Несовершенная реальность

Кибертрон, N тысяч лет назад       Среди своих. Я среди своих. Эта мысль жила во мне все эти дни, не мысль даже, что-то вроде биения пульса. Я с этим благостнейшим ощущением засыпал и просыпался. Я это шептал как мантру, молитву.       Меня не нашли, не отобрали. Всё, можно не бояться за свою жизнь, здоровье и психическое спокойствие. Можно спокойно продолжать восстанавливаться… Ну, спокойно – ага, по сравнению с тем, как было…       Меня представили команде… Основному составу, присутствовавшему тогда. Приветствовал я их в положении лёжа, с медицинской платформы. Кто же присутствовал именно тогда? Ну, ясное дело, врачи. Ультра Магнус, показавшийся тогда мне, лежащему, просто огромным. Элита – в тот, первый момент, какая-то сухая, сдержанная и неулыбчивая, степенно кивнула. Броневик, тоже огромный, но больше в ширину, ростом он был ниже Прайма. Гонщик, тогда ещё не тот прославленный изобретатель, каким его знали позже, только начинающий заслуживать себе эту славу. Охотник – коренастый, тёмно-зелёный, в тот первый момент самый молчаливый, не помню, чтоб он вообще что-то сказал. Спасатель – но тогда он отсутствовал, был где-то на задании. Возможно, был уже тогда кто-то ещё, но был где-то вне базы, а кто-то добавился позже, я вполне могу что-то путать, потому что следующий период был у меня очень напряжённым.       Я теперь в основном находился на попечении Ретчета – главного медика, истинного гения своего дела. Ретчет учился на Мастере, даже, кажется, в Белом городе, но совершенно точно не доучился – что у них там вышло, мне сейчас Прайм толком сказать не может, но вот, Ретчет оттуда ушёл, и продолжал образование сам – надо сказать, у него это получалось.       Так вот, на ноги меня поставили… На ногах я стоял, вполне. И ходил, и немного даже бегал. А вот всему остальному я учился – вернее, вспоминал, заново овладевал – под руководством Ретчета и Гонщика. С этим-то особых проблем не было – и драться в рукопашную, и стрелять умели всё-таки все, и даже на мечах мне пару составлял Ультра Магнус, а вот такой схемы трансформации, как у меня, не было ни у кого. Я не знаю, где Ретчет доставал эти схемы трансформации самолётов, разные, которые я потом пробовал.       Как бы это объяснить? Это действительно схемы, руководство, в электронном, конечно, виде, как делать то или это. И было это на порядок посложнее, чем картинки с описанием упражнений в руководствах по человеческой гимнастике. Намучились ребята с таким подарочком, это точно.       Когда я наконец сумел трансформироваться – нормально, без затравленных молитв Ретчета, предвкушающего, как ему потом разблокировать это странное недотрансформированное нечто – то тут же словил приступ. То ли мотор не потянул, то ли что, Ретчет опять традиционно выматерил моих конструкторов, не учетших какой-то там ещё показатель… Лично я скорее склонен был считать, что конструкторы не очень виноваты, всё равно всех моих фокусов и не учтёшь…       Однако я был полон решимости. Не меньше, если не больше, чем раньше. Поскольку я достиг своей цели отчасти – я должен достигнуть её и целиком и полностью, радость от летучей трансформы должна быть как можно более полная и как можно скорее.       В общем, трансформация у меня стала получаться…       Ну, что летать учить меня было некому – это уж и говорить не стоит. О том, чтобы я таки взлетел, молились дружно и все – это была именно что молитва, по степени реалистичности запрашиваемого, потому что я банально не мог понять, как это сделать. У нас была довольно обширная площадка – по сути пустырь, за базой, и то, как её разравнивали и утрамбовывали, заслуживает отдельной песни.       Нет, не земля, конечно. Но покрытие изрытое и выкрошенное до такой степени… Короче, лучше бы земля. С земных травки и песочка взлетать и то легче. Когда из этого сделали нечто похожее на взлётную полосу, я там бегал. В виде самолёта, да. Прайм меня запускал, как воздушного змея – на каком-то канате… Я за дело болел всей душой, и как-то решил попробовать сверзиться с ближайшего обрыва – скважина, что ли, там была, а потом её ещё разворотило, в общем, обрывище был знатный – может, тогда полечу. Даже не помню сейчас, сильно ли я убился. Мне потом сказали, что хорошо, что у дурака ничего не вышло – расшибся бы в альтформе, потяжелее бы было.       