Руки к горлу протянула усталость, В угол комнаты заброшена сабля, Там на донышке терпенья осталось Слишком мало, предпоследняя капля. И в таком-то году я решил, что уйду за пределы Царства злобы и тьмы, что калечит умы озверело. Я, пожалуй, всё оставлю как есть, Не считая за спиной расстояния, Взяв в дорогу только верность и честь, Я уйду своей волей в изгнание. Хоть наивно, но так хочется верить Мне в добро хотя бы так, втихомолку, Я отчаянно учусь лицемерить, Да уроки пропадают без толку Здесь куда ни пойдёшь, стережёт всюду ложь, ухмыляясь, Я устал от тебя и уйду не любя, не прощаясь. Обернусь через плечо невзначай – До конца ещё дорога не пройдена, Без прощения навеки прощай, Недостойная любви моя родина. Вспоминай меня пореже теперь, И не жди назад неверного воина, Я захлопнул за собой твою дверь, Недостойная любви моя родина. (Канцлер Ги «Homeland»)
Я почти жил у него. Будил его утром, грел ему чай, готовил ему обед, прибирался, делал массаж, грел воду для тазика – парить ноги. Эти простые мелочи, эти сомы, плещущиеся в аквариуме иногда так, что брызги долетали до сидящего за компом меня, эти аромасвечки, запах его сигарет – я тогда не курил, эти коктейли, наши прогулки с фотоохотой – фотография была его страстью – были моим счастьем. Я уже не истерил из-за Люка. Я оставил вопросы со Старскримом до его приезда. Я ещё верил в приезд капитана. В то, что будет команда… Со Старскримом в аське спорим, у кого Юникрон круче… обсуждаем «приметы»: – А к чему это – если в небе Коготь со Скандалистом встретился? К совместному попаданию в ремблок! Ну, а как: – «Дорогу, хлам десептиконский! – Сам дорогу, рухлядь автоботская! – Ах, так? И – бамс! Нос в нос...» Что ж, примерно так ведь когда-то и было. Я не помню, получил ли я всё же какое-то подтверждение, что Старскрим – и есть О-Гаки. Судя по моей нервной реакции на это имя и образ, всё же получил. Немного тех фиолетовозначных – из нашей реальности – к кому у меня было бы что-то кроме холодно-брезгливого «уничтожить». Я помню двоих. Старскрима, который выводил меня из душевного равновесия одним появлением в небе, и Смертоносца. Лето – это ещё и сессия. У меня обычно как ни сессия, так какая-то гадость, то любовь несчастная, то развод очередной, самой весёлой, конечно, была сессия, когда я параллельно работал и оформлял дом, а в доме лежала умирающая от рака 4 степени бабушка… Тот год я сдавал диплом. Ну, теперь-то, наверное, совсем звездец будет? Нет, диплом мне сдать удалось. Хоть я и умудрился опоздать на свою защиту. Белая, кстати, решила круто поменять жизненный путь и пойти в медицинский. Переломила родителей, закатывающих глаза из-за уже заплаченных за учёбу денег. Я очень горд ею. Насколько знаю, она поступила потом в мед. И я очень благодарен ей за ту поддержку, которую имел в то время. Да, и за пропущенные из-за любовной лихорадки лекции. И за те вечера, когда я чертил, приколов к стене, эти схемы водоснабжения кварталов, а Белая умилялась Прайму в трубку, до чего серьёзная у меня морда. За всё серьёзное-наше и несерьёзное-игровое. Отрывает меня раз от Водоснабжения Промпредприятий интересным вопросом: «Вот ты можешь мне тут помочь, как инженер?» Зная, что она в настоящий момент пишет ТФ-порнографический фик – честно говорю, что не знаю, чем может тут помочь инженер. «Ну, понимаешь, - говорит моё сокровище, - мне тут нужно описывать... А я не могу представить, как выглядят опломбированные разъёмы...» Это потом уже я ей заявил, что, к примеру, на натрий-катионитовых фильтрах, про которые я сейчас читаю, я при всём желании не могу представить, где могли б быть эти пломбы, а первым делом я только и смог выпищать: – Знаешь, Белая... Этого и на ТФ-порне, наверное, уже давно никто не представляет... Да, я закончил институт. И грянул очередной кризис, сколько их было. Обвал экономики, сокращения, безработица… Диплом я, в общем, не подтвердил. Но это, пожалуй, тот случай, когда «никогда не занимался математикой, чем и принёс ей огромную пользу». Какой с меня инженер? Работал я в своей жизни инженером сервисного центра – ну, это я так думал, а на самом деле я работал лохом, которого взяли, чтобы разгрести