот просто по ходу жизни, в быту, становятся весьма специфичными. Вот например, обсуждаем с Белой идею, недавно по трансфанскому сообществу пронёсшуюся, что Саундвейв на самом деле фембот. Не спрашивайте, кто и с какого перепою это придумал, уже не выяснить. Я – сплошной скепсис:       – Какая из него фемка, из него и му... робот стандартной конфигурации так себе.       – Неправда! – возмущается Белая, которая Саунду симпатизирует из-за того, что у него кассетники.       – Ну да, конечно, герой-любовник! С этими его «ответ отрицательный», «ответ положительный»... «оргазм достигнут»... Какой оргазм, Саунд? Ты знаешь, что это такое? ... «Ответ положительный»...       Ещё в продолжение той же темы – «Гюльчатай, открой личико – Гюльчатай, закрой личико, два пэрсика дам»:       – Ну вот представь, снимает он эту маску... А там... Ктулху! – и пальцами, типа щупальцами, перед ртом шевелю.       – Так это квинтессон тогда! Вот это новости – Саундом на самом деле квинтессон управляет, ишь придумал – под трансформера заделаться!       – Ну нет, квинтессона так вот в трансформерскую броню не переоденешь, ибо он круглый, циллиндрический ли, никак. Разве что, это маленький квинтессон! Детёныш! В башке сидит если только!       Белая ругается, типа ай-яй-яй, вытащить этого детёныша за шшупальцы и надавать по тому, что у него вместо попы. Задача непростая на самом деле, потому что невозможно определить, где она у квинтессонов.       – Ага, а он будет пищать: «Фулюган! Отпусти! Я только поиграться хотел! В больших железных роботов!»       Нет, справедливости ради, при неоспоримом засилье десептиконофилии, много и такого, от чего уже не настолько шапка-столбунец. Здесь в принципе, при менее забористой НЦе (много ли им, добреньким, припишешь без жёсткого ООСа?) всё то же самое. Ржом.       – Общее построение. Автоботы, НЕ мечтающие переспать с Оптимусом Праймом, сделайте шаг вперёд!       – И выползает одинокая Белая…       Кроме шуток, но ведь это так! Вдоволь Прайму вопрошать, что сексуального можно увидеть в КАМАЗе. Про сексуальные самолёты, короче говоря, молчим. Самолёт в мехафильском фэндоме априори признаётся сексуальным, только вот тут свои поправки…       Правду сказать, мы и не встречали ни разу нигде никакого рейтингового фикшена по МФ. Его и просто-то, не рейтингового, днём с огнём не найдёшь. Правильно, что там интересного для любителей рейтингового – большую часть времени в органике бегают, а органики они и в другом месте насмотрятся. А для экшена Г1 поподходящее.       Беседуем с капитаном о моём экранном образе, и вот что капитан изрекает:       – Меня Коготь там не возбуждает.       – Почему? – спрашиваю я (ну просто надо же спросить...).       – Потому что рожа такая – посмотришь на него и хочется работать.       В общем-то, и добавить нечего…       Что ж, видишь критическую нехватку чего-то – сделай это сам. В смысле, рейтинговый фикшен по МФ решили попробовать сочинить сами. Ум у механоида пытливый, как не попытаться представить, как оно могло б быть? Вот например, берём такую идею – Веточка соблазняет Когтя (в наоборот ни Белая, ни я не верим). Рожаем затравку: типа, страшно одной спать, кошмар приснился и всё такое... За неимением лучшего сойдёт.       /Начало бреда, впрочем, было примерно таким:       – Я боюсь возвращаться...       – Почему?       – Там, за дверью...       – Кто?       – Не знаю…       – Дорогая, ты же понимаешь, что после этого никакого NC уже не будет, ибо Коготь подхватывается по тревоге: что ты, на базе неизвестные.../       В таком серьёзном вопросе необходим следственный эксперимент. Белая выметается за дверь, я изображаю спящего, она в оную дверь стучится...       А дальше как в фильмах, когда потом показывают закосяченные дубли.       Дубль 1.       Начинается как будто как положено: стук в дверь, Коготь подхватывается, в халате, открывает дверь, из-за неё Веточка влетает...       НО ПРОБЛЕМА В ТОМ, ЧТО ОНА РЖЁТ! Взахлёб! Я пытаюсь, значит, спросить, что случилось, она пытается объяснить, что мол, страшно спать:       – У меня в комнате какой-то барабашка...       Вот что на это логичнее всего ответить?       – Веточка, что опять с мальчишками курили?       Дубль 2.       Возвращается Коготь к себе. Решил спать лечь наконец. Позже всех, конечно, устал, как чёрт. Включает свет – а у него какой-то странный бугорок под одеялом...       – Веточка! Что ты здесь делаешь?       – Мне страшно... – и это всё не переставая ржать, что ты с ней будешь делать!... – у меня в комнате кто-то шебуршит...       – Веточка! Что это за дрянь тебе опять Сайрен притаскивал? Придётся строго поговорить с ним...       – Это не Сайрен... Это Грива, со своих островов...       Некоторые дубли выходили ещё хуже, потому что на ненормальное хи-хи пробивало уже Когтя...       В общем, фикшен я писать пробовал, да. Спрос был невелик, но был. У Белой появилась хорошая подруга – Властительница Мега. Весьма милая женщина, надо сказать. С нашей Властительницей ничего общего. Для неё и была написана «Ева» и ещё одна недо-эротическая зарисовка. Она очень Джинрая любила. Кажется, сопоставимо с любовью к своему вполне белковому-земному мужу. Была и ещё подруга у Белой – Тима, тоже существо замечательное и мехафил со стажем, ник и образ родом из совсем другого меха-аниме – «Метрополис», но и ТФ она очень уважала. Однажды ей в подарок я нарисовал Тиму в гостях на автоботской базе. А потом начал писать «Кроссовер», тот, который с рабочим названием «Странные связи». Я периодически повторяю, что соберу его однажды и допишу, всё так и осталось очень разрозненным, а волна, будем честны, ушла. Но я ж обещал… Да и сам хотел… Да и просто досадно оставлять что-то вот так навеки недописанным.       Но больше мы, конечно, имели дела с творящими и творчеством по Г1. Это всё очень понятно, вообще. На то, чтоб разобраться, как между собой соотносятся американские и японские сезоны, у многих ушли годы. Ещё и переводчикам спасибо, конечно. Это уже потом, много времени спустя, мы узнаём, что у японцев – не автоботы, а кибертронцы, не десептиконы, а дестроны. Не Оптимус Прайм, а Джинрай, это совершенно другой чувак. Похож просто очень. А если кто видел Армаду, потом с выпученными глазами внимает, что не Оптимус Прайм, а Конвой, и это, вроде как, проапгрейженный Джинрай после разделения людей и роботов в МФ. Если доживают, узнают, что есть целая миниконская – вернее, микронская – трилогия, и Мегатрон-Гальватрон-снова-Мегатрон там – совсем не ведроголовый персонаж Г1, ничего общего, кроме имени. И вообще там не Кибертрон, а Сайбертрон, от слова сайбер – меч. Пишется по-разному. Вот зачем было вносить в юные мозги такую путаницу?       Ну, а мы сращивали миры, как могли и умели. Благо, нам нужно было не соединить несоединяемое и объяснить косяки перевода, а вспомнить, как всё было на самом деле. Ну, Праймов у нас тоже два – Оптимус и Родомес. Родомес руководил какой-то второй армией. Наш конфликт ведь потом не только на всю планету разросся, а и за её пределы. Истребитель тоже был, это уже много позже, когда война в масштабах галактики была, верховный главнокомандующий. А различия в командном составе и нашей, и противной стороны зависят от периода и места военных действий. И здесь, на Земле, мы можем встретить знакомцев и противников как «из Г1», так и «из МФ». Более всего – тех, кто был именно под началом у Прайма. А под его началом были и я, и Ретчет, например, как мы у людей в разные сезоны попали – хрен знает. Мегатрона/Гальватрона нашего тут нет, он подох давно. Властители – военачальники уровня Прайма, Смертоносец – верховный, противостоящий Истребителю. Есть имена, которые мы здесь не встретим – знаем, что эти либо погибли, либо с нами в этом корабле не были. Вот почему так важно восстанавливать всё – знать, кто может быть одним из наших, кто нет. Впрочем, он может быть нашим, просто имя себе приписал не то. Что-то вспомнил, а потом под влиянием мультика и окружения взял имя, какое понравилось. Прайм утверждал, что были те, кто вспомнил, вообще ничего не смотрев. Невероятно.       Ну и понятно, тут нужно очень осторожными быть. Десы-то тоже могут быть настоящими. Не обязательно теми, кем и называют себя… И опять то, что пугало меня – возможность воздействия на расстоянии. Энергетического. Ну отвращает меня очень сильно любое энергуйство, шастанье по разломам миров, сущности и прочая бяка. Вы тоже думали, что в меха-мире этого быть не может? О, как бы не так…       Так вот, Белая участвовала в форумных ролевках. Кажется, участвовал и Прайм, но кажется, в прошлом. Не, ну а чо? Во-первых, своих можно встретить и там, во-вторых, и просто пообщаться за родные-любимые темы приятно. Даже с ненашими. Не с нашей реальности, хотя бы с канонной. Главное держать в памяти отличия нашего мира от канонного или ещё какого. Ну и как-то… гнать неприятную мысль, что кое-кто то ли тоже иногда врёт, то ли тоже иногда ошибается. Ведь в распечатках писем и форумных логов мелькали имена и тех, о ком позже он отзывался как о не наших, и иногда неприязненно. Выходит, в какой-то момент он считал их нашими?       