Мне строили трёхмерные модели, я их целыми днями глядел… Ну, помогли и они, но не только они.       Дело в том, что в курсе событий меня, разумеется, старались держать, для чего приносили в том числе записи с боёв. При всём неважнецком качестве и порой неважнецкой понятности, они помогали мне ознакомиться с ситуацией.       Ну, Мегатрона я видел в новостях ещё в Академии. Тогда ещё решил – ну и урод! Серьёзно, ненавидеть вполне можно начать с первого взгляда. Эта агрессивная, надменная физиономия вполне сочеталась со всем тем, что я о нём знал.       Правда, каковы его цели и чего он хочет, я долго не мог понять – просто не мог осмыслить, что именно власть, личная власть как таковая может иметь для кого-то такое огромное значение. Всегда, казалось мне, должно быть что-то ещё, какая-то идея… Так по сей день и не могу понять, в чём она, эта десептиконская идея.       На этих записях видел Бархана, ещё кого-то из тяжёлого вооружения…       И его. Лидера десептиконских ВВС, (ВВС тогда ещё в неутешительном количестве трёх штук самолётов), Старскрима. Собственно, моего прямейшего будущего противника – я для того здесь и есть, чтоб нарушить эту их гегемонию в воздухе… Вот на него целыми днями я и любовался. Не на внешний вид – хотя и было на что смотреть, яркий, красно-сине-белый, видно издалека, а на функциональные моменты. И прокручивая в замедленном режиме его действия – прыжок, трансформация, взлёт, смещения всех сегментов, отчасти по ним можно было проследить и внутренние процессы – я и учился. Не просто в воздух подниматься – летать. Летать разрешали пока невысоко – дабы не засекли преждевременно. Как-то раз мы даже, кажется, перебазировались во избежание подобной опасности… Но тут могу путать с другим временным промежутком.       А сколько сил, находчивости и фантазии потребовалось от ребят для сооружения мне мишеней, ориентиров и всяких тренажёров… Меня действительно вынянчили всем миром, и я снова чувствовал себя народным достоянием.       В конечном итоге, сколько времени, сил и нервов это ни стоило и мне, и команде – однажды, в один прекрасный день, на поле боя я вылетел. Золотая птица над несущимися по земле машинами. Алое на золотом было видно издали, и с земли, и с воздуха тоже. Полным сюрпризом моё появление было для всех десептиконов, но для Старскрима – в особенности. Проще говоря, с ним приключилась хорошая истерика. На записях голосов не было, а тут я слушал это верещание как заворожённый.       – Сбейте его, сбейте сейчас же! Автоботы летать не должны! И не будут!       Понимая, что требовать чего-то от других – дело не всегда благодарное, сбить меня он попытался первым. Ну, что сказать… По огневой мощи он, конечно, превосходил, а вот по маневренности преимущество всё же было на моей стороне. Поэтому я нарезал круги вокруг него и от души наслаждался ситуацией. Если бы на Кибертроне было солнце – настоящее солнце, а не то, что было ВМЕСТО него, я бы купался в его лучах, а так купался в лучах эмоций Старскрима, что было куда как лучше. Самое замечательное ведь было то, что он и был отчасти автором собственного такого кошмара, он был моим учителем, хоть и невольным.       Видимо, с тех пор я и стал неким энергетическим вампиром – битвы, ставшие прежде всего нашими со Старскримом личными поединками, стали мне нужны как воздух, именно вот этой его бесплодной яростью, которая позитивила меня неимоверно. Я откровенно его дразнил, понимая, что нарываюсь на огонь, я выводил его из себя – фактом существования вообще и вот этим мельтешением тем более, и ловил от этого кайф.       – Ты кто такой? – спросил он меня ещё сразу, снизившись и перейдя в робоформу – знакомиться в возможной рукопашной, - ты откуда взялся?       