скопившийся завал, а потом типа не прошёл испытательный срок. Работал инженером ПТО, работал в техподдержке… Мои работы – это подборка лажи не хуже, чем моя личная жизнь. Но тогда меня всё это не очень парило вообще-то. Приехал Старскрим… И кажется, под этой самой первой видимой радостью-милотой – они в зоопарк ходили, ездили встречаться-знакомиться с местными, Белая наконец получила в своё распоряжение не-вегетарианца, которого можно кормить вкусно приготовленным мяском… – Ой, я мозг нашёл… – Прекрасно, Старскрим, давно пора! – Да в кости в тарелке!!! …уже всё проглядывало, уже всё чувствовалось. И дело даже не в том уже, что совместить Гальва и его на этой стадии уже было невозможно… Я кошатник. Я любил кошек с детства, какой-то особенной любовью, в которой, наверное, всё же есть что-то от египетского язычества. Все животные прекрасны и заслуживают защиты и бережного отношения, но кошки – особенно. Белая, конечно, кошек тоже любила, но не так фанатично, как я. Сейчас у меня кошачий приют, и это малое, но дело моей жизни. Я подбираю бездомных, принимаю тех, кому некуда идти, лечу, стерилизую, многих пристраиваю. И люди, которые живут со мной сейчас, посильно участвуют в этом. Тогда ещё не было всё поставлено так, тогда я ещё не понимал, что у меня УЖЕ приют, и тем более не понимали этого они – Белая и Старскрим. Белая пришла, когда было уже пятеро, Белая приняла и полюбила ещё одну – эта кошка была неординарна минимум в двух вещах, во-первых, у неё был очень выраженный британский фенотип – невидаль для нас на тот момент, это сейчас я насмотрелся в бездокументных и бездомных вариантах и на сфинксов, и на мейн-кунов, а британцы так уж просто попса, во-вторых, она натурально пришла к нам сама. Просто вбежала в открытую дверь одна из наших кошек, а вслед за ней – чужая, незнакомая. И решила, что ей тут вполне хорошо. Хозяев мы найти не смогли. Она умерла потом, эта кошка, очень скоропостижно, от внезапно открывшегося кровотечения, мы просто не успели ничего сделать. Да, Белая помогала мне в возне с одним старым больным котом вплоть до его кончины. Но кажется, она не готова была делать это одним из дел своей жизни. Тут моя вина – я сам это ещё не вполне понимал, и не смог объяснить это сразу. Я тогда ещё считал, что их у нас много. Эх, сейчас бы мне такое «много»… И про перекупщиков я тогда не знал, почему животных у них брать нельзя. Хотя наверное, если б и знал… Слишком уж потрясающие нахальные жёлтые шарёнки на меня из той коробки глянули. Да и стоил он какие-то смешные 10 рублей, что ли… Чисто чёрный, кругломорденький, с медово-янтарными глазами. Решил – Нэд подарю, она любит таких. У меня есть любимая кошка Фрейя – она много лет уже со мной, вторая по старшинству кошка в доме. Будет любимец у сестры, питающей особую слабость к чёрным. У котёнка оказался лишай. Он ещё и британец, оказывается, и видимо, иммунитет слабенький, породистые всегда слабее дворовых. В ветеринарке начали стращать и уговаривать усыпить, я традиционно отверг эту грандиозную идею – из-за лишая я ещё кошек не усыплял. Лишай – это плавали-знаем, не первый раз в доме, лечится на раз мазью и тремя уколами вакцины. Но Старскрима накрыла натуральная истерика: я должен куда хочу убрать этого котёнка, я должен думать о его здоровье, да если б он знал, что я такой… О том, что чёрт сроду не был так страшен, как его малюют, и я тому живое свидетельство, он слушать не хотел. Он лучше знает, ему рассказывали, от лишая облысеть можно и покрыться кровавыми коростами, а у него слабый иммунитет. Мне стало противно. Я напомнил, что он во-первых в гостях, во-вторых – если такой слабый, что аж слабее меня, полудохлого, слабее Гальва (он с котёнком соприкасался тоже), на мою СМС спокойно ответившего: ну, если что, будем лечиться – то пусть обложится ваткой и сидит дома, к его сведенью, заразу можно подхватить от поручня в автобусе, а вообще лучше захлопнуть пасть и послушать человека, который с лишаём имел дело и знает, что он лечится и как его лечить, в третьих – дверь там. Он – человек, имеющий на плечах голову, способный соблюдать элементарные меры профилактики, применять лекарства, если заражение всё же произойдёт. А это – ребёнок, которого, если б я его не взял, ничего хорошего не ждало. Он – зависим. Он нуждается в помощи и защите. А не гордый десептиконский будущий повелитель вселенной Старскрим. Не в том даже дело – а если б у меня был больной ребёнок, а если б болел я сам. Хуже всего то, что его поддержала и Белая… Я люблю вас, милые, очень люблю, но это не значит, что весь мой мир будет вращаться вокруг вас. Что ради вас я поступлюсь своими принципами. Меня нужно принимать не только с моими интересными разговорами, горячим интерфейсом и готовностью впустить в свой дом, в свою жизнь – приходи, живи. И даже не только с финансовыми проблемами и немощной тушкой. Но и с вот этими кошками, да. С моим выбором, моими принципами. Можно не принимать. Я не заставляю. Зато меня поддержали Кэт и Нэд. Кэт это всё вообще выбило из колеи, это она возила котёнка в ветеринарку и вернулась в слезах. Мы его, всем миром, вылечили, и не заразился при этом вообще никто. Ни я, возившийся с ним больше всех, ни Гальв, тоже с ним возившийся и ласково величавший лысой круглочанной головушкой. Белиал вырос красивым, только очень уж мелким для британца котом. Был однозначным всеобщим любимцем, и когда он погиб в бытовом несчастном случае, это было горе для всех. Это было первое, из-за чего мы хорошо поругались. Второе тоже не заставило себя ждать. Я тогда был у Гальва, как раз вернувшегося с аниме-феста, куда я с ним, по безденежью, не ездил. Позвонила Нэд, в слезах. Не помню уже сейчас, кто изначально её довёл, то ли общая наша птичка-мозгоклюйка (первая жена то бишь), периодически на горизонте возникавшая, то ли с институтом связано было… Факт в том, что ей было крайне паршиво и она попросила у Белой возможности посидеть в интернете. А Белая резко отказала ей, сказав, что они со Старскримом собирались смотреть фильм. Из этого эпизода не было бы трагедии, если б это были какие-то другие люди. Можно не разделять моей любви к кошкам и стремления им помогать, можно обратиться с просьбой и получить отказ, всё это и можно, и нормально. Но я знал свою сестру много лет, она чувствительна, у неё легковозбудимая психика ребёнка – она совершенно без кожи, такой уродилась. Я – в броне, а она без кожи. Она и так была порядочно поломана своей ёбнутой семейкой. Я знал, что она не будет дёргать по капризу. Нэд лепетала, что всё нормально, она уже вполне успокоилась, её Кэт успокоила, и она ни на кого не обижается, и не хочет, чтоб кто-то ругался, но реакцию было уже не остановить. Гальв вырвал у меня трубку и наорал на Белую, сказав, что она говно, а не медик, потому что достаточно быть дестроном, чтобы дать страдающему ребёнку возможность отвлечься, а самим подождать немного со своим грёбаным фильмом, Старскрим наорал на меня, какого хрена я позволяю Гальву лезть не в своё дело и оскорблять мою фемку, а я наорал уже на него, что он, вообще-то, тоже лезет не в своё дело, это мои дела с моей подчинённой, и это мои проблемы, что Гальв, в общем-то, прав, быть автоботским медиком – значит подхватить этого ребёнка и квохтать вокруг него, пока он не успокоится, потому что это твоя прямая задача – расшибиться, но помочь, нехер называться тем, чем не можешь быть. Меня тоже нередко раздражает эта чувствительность Нэд, неспособность удержать слёзы, справиться с болью. Она такая есть, у неё взрослый интеллект, взрослая жизнь со всей самостоятельностью и ответственностью, но у неё детская нервная система, на вполне соматическом, если угодно, уровне, ей натурально физически больно, когда она оказывается в какой-то неприятной ситуации. Меня раздражает, я не умею обращаться с детьми, но я принимаю то, чего не в силах изменить, я стараюсь поддерживать и успокаивать Нэд так, как мне это доступно – логически. Но она – не младший воин, чтоб я стыдил её за слёзы-сопли. А вот Белая – моя подчинённая, и она только что поступилась и знаком, и кодексом медика. Вот так всё и произошло. Не одномоментно, ещё были встречи, были разговоры… Не со Старскримом, с ним, после выяснения, чьё конкретно это дело, говорить было не о чем – с Белой. Но произошедшего не изменишь, даже если Нэд сотню раз повторит, что никакой обиды на Белую не держит. Это уже произошло. Всё обломалось в доме смешонских, дестрон защищал белкового ребёнка от автоботского медика, десептикон защищал уже этого медика от его собственного начальства. А потом подключился Прайм, и тоже встал на сторону Белой. Эту его мировую фразу – «Кто в твоём доме хозяин, ты или мыши?» - я не простил бы, даже если б был способен простить крещение. Это он, на минуточку, о Нэд и Кэт. Не в том дело, что она мне сестра, положим, коль мы трансформеры всё же, для него это не аргумент. Он это о наших младших братьях – людях, к которым относился всегда лучше, чем я. Религию которых принял, пусть это и не религия Кэт и Нэд конкретно. Две правды. Два принципа. Правда Белой – неприкосновенность её собственности – ноута – и первичность её права на него. Да, она говорила об этом. Но тогда речь не шла о плачущей, выведенной из хрупкого душевного равновесия Нэд. За себя – я б уступил. За сестру – не могу. За идею не могу. Ту идею, соответствия которой я в членах своей команды уже не видел. Моя правда – неприятие частной собственности. Не в том смысле, что всяк может когда пожелает лапать что пожелает. Но, понимаете, я тоже раздражаюсь, когда мою расчёску берут и она потом теряется в недрах соседней комнаты, у меня она одна. Меня тоже раздражает, когда с моего компа сидят в сети и трояна ловят или потом весь рабочий стол картиночками засран. Но я никогда не делал из этого трагедию. Я ворчу, что у меня опять расхитили все носки, но для меня главное, чтоб мне было, что надеть на собственные ноги. Я делюсь всем, потому что иначе не умею. Понимаете, не в том дело, что все дескать должны как я. А в том, что при таком своём отношении к жизни я отношение Белой не мог понимать и учитывать до конца. Не понятое, не усвоенное, не совпадающее с собственной сутью – это будет тем, чего ты не увидишь и серьёзностью чего не проникнешься. Увидишь только эгоизм. Я тоже не идеален, отнюдь, если б я был идеальным, чужое несовершенство мне легче б было принять – с терпением ангела. Правда Старскрима – я позволил обидеть свою девушку, и кому – своему любовнику-дестрону. Его, старскримская, гордость не принимает такого. У него, смешно сказать, этика. А Гальв и этика не встречались. «Почему это женщине нельзя дать по морде, если она заслужила? Только потому, что она женщина?» Правда Гальва: «Бля, кто дал команду инвертировать?» И неожиданно – для Прайма, для Белой и Старскрима, да в какой-то мере и для меня – эта правда оказывается ближе ко мне. Он дестрон, он раздаёт оскорбления как дышит, у него люди ещё заслужить должны, чтоб он их не презирал. Ему плевать, что о нём думают те, кто ему никто. Он в мясо будет рубиться с равным по силе, с брезгливостью и безжалостностью уничтожит зарвавшийся на него десептохлам и не поднимет руку на ребёнка, он может только отшвырнуть его, как вставшего на пути Люка. Даже удар меча, даже выстрел ещё нужно заслужить. Он, в общем, ни хрена не добр. Но он СООТВЕТСТВУЕТ тому, что говорит о себе. Он из себя доброго, правильного, порядочного не изображает, он прекрасно помнит и согласен, что он отрицательный персонаж. А вы – положительные. Положили прибор на то, чтоб соответствовать высоким словам. Легко быть медиком на словах, в памяти. Легко быть легендарным лидером на словах, в памяти. Вы можете не иметь в этой жизни тех знаний, того оружия. Но стержень, суть должны оставаться. Старскрим и Белая уходят и живут до зимы у друзей. Зимой Старскрим уезжает и забирает Белую с собой. Годы прошли, а я иногда возвращаюсь памятью к тем событиям, и спрашиваю, могло ли быть по-другому. Могло бы, не соверши я множество ошибок. Но где была самая первая из них? Это и не могло кончиться хорошо. Мы всё равно разошлись бы, не на этом, так на другом, мы были слишком разные. Хотя бы на вопросе идеи и частной собственности. Так мы устроены, что сперва обращаем внимание на сходства, потом на различия, сперва на хорошее. До последнего цепляемся за хорошее, живём лучшим из того, что мы пережили вместе. Но когда проходит смятение чувств, мы вспоминаем и понимаем: мы и тогда могли видеть то, что вобьёт однажды клин между нами, но тогда в любовной эйфории нам казалось, что всё преодолимо… Оглядываясь назад, чего я не могу постичь и теперь – неужели действительно все, люди разных возрастов и жизненного опыта, думали, что дело именно в проклятом ноуте? В том, что я, понимаете ли, пренебрёг священным правом человека на ЕГО вещь, чего никак не мог, ведь как коммунист помню, что отмене подлежит частная собственность на природные ресурсы и средства производства, а не на ноуты, носки и расчёски. Но дело даже не в том, что если задуматься, начинается-то с малого, с важности обладания ноутом, шмоткой, домиком-садиком, а там и расширить до заводика или земельных угодий можно. Гальв против частной собственности не выступал, смешно и говорить об этом, а против всего этого возмущённого общества – выступил. Потому что он, жестокая циничная сволочь в собственной самопрезентации, единственный увидел за вопросом преимущественного права на вещь пренебрежение страданием того, кто рядом? Не приходится сомневаться, что право на ресурс очень важно для девочки, воспитанной мужиком, который на деньги, потраченные на учёбу дочери, мог уже купить машину, и бабой, которая «не позволит быть неуспешной». Распоряжаться своей вещью, ни с кем не считаясь – это быть успешной, это не быть в долгу. Просто, вероятно, это было на тот момент важнее, болезненнее, чем соответствие образу медика? Ну а чем он был, этот образ? Эквивалентом для чувств ко мне, к капитану, да к тому же Старскриму. Но не к Нэд, видимо, не к ней. Любила ли Белая Нэд? Как она, вообще, к ней относилась? Я не знаю этого теперь. Нэд привела Белую в наш дом, Нэд сделала так, чтоб эта история вообще была возможна. Нэд, в конце концов, появилась в моей жизни раньше, чем Белая, капитан, Старскрим. Об этом, кажется, все вообще дружно забыли. Имел ли Прайм, в своих словах про мышей, что я поставил земные привязанности выше истинных, наших? Если так, кто б говорил, только не чувак, поставивший выше нас свою религиозную общину. Нас было слишком мало, мы не занимали жизнь друг друга полностью, и на пустые места неизбежно что-то вползало – да, я влюбился в Гальва, но заманивала его в наш дом Белая, и она сама влюбилась в Старскрима, в которого так боялась что влюблюсь я. А какие-то места пустыми и не были – да, я с помощью этого откровения о нашей истинной природе преодолел больную страсть к Рики, как до этого Белая преодолела страсть к своему Славе, но Нэд-то, Нэд тут при чём? Или действительно для них было дело в том, что я позволил Гальву вмешаться и сказать много некрасивых, грубых слов? Спустя многое время, выхуев, осознав, разложив по полочкам, я б, поди, и не такие ещё сказал. Спокойно, обстоятельно, оттого не менее уничтожающе. Ну, если мой суровый-устрашающий образ хоть что-нибудь значил. Да и был ли Гальв к этой ситуации действительно посторонним? Он был и наблюдателем, и участником нашей жизни уже долгое время. Думаю, дело в несовпадении мировоззрений вовсе не в отношении собственности, точнее, не той собственности. Наши оппоненты, независимо от знака, что особый прикол, продемонстрировали, как мне кажется, приверженность формуле «защищать своё постольку, поскольку оно СВОЁ», ну а наиболее своё мне тут Белая. Грубо говоря, не для того люди-нелюди находят себе сильных-умных-крутых партнёров, чтоб они потом вставали не на их сторону. Разговоры о суровости Когтя были хороши в трёпе о том, как всё было тысячи лет назад, хороши как ролевая игра в строгого командира и младшего воина, или в верного и надёжного зама и скрывающего свою натуру размазни капитана, эта суровость не должна была проявиться в дне сегодняшнем, не так. Им не должно было прилететь настоящей, серьёзной, не отыгрышевой выволочки. И разговоры о знаковой непримиримости были хороши в виде задорных пикировок в аське, а в жизни оказаться по разные стороны баррикад мы не должны были. И наверное, действительно неправильно обвинять Белую в том, что она поставила вещь выше живого существа. Она поставила выше свой комфорт, своё удовольствие, своё желание приятно провести время со Старскримом. Что ж, бывает – но тогда почему я не должен был поставить выше Нэд или Гальва, свои чувства к ним – выше чувств к Белой? В конце концов, если выбирать, кто здесь мудак, то мудак я, но есть то, в чём мы можем измениться и то, в чём не можем, и проверяется это только опытным путём. Я любил Белую, положим, не так, как человеческую жену свою, как Рики, как Гальва. И вроде бы должен был понимать, что не навсегда… но не думал, что будет так. И это не первый и не последний раз, когда способность к анализу меня подвела. Может быть, дело в том, что в Белой тоже были свои изменения, свой выбор, она тоже своё прорабатывала, и может быть, выбор её был даже не между мной и Старскримом, а между Белой и Чёрной в ней? Белая, если ты прочитаешь это когда-нибудь – ты должна знать, что есть то, о чём я жалею, но не в глобальном смысле. Если уж мы должны были встретиться, то должны были и расстаться. Один из нас бросил бы другого. Но я рад всему тому, что успел тебе дать. Я рад, что поспособствовал достижению твоей мечты. Тому, что ты обрела по-настоящему любимого человека, что уехала в город своей мечты. Один раз я сделал попытку написать, поговорить с тобой, ты не ответила, другого раза не будет. Я долго учился не оборачиваться, но научился этому. Я не звоню по пьяни бывшим и не палю их странички. Хотя сейчас мне несколько тревожно за тебя, в связи с событиями там, и может быть, я всё же решусь просто выйти на твою страницу и просто молча посмотреть. И конечно, в тот же момент Люк окончательно отошёл от нас, даже, кажется, где-то вызверился, потому что – не уверен, но кажется, тогда он и получил это имя. Когда Гальв шипел, что вот нахрен не нужен ему такой Люк, который его однажды убьёт… И – не одномоментно, ещё были разные там разговоры-выяснения – Коготь объявил, что уходит. Не из команды, которой уже почти не было. Из фарса. За справедливостью по месту её нахождения. За правдой. Можете считать себя автоботами и дальше, бумага не краснеет. Но чего я вам не позволю, так это сказать – вы всё равно так и не научились не путать десептиконов и дестронов – что я изменил. Я изменился. Я юникронианец.Рубеж. Игддрасиль падает
25 апреля 2014 г. в 17:23
Нейтральный мир Мастер, N тысяч лет назад
Да, я к тому времени достаточно наслушался о том, что «грязи никогда не подняться в небо», чтобы оценить подобный финт судьбы. Никто из моих сокурсников, кто до меня ушёл на операцию, до сих пор не стал воздушным. Ещё трое кроме Остайдиса так или иначе кончили плохо. Но радоваться-гордиться, так сказать, было рановато – какое там небо, тут по земле заново учиться ходить… Я и учился. И то остервенение, с которым я учился в дооперационной своей жизни – смотрите, Рабочий, да! – теперь умножилось вдвое, чтобы не сказать – в квадрат возвелось. Смотрите, Рабочий, да. С крыльями. С этими проклятыми самолётьими каблуками – я их ненавидел, когда с платформы надо было вставать на свои две конечности, но я обожал их, когда надо было выйти куда-то за дверь бокса. С поддержкой под ручку от этого моего странного куратора и его конструкций… Я забыл его имя, а возможно – просто не знал его, а это был довольно хороший субъект, можно даже сказать добрый, только вот замкнутый и молчаливый во всём кроме того, что касалось моей реабилитации. Были и другие. Корпусята – они бегали по мне с суетливостью забавной и пугающей, и большие, почти с меня ростом, но не всегда правильно бы было назвать их трансформерами – не все из них имели альтформы. Специфика профессии. Им здесь нужны и большие, чтоб поднимать что-то тяжёлое и просто стоять наравне с прооперированным, и маленькие – чтоб делать мелкую, ювелирную работу. Они все были искренне увлечены своим делом, их чаще всего вообще мало что волновало, кроме непосредственно предмета деятельности, многие имели весьма смутное представление о политической и экономической обстановке. Они изучали технологию трансформа, они создавали трансформеров – больше им для счастья ничего было не надо. Я был их текущим счастьем, потому что можно было наблюдать, как идёт процесс адаптации, как оправдали или не оправдали себя те или иные теории или методики, потому что каждый прожитый мною день – это похвала их уму и искусности. Так что относились ко мне хорошо, да.
Это помогало. Потому что было много боли – новое тело не очень-то охотно подчинялось, ноги на проклятых каблуках подворачивались, если меня не успевали подхватить, я падал, мелкие из докторов только успевали прыснуть в стороны. Почему-то начинало ломить сочленения, или что-то вдруг немело от того, что какие-то цепи вовремя не включились или не сработала программа. Врачи спокойно-деловито отлаживали, с каждым днём становилось легче, я уже не пугался до смерти каждый раз, как меня накрывал очередной приступ. Я понял наконец, что это нормально, через это проходили все, не только те, о ком потом больше никто не слышал. Я научился почти самостоятельно передвигаться – опираясь о стеночки, но отказываясь, упрямо, от поддержки врачей, я смог держать в руках не очень тяжёлые предметы, я научился не бояться лёгких глюков – с памятью, со снами, с восприятием окружающего – в основном это зрения касалось, оно «скакало», не в плане резкости только, а много в чём – зрительные системы трансформера коренным образом отличались от систем корпусёнка. Да, кстати, линзы у меня оказались с зеленоватым оттенком – и не помню, получил ли я этому факту объяснение. Если учесть, что, как я успел понять, наши конструкции были в наименьшей степени плодом вольной дизайнерской мысли, а в основном определялись результатами всех многочисленных пройденных тестов – мне всё же было интересно, чем я вообще таким отличился. В общем по цвету глаз трансформеры делились так же, как и на две армии – почти один в один. Голубые наши, красные их. Но разнообразие, как уже упоминалось, было – от бледной, почти прозрачной голубизны до жгучей синевы, от красного в сторону оранжевого до тёмно-бордового и малинового. А вот присутствие других оттенков встречалось довольно редко – я помню только такие случаи, как жёлтые, золотые и сиреневые. В каждом случае нетривиальность существа можно было, конечно, выделить и описать… Но вот увязано ли это как-то с глазами – не знаю.
Мирное течение реабилитационной жизни было прервано неожиданно и бесцеремонно. Просто однажды пришли они. Кто они – я точно не знал, зрительно один был знакомым – видел часто в Академии, но кто такой – не знал. Но вся группа мне не понравилась сразу. Пришли они за мной. Опять же, мне специально никто ничего не объяснял, но из разговоров их с врачами я понял в общих чертах всё.
Врачи яростно возражали, что реабилитационный период ещё и за треть не перевалил, те на это – что всю реабилитацию, какую надо, я пройду уже на их базе, а все права на меня они имеют уже сейчас. И что я сейчас как раз очень нужен на Кибертроне, можно и нелетающий, а летающий так и вовсе. Только вот планы их на меня не устраивали меня ни в коей мере. Потому что под этим «поддержанием порядка» они имели в виду по сути… Даже не борьбу с автоботами, нет. Подавление восстаний мирных граждан. Корпусят. Понятно, что меня могут забрать и прямо сейчас… готовы, во всяком случае. Мне никто ничего не объяснял, всё это подавалось как само собой разумеющееся. Раз закончил Военную Академию – вроде как, обязан. Это даже не обсуждается.
Меня забила нехилая паника. Только по выработанной за годы привычке держать страх и отчаянье в себе я сдержался. Врачи наотрез отказались отдавать меня вот прямо сейчас, сказав, что официальный перевод даже если начиная вот прямо с этой минуты займёт несколько дней, а вообще хотя бы завершить один подпериод необходимо, они на это имеют право. Две стороны ещё немного померились правами-регалиями, я в итоге остался в Белом Городе. Теперь я знал, как это называется – Белый Город.
Тогда это был ещё не тот Белый Город, слава которого потом гремела по всей галактике. Не было тогда ни такой концентрации научной мысли, ни такой подчёркнутой мирности, нейтралитета. Нейтралитет Мастера по-настоящему вообще был уже позже. Но тогда, видимо, уже заложены были основы.
Большинство трансформеров и оперировались, и выхаживались потом в лабораториях при Академии, специалистов и материальной базы вполне хватало. Я оказался таким счастливчиком из-за каких-то внезапно возникших проблем, то ли ошибку кто допустил в расчётах, то ли мой привередливый исходник пообещал дать дуба уже когда в меня было вбухано очень много средств…В общем, я чуть не умер, и врачи были уверены, что если меня сейчас заберут эти – я таки умру. Моральная сторона вопроса – куда и зачем меня забирают – их не знаю, волновала ли, зато они отлично понимали – я откажусь, я даже ненадолго не притворюсь, что на всё согласен, и в итоге мне крышка, а значит – и их усилия пойдут прахом, а вот своим временем и силами они дорожили. Поэтому как-то сразу определилось – ржавого болта им, а не меня корпусят гонять.
Когда я говорю, что от любимой Академии буквально уполз – я, конечно, сгущаю краски… Не прямо-таки как землянин Маресьев… Но весьма около того, если учесть, что и ходил-то, опираясь о стеночки. Но с содействием всё тех же врачей я сумел выбраться из лаборатории, из города – тогда это было всё-таки значительно проще, чем после – и найти на ближайшем космодроме грузовой транспортник, идущий не просто в нужный сектор Кибертрона – один из контейнеров был предназначен лично Оптимусу Прайму.
Беззастенчиво выкинув оттуда все запчасти и весь утеплитель, я заполз в этот контейнер и скрючился там в три погибели – как не переломал крылья, не спрашивайте, сам удивляюсь. Этот момент вообще представляется очень туманным – действовал я, видимо, не очень рассудочно, лихорадили эмоции от ощущения погони по пятам и опять каких-то сбоев, которые уже просто некогда было отлаживать. Саму дорогу, разумеется, не помню тоже – без утеплителя я, для космических перелётов, во всяком случае в качестве груза, не предназначенный, очень быстро окоченел и покрылся наледью. Соответственно, ушёл в стазис. Со слов Прайма, когда они вскрыли контейнер, я очень красивой ледяной скульптурой выкатился ему под ноги. Прайм крякнул, но подарочек оценил – хотя без тех запчастей, и так какими-то чудесными возможностями заказанных – команде долго было очень туго, но как-то так он понял, что я не от хорошей жизни оказался в этом контейнере.
Искали ли меня, пытались ли вернуть – таких сведений честно, не помню. Если и пытались – быстро поняли, что это невозможно, я уже у своих. В Белом Городе картинно разводили руками – ну да, от них уполз самолёт, не доглядели, да… В Академии скрипели, образно выражаясь, зубами, но тоже ничего поделать не могли, кроме как впредь ужесточить режим. А формально в чём меня обвинять – отказался от реабилитации, сам дурак. Своих планов насчёт меня они официально же не озвучивали…
Каждому трансформеру во всеобщей информационной сети присваивается имя-позывной – это имя узнают, считают, где бы он ни был, это имя есть синоним-отображение его личного кода, а этот код состоит как из кода изначального – серийного номера плюс личных характеристик – так и номера по документам, характеристик трансформа… всё вместе. Так вот, власть над моим кодом и наименованием всё ещё формально была у них, какое-то недолгое время, пока, ввиду моего отбытия, я не начал считаться уже самостоятельным, тоже в известных пределах… Они сделали мне последний «подарок». Мой личный код они отобразили именем, которое примерно означало Беглец, Бродяга. Видимо, это официальное моё имя на Земле и расшифровали как Проул. Моим официальным именем это и было долгое время, хотя среди своих все без исключения вслед за Праймом звали меня тем именем, которое он знал и к которому привык – Коготь. Из всех адекватных переводов моего имени мне больше всего нравится это, да ещё вариант Джаза – Рассекающий Небо.
Впрочем, об именах ещё будет…
Земля, 21 век - Закулисье