Ну, и кончилось это тем, чем должно было. Белая встретила Скайфайра. То есть, человека, выбравшего себе для игры именно этого персонажа. Нет, этим ничего не кончалось, конечно, как раз только начиналось. Нет, понятно, что он не может быть нашим Скайфайром. Или… может, и у нас всё же есть какая-то душа, которая может переродиться? Белая пока не готова давать себе или мне какие-то чёткие ответы, она пока просто наслаждается тем, чтоб снова произносить это имя, уже не исключительно с горечью. Белая пищит от восторга по поводу того, что для игры, для режима органики, он выбрал нордическую внешность – такую, какую она и представляла. Я размышляю:       – Интересно, кто тогда я?       – Европеец… - отвечает Белая неуверенно.       – Это у нас национальность уже? В Европе вон сколько всего понатыкано!       – Немец! Ты педант!       Смотрюсь скептически в «зеркало» - поверхность диска.       – Истинный ариец, мля… Ну, если забыть про мой временами еврейский нос...       – Да!!!       (по этому пункту без комментариев, как говорится).       – Ты украинец! – заключает наконец Белая.       – ??? - (почему, то бишь).       – А я больше никаких национальностей не знаю…       Ржом. С волнения ржом, само собой. Невозможно погрузиться в ТФ-фэндом и не навернуться там о такую яркую и одиозную фигуру, как Старскрим. Как говорится, к вопросу о дешёвых блядях, чтобы больше к нему не возвращаться… О, если б больше к нему не возвращаться…       Есть практически незыблемые фанонные «законы», которые неофиты подхватывают с быстротой воздушно-капельного вируса. Распространённые пейринги, распространённые понимания характеров. Ламбы – беспечные шлюхи. Джазз – пижон, стиляга и да, тоже шлюха. И, конечно, Старскрим – главная шлюха Мегатрона и его же главная головная боль. Вот где цветут пышным цветом все садо-мазо штучки, игры в доминацию и подчинение и прочее дерьмо, которое я так долго в человеках не мог понять и не пойму до сих пор. Старскрим, жаждущий то ли власти, то ли особо извращённого полового акта. Старскрим, интриган и провокатор, постоянно организовывающий Мегатрону поджопники, но вы же понимаете, если б он хотел по-серьёзному его турнуть, не так бы всё было… Это он его провоцирует, чтобы в очередной раз проверить, на что он готов и на что способен. Ну вот такие отношения у них, в вечной борьбе, это ж вам не слюнявые добренькие автоботы, тут всё с надрывами да надломами, если нежность и есть, так после того, как хорошенько отдубасят. Ну и всё прилагающееся – карцер, цепи, электрический бич, капли смазки и энергона… Старскрим, короче, просто лакомый для слэшеров, особенно высокорейтинговых слэшеров, кусок. Вот я читаю, у меня шапка-столбунец, а им нравится, они нахваливают. Ух, ах, огонь, благодарствую, порукоблудил. Зачем вы это пишете, люди? Зачем вы такое представляете? Отчего люди пищат от восторга и, кажется, реально оргазм ловят, читая про выпущенные кишки, поломатые кости, покорёженные детали, унижения, издевательства, секс на грани выживания хоть организма, хоть механизма? Острые ощущения, которых вам так не хватает в серых буднях? Не зря, не зря жил землянин Фрейд, подавленная сексуальная потребность – а она у вас, за очень редким исключением, всегда подавленная, потому что этим вот миром, этими предрассудками вы закованы в настоящие цепи, не энергетические, и я не только о сексуальной сфере сейчас говорю, вы просто всегда ощущаете на себе какой-нибудь гнёт – выливается в агрессию. Они так, мать их, расслабляются…       Зачем человек сам берёт такой образ, зачем пишет про себя такое? Сонечка, ну неужели вам нравится так жить? Пить, воровать, ночевать на вокзалах?       Вторым страхом Белой было, что я увлекусь Старкримом. Что Старскрим и меня у неё отнимет, как отнял Скайфайра. Мля, Белая, мне мало было Рики? Нет, об этом не нужно, меня снова приступ схватит, даром что я меха, у меня по определению не может быть вот такого нерассудочного, тёмного, сокрушающего меня самого. Ненависть к белым господам… Ненависть, которой хватило бы, чтобы разнести в пыль целую планету. Вполне конкретную планету, которая вообще не имела права на существование. Я преодолел это, Белая, ты-то хорошо это знаешь, раз уж я попросту в быту, рядом с тобой, не вздрагиваю, хотя у тебя светлые глаза и волосы, Белая, и почти одно с ним родовое имя… А Мегатрона я просто так ненавижу, логично, спокойно и классово. Я просто понять хочу, Белая, у Рики не спросишь, а у Старскрима спросишь. Почему, почему, Сонечка, вы выбрали такую жизнь? Что это за сладострастие рабства, за виктимы и агрессоры, за Стокгольмский синдром?       Да, так в нашу жизнь вошёл Старскрим. Он, оговорюсь сразу, был «не наш» Старскрим, он был моим проводником по миру кривых зеркал, где любовь – не вполне любовь и ненависть – не вполне ненависть…