То, что меня спрашивали, направив на меня винтовки – меня ничуть не обижало. Моё имя как идентификационный код он вполне легко считал…       – Проул… - в голосе яда и насмешки было полная мера, с горкой даже, - это вот ты какой… Как после твоего побега Академия гудела… Создали же тварь!       Он был по нашим понятиям довольно красив, это тоже служило к тому, чтоб обожать его – тем извращённым обожанием, которое у меня сразу сложилось. В нём тоже горделивость сквозила из всех щелей, но она была не такая, как у Мегатрона, это была горделивость существа тонкого и падшего, любующегося именно своей порочностью. Он был уязвим в этом вопросе своей несравненности, это он показал сразу, и я по этому слабому месту раз за разом бил. Получалось когда лучше, когда хуже, но стало совершенно точно общей больной игрой.       Он помог мне очень сильно, хотя понятно, не желал того. Он и продолжал помогать – перспектива новой встречи в бою заставляла меня тренироваться, я считал это уже своим личным делом…       И можно сказать, его я не ненавидел. Ненавидел я всех десептиконов, все они были для меня агрессивными выродками, и не иначе, с этим же у нас было соперничество. С этим мы были похожи – хотя и в общих чертах, у нас были разные схемы трансформации и разные очень многие характеристики, но мы были несомненно противопоставлены друг другу. Его команду можно было в расчёт не брать – они были сильнее своим индивидуальным вооружением, но летали прискорбно, их умудрялись подбить с земли.       Да, мы как соперники вполне стоили друг друга, я не знаю, то ли это самое уважение к врагу, я никогда не рассуждал подобным образом. Мы просто оба были молодыми и чуток безумными, и эти остросюжетные танцы стали самой нашей жизнью. Главным было то, что теперь гегемония десептиконов в воздухе была разрушена, и если б Старскрим умер в тот момент, это б, пожалуй, расстроило меня – он должен был подольше помучиться осознанием этого факта.       И это не значит, конечно, что это моё отношение можно назвать симпатией, если только в очень извращённом смысле. Он мне был очень дорог как мишень, цель. Нельзя было также сказать, чтоб я не мечтал убить его, тем более чтоб не хотел это сделать. Мечтал, по-настоящему страстно. Просто к нему у меня было именно такое индивидуальное желание убить, тогда как остальных я мало выделял в этом плане между собой, даже остальных крылатых – десептодрянь как десептодрянь. Разве что, ещё Мегатрон, потому что ну и урод, потому что личный враг Прайма. А Старскрим – мой личный враг, убить которого будет для меня настоящим наслаждением, триумфом. Жаль, что не вспомнить точно, был ли всё же убит наш Старскрим. О его уничтожении – нами или его собственными собратьями, в которых он тоже вызывал широкий спектр не самых тёплых чувств – было объявлено не раз, и не раз он возвращался. С какого-то момента мы больше не услышали о нём. Возможно – были такие подозрения – он тоже был превращён в кого-то… Во всяком случае, я не убивал его. Иногда кажется – хорошо, иногда – жаль.       Первый бой... У кого что связано с этим романтическим словосочетанием. Романтическим? Да, а что? Сколько бы ни говорили, что война – это ни хрена не романтично, в первый бой это как на первое любовное свидание, даже если и понимаешь, что закончиться всё может быстро, обидно и печально.       Каким был мой первый бой – я, честно говоря, уверенно вспомнить не могу. Вроде бы, тот, когда я вылетел, нарезая круги и безбожно выпендриваясь, над онемевшим от возмущения Старскримом, и этот свой звёздный час я ещё мечтаю вспомнить в подробностях...       Но было ещё другое. Ночь ожидания. Засада где-то на севере, у какой-то важной дороги... Не окоп, какое-то технически необходимое углубление... Прайм. Ультра Магнус. Где-то на связи – Элита и Броневик... Руки, возбуждённо и жадно стискивающие оружие – не винтовка, но что-то длинное, в половину моего роста. Рассвет – бледный и невыразительный, природа Кибертрона не особо располагает...       Они. У меня очень выгодная позиция для огня, но на той стороне тоже не лаптем щи ковыряют, выражаясь по-земному. Опытнее меня на той стороне. И используя «мёртвые зоны», прорываются ко мне... Падают в «окоп»...       Я его не помню... Что-то невыразительно синее. Не до оценок было, не до размышлений. Не поединок, больше похоже на уличную драку, так сцепляются два школьника – лишь бы как-нибудь, лишь бы чем-нибудь... Лишь бы скорее закончилось. Потом рядом взрыв, на нас падает всякая дрянь, я ползу и отряхиваюсь, а его уже не вижу, и своё оружие, кстати, тоже... А в пыли и дыму коромыслом надо срочно разобрать, где кто находится...       Мы, кажется, остановили колонну, подвозившую оружие... Я лично перебивал на грузовых машинах управление – оно там осуществлялось от ключа, встроенного обычно в руку водителя, так вот требовалось разбить устройство, чтобы переключить на механическое управление, стрелял по подползающим фигурам...       Как всегда, не помню, когда это было, и было ли...       Не помню точно и момента, после которого эта война стала общей, всепланетной, вернее, когда это признали… Когда Мегатрон захватил наше доблестное правительство – не всё, конечно, часть успели эвакуироваться, но мне правда очень жаль, что я не видел их рож, этих достопочтенных чинуш, когда они поняли, на себе ощутили, насколько всё серьёзно, и то, что многие из них для каких-то своих выгод помогали десептиконам, им не очень-то помогло, как они, наверное, надеялись. «Мегатрон и благодарность» - это ещё смешнее, чем «Коготь и этика». Как мы отбивали друг у друга правительственные здания и уцелевших представителей самого правительства, то и дело где-нибудь возникали такие вот островки «законной власти», которая ни для кого уже авторитетом на самом деле не была – планета погружалась в хаос и анархию…       Прайма это, может быть, и пугало, меня – нет. Это при том, что я весь такой вроде бы за порядок. За порядок, но не закон. Закон можно защищать тогда и только тогда, когда он справедлив. Лезть из брони вон, чтобы удержать в кресле и позволить на что-нибудь влиять кому-то, чьё имя – пока ещё! – известнее, чем наше, не стоило того. Весьма вопрос, сделал ли он хоть что-то, чтоб оправдать это кресло, когда у него ещё была такая возможность, и в любом случае он не спрашивал тогда нашей воли, чтобы в это кресло садиться, а теперь нашей воли на то не будет. Да, кроме наших двух армий, автоботской и десептиконской, в тот момент ещё много было всяких сил, ещё не было этого однозначного деления «алый знак – за Прайма, фиолетовый знак – за Мегатрона», и много ещё времени прошло, прежде чем все эти массы, течения, зачастую запутавшиеся сами в себе, пришли к одному из этих полюсов. Но однажды они пришли, конечно. Гидролиз завершился. И да, это деление было практически однозначным по знаку. Сложновато, будучи Рабочим, идти за Мегатрона, с его концепцией жёсткого авторитарного правления строго иерархического общества, и сложновато, будучи Управляющим, пойти за идеей уничтожения этого неравенства, подчиниться черни… Чернью мы для них и были. Рабочие. Большинство нелегально получившие трансформ, не имевшие образования… «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем» - я убеждён, что это про нас. Я убеждён даже, что Интернационал можно было придумать в разных мирах независимо, и что-то такое у нас тоже было. Наша борьба была классовой, в какой-то мере и национальной – в той мере, в которой мы различались конструкцией, программами, кодировкой. Мы были не только двумя разными классами, но и двумя разными расами. И нельзя бы с точностью предсказать, у какой стороны в решительный момент окажутся превосходящие силы. Они – сильнее, теми возможностями, теми знаниями, которые у них в отличие от нас были. Нас – больше. На одного Управляющего выпускалось сто, что ли, Рабочих. Это не незыблемо, партии разные бывали. Но это соотношение бывало очень недолгим. Мы гибли массово. Мы ведь были мусором, расходным материалом. Нас ведь и чинили постольку поскольку, если ремонт не стоит больших издержек. Зачем? Сигма новых родит. У них было всё – знания, оружие, власть. Но ведь только до каких-то пор…       «Необходимо по капле выдавливать из себя раба» - это тоже про нас. Выколачиванием из собратьев рабов я достаточно быстро и занялся. Я терпеть не мог этого нытья, что мы ни на что большее, чем нам уготовано, не способны, что мы не рождены самим управлять своей судьбой. Я, находящийся перед ними, для многих аргументом не был. Меня учили сдерживаться, не накидываться с побоями, когда мне говорили, что я, раз я выучился, прошёл трансформ и даже получил летучую альтформу, то я теперь почти Управляющий. Я учился давить голосом. Я подчёркивал, что пусть я исключение – это ничего не меняет. Я-то исключение, а Прайм, Гонщик, Элита? Тем более я не терплю такого нытья от людей. Мы – рождаемся Рабочими или Управляющими, мы выходим из Сигмы либо такими, «дешёвыми», с маломощным процессором и с чистым, и маловместительным, главным диском, либо более совершенными, более «умными» моделями. Это дальше многое зависит от нашего выбора, мы можем принять такое положение вещей или превзойти свою программу. Но люди, как бы ни различались внешне, внутри одни и те же. Любого человека, поместив в другие условия, можно выучить, воспитать в кого угодно. Наверное, даже в какие-то врождённые способности я не очень верю, я терпеть не могу деления на технарей и гуманитариев. Вы ведь никогда не пробовали дать людям действительно равные возможности. Приближенное к этому было только однажды в одной стране. И что ж, результат был неплох, надо сказать…       Если я особенный – пусть для тех, кто так считает, я буду тоже аргументом в пользу автоботской идеи. Нам не нужно для победы, чтобы на нашу сторону встали Управляющие. Мы сами можем стать не хуже их. И догнать, и превзойти. Земля, 21 век – Закулисье       Так кончалось лето, весело. Да, тогда происходило что-то немыслимое, и всё же это было именно то, что непременно должно было произойти. Когда происходит взрыв, ищите противоречия, которые к этому привели. Как и тогда, тысячи лет назад на Кибертроне, мы не были двумя гомогенными, аморфными массами, не было только две стороны. Автоботы нашей команды – Прайм, Белая, подвякивающий издалека Джаз. Автоботы «из местных», многие тоже подключившиеся как группа поддержки несправедливо обиженных злым Когтем. Десептиконы нашего мира не участвовали, они были где-то очень далеко фоном, их влияние проявлялось только на Прайме. Десептиконы «из местных», тоже, блядь, ставшие группой поддержки Белой и Прайма, тот же Старскрим… Хотя была версия, в ней мне уже просто не хотелось разбираться, что Старскрим тоже всё-таки «наш». Это меня уже не касается, Белая, как и Люк, стала творить свою реальность. И были дестроны, не имевшие отношения к той войне, к нашей настоящей истории, просто случившиеся рядом и лёгким движением манипулятора обрушившие карточный домик. Имена, звания, знаки могут быть лучшей иллюстрацией тому, что произошло… символом. В которые облечены реальные, земные вещи. Мы все обеими ногами стоим в реале, в каких бы облаках ни витали головой, и Коготь ушёл не от своего мира в чужой, а от той, если угодно, эмигрантской диаспоры, которая была единственным куском его мира здесь. И с которой он больше не мог быть.       В конце концов, будем честны, Кибертрон далеко, за тысячи лет война давно закончена, и каков бы ни был облик нынешнего Кибертрона, мы ничего не знаем об этом, мы – вне, мы выброшены волной истории на отмель. В конце концов, будем честны, что мы все делаем здесь? Болтаем. Предаёмся воспоминаниям, как старики на завалинке. А Коготь не выносит бездействия, и не выносит противоречий. Это было выходом из противоречий – между тем, что мы воины и при том не сражаемся, между тем, что мы автоботы и некоторые из нас совершают совсем не автоботские поступки. Уж лучше быть с дестронами, которые не берут на себя так много.       Был ли какой-то другой путь тогда? Наверняка, был. Если б Прайм всё же приехал. Или если б мы с Белой, как грозились, отправились к нему. Но Прайм не приехал, предпочтя, помнится, какой-то конгресс этих своих иеговистов, я был на мели ввиду лечения Белиала, Белая ушла… Да и попросту, мы тоже вправе были считать, что капитан, наш капитан, наш идеал, герой и светоч, сумеет разобраться со своими проблемами, как подобает воину и лидеру, послать десов в жопу с этим договором, сделает всё, чтобы быть со своей командой. Для чего мы вспомнили это всё? Разве не для того, чтоб жить с открытым забралом, чтоб продолжать борьбу и здесь, с теми же десами, если они не успокоятся и не отстанут, или с любой несправедливостью. Выучиться драться и пиздить хулиганов, грабящих старушек, в конце концов. Можно найти много способов быть автоботами и в этой жизни, сколько она ни продлится до того времени, когда мы сами откопаемся и улетим, или пока нас найдут. Главное жить по тем же принципам, белковая тушка извиняет то, что силы у тебя теперь не завались, а не трусость и ничегонеделание, так думал я. Но Прайм предпочёл иеговистов, Белая предпочла свои интересы и Старскрима, а Коготь предпочёл повелителя дестронов.       Разве этот котёнок, за которого я предпочёл бороться, не был подобен белковому ребёнку, которому мы когда-то подарили второй шанс? Разве Нэд не была подобна тем жителям органической планеты, которых мы защищали несмотря на то, что они не понимали нас и боялись? Разве мы не защищали любую жизнь, разве не боролись с любой несправедливостью? Так во что выродилась наша борьба сейчас? В сетевые логи, в убеждение в своей элитарности? Да, я крепко расстроил их, я не собирался обещать только поддержку, только комфорт. Но если вам не нравится сторона, в которую я иду, можно ведь просто больше не идти вместе.       Кэт, которую глубоко впечатлило заступничество Гальватрона и последующие события, вступила в нашу игру, став воином дестронов. Я практически поселился у Повелителя, который просил меня быть рядом, наступающие холода, осенняя морось очень плохо на него, теплолюбивого, действовали. Повелитель предложил свой выход из противоречий, по замене общего частным. Я не могу служить идее в этой жизни, но я могу заботиться о нём. Не могу осчастливить народ, расу, человечество – могу хотя бы его.       – Ты больше не должен сражаться, - говорил он мне, - с тебя хватило всего, что было. И ты знаешь, я никогда не заставлю тебя сражаться, тем более против алозначных, пусть они и не твоего мира. Тебе и так дело найдётся. Ты же инженер, столицу строить будешь…       Может, это и не лучший был выход, сделать из сурового воина что-то такое домашне-пушистое, декоративное, но никто не предложил лучшего. Никто не вызвал более ярких чувств, в которые я мог бы кинуться. Там, позади – тоска бесконечных споров и убиения о чужое несовершенство. Полная бесперспективность. Рамки прежнего мира были более тесны, чем маленькая квартира Повелителя. То существование становилось всё более унылым. И попросту, я был влюблён. Реал влияет на наши фантазии, а Другомирье прорастает в мир этот. Мы по полночи болтали, наутро Гальв на автопилоте ехал на работу, к обеду я варил ему вареники, макароны, иногда суп из концентратов.       – Только умоляю, не слей его по привычке!       Была попытка создать новую ролевку – застопорившуюся Старскримову мы все в конечном итоге покинули. В этом нам очень помогал ещё один персонаж, со своим очень самобытным и своеобразным миром, кой и предоставил в наше распоряжение. Чувак оказался очень разумным и перспективным, Гальв назначил его сыном. Отношения с Люком к этому моменту были… в общем, можно сказать, что не было их, отношений. Этому чуваку я «матерью» не был, но у Гальва и до меня «многотомник» был знатный.       Было ли легко? О нет, отнюдь. Сказать «люблю» сложно, сказать «прости» тяжело, сказать «пошёл ты нахуй» почти невозможно, но иногда надо. По крайней мере, когда люди усердно делают всё, чтоб тебя разочаровать. Гальв не раз говорил, что у меня многовато терпения ко всякому говну. Глюколовские отношения – не то, что легко описать. Мы сходимся в неистовом шторме боли и экстаза, выворачивая нутро, чтоб оживить, зарядить своей жизненной силой имя, образ, схему из иной реальности, привести в реальность эту, расцветить её безумными красками иных миров и перевернуть с ног на голову – это, я полагаю, уже понятно, и совершенно отдельная песня то, как мы расстаёмся.       Думаю, уже очевидно, что бывает по-разному, а также очевидно, что хоть не все, у кого так бывает, прямо и откровенно говорят о своей вере в то, что они оттуда, к грани глюколовства подходят многие из тех, кто просто играет. Так вот, бывает так – ты выбираешь себе некий образ, наиболее ярко выражающий твои чувства, твою суть, и когда встречаешь человека, носящего некий образ, каким-либо образом связанный с твоим… нет, само по себе это ещё ни о чём не говорит, ничего не гарантирует, но даёт высокую вероятность, что что-то будет. Идентифицирующий себя как Старскрима не может спокойно пройти мимо того, кто назвался Мегатроном, как видите, даже мимо того, кто назвался Гальватроном, спокойно пройти не может, и плевать, что это вообще-то не тот Гальватрон… И история, которая была там, чувства, которые были там, может послужить отправной точкой, схемой, канвой, лейтмотивом для отношений здесь… не столь существенна разница, дано тебе это каноном, как у Старскрима с Мегзом (но ты это принял – значит, сделал своим, да и львиная доля всего этого всё-таки фанон, ну надо ль говорить, что не было в детском мультике абсолютно никакой НЦы?) или это твоё личное откровение – как у оригинального персонажа Белой, как у Когтя, никогда не встречавшегося с персонажами Г1. Нет, это не значит, что ваши отношения будут развиваться по некоему сценарию, тем более тогда, когда этого сценария и нет, но определённые вводные вам даны, в отличие от всякого цивила, который просто встречает другого цивила и они узнают друг друга с нуля. Цивилы могут не сойтись в характерах и взглядах на жизнь, а у нас это принимает вид несовпадения трактовок своих и чужих образов. Все примерно знают, какая это трагедия, когда прекрасный прынц или девица-красавица оказываются не теми, кем их сперва считали, но это в сравнение не идёт с тем, когда кто-то ведёт себя не так, как положено по сценарию в твоей голове. И они уходят, и весь внутренний жар, все силы душевные, которые ты вложил в эту игру, вылетают в трубу.       В выходные мы приезжали ко мне. Справили день рождения Нэд – было весело и малость безумно, костерок в огороде, печёная картошка и копчёные на огне сосиски (кроме меня), наверняка охуевающие от наших разговоров, если слышали их, соседи. В холодильнике Гальва жило огромное количество варенья, за потребление которого он был мне благодарен – самому столько не сожрать, а мать его заготавливала это дело в количестве. Зато от себя возил всякие соленья.       Идём, прём банки. Пакет порвался, я тащу банку в охапке. Говорю шествующему рядом Гальву:       – Эх, вот всё-таки озаряют иногда твоего подчинённого мудрые мысли! Правильно он мне ещё одну банку не дал.       – Мой подчинённый как раз в вопросах таскания тяжестей здравомысленней тебя. Это ты вечно...       – Грузоподъёмность F-15... - начинаю я, хотя прекрасно помню, что я не F-15.       – ...всё же не так велика.       – Ну да, у шаттлов больше, - кошу влюблённым глазом.       – Хрен тебе. Я боевая машина, я не грузовой шаттл. У меня грузового отсека нет, у меня даже бомбового отсека нет.       – На спину навьючу! – бодро откликаюсь я.       – У меня там пушки!!!       – Между пушек, как между горбов у верблюда!       – Мне ими поворачивать надо!       – Ну, тогда к брюшку...       – А на брюшке у меня сколько пушек!       – Блин, ну где у тебя нету пушек-то?!!       – Знаешь что, где их нету... там тем более! Не буду я, моя радость, на х..е картошку таскать!       И да, тогда у нас появилась ещё одна реальность…       В чём мы с Гальвом не были схожи – он не умел страстно увлекаться чем-то одним. Ему тесны были рамки миров, даже тогда, когда он делал с ними что хотел. И для него нормально было в разговорах перескакивать с одной реальности на другую. Собственно, и в самом деле, что особо делать было в ТФ-реальности? С войной покончено, империя строится, можно выдохнуть… В этой жизни мы продолжали общаться с другими трансфанами, троллить в сети не шибко умных независимо от знака. Гальв мог принять любые трактовки и точки зрения, отличные от его, но только с присутствием священного животного Обоснуя, глупости он не прощал. Доставалось и нереально крутым, на грани мэрисьюшности, шпионам-диверсантам с вооружением, какого не погнушались бы суровые силовики, и так называемым нейтралам… Не знаю, откуда пошла мода на нейтралов, из известных мне канонов я такого не помню. В фаноне же представление о беззнаковых, которые «вне этой войны», и так круты, что сам Юникрон им не брат, довольно сильно. Гальв стебался нещадно. Горды и независимы вы ровно до того времени, когда по вашей земле поедут танковые гусеницы. Тогда вам придётся принять ту или другую сторону. Подтверждаю. Мастеру нашего мира пришлось потрудиться, чтоб отстоять своё положение, Белая описывала шок и ужас от бомбёжки Белого города, она была там тогда. Авторитет, громкие имена научных сотрудников Мастеру не помогли. Помогли имеющиеся на планете военные ресурсы и помощь автоботов. Может быть, безопасность на самой планете Мастер и мог отстоять самостоятельно, а безопасность буферной зоны, возможность причаливать кораблям независимо от знака и мира, была вопросом более сложным. Выяснять знаковые отношения на самой планете было запрещено, а вот ожесточённые сражения на орбите происходили. Немало раненых не долетело до госпиталей Мастера…       Конечно, Гальв задирист, циничен, он милитарист до мозга костей. И его может только забавлять, когда на его выпады начинают верещать, ай, как же так, что ж ты такой плохой-нехороший. Особенно если это верещание исходило от носителей фиолетового знака. На него смертно оскорбился весь украинский, десячий, что любопытно, ТФ-фандом. Вот когда настала пора безудержно ржать даже мне. Милые мои, сами назвались отморозками, и обижаетесь, когда вам кто-то выдаёт то, на что вы нарываетесь? Я был действительно удивлён, что кто-то считал его милым, пушистым и ручным. Но не меньше я удивлён, что кто-то считал таковым меня. Я был вежливым и бережным в достаточной мере. Но я любил называть вещи своими именами. Глупость – глупостью, а неконструктивные понты – неконструктивными понтами. Особенно весело было, когда то, что неприятно было слышать от меня, списывали на влияние Гальва. Особо одарённые утверждали, что пишет вместо меня Гальв, а то и вовсе что мы один и тот же человек. Гальва с Найтом они не различали – понимаю… Но меня с Найтом? Юникронианская зелень в глазах обманывала?       Я не помню, к какому периоду относится моё, если можно так назвать, примирение с Юникроном. Когда в самом начале Гальватрон рассказывал о своих взаимоотношениях с Юникроном – весьма своеобразных, в духе того же садо-мазо – он любит своего бога, и бог любит своё творение, что не отменяет периодического бунта Гальва против этого диктата и закономерного получения по мозгам – я переживал не лучшие минуты, жалея Гальва и может, не ненавидя Юникрона, но испытывая к нему неприятие и страх. Прекрасно понимая, что я не могу избавить Гальватрона от этой зависимости, попросту потому, что он избавления этого сам не желает – Юникрон поддерживает его жизнь, он основа его силы – я мог только страдать. Откуда вот эта противоречивость моей натуры? Я окончательно отвернулся от первой жены именно после того, как она с этой своей потребностью найти хозяина окончательно проездила нам с Нэд все уши.       Ты говоришь, что не хочешь быть       Никому никогда рабой.       Я говорю: значит, будет рабом       Тот, кто будет с тобой.       (Наутилус)       Это не про нас, совершенно точно. Мне следовало уйти ещё тогда, когда она спросила, «кто у нас будет за всё отвечать». За что такое у нас нужно отвечать? У нас нет военных действий, в которых мы были бы в командующем составе. У нас не находится под началом производство. Чёрт возьми, мы никакой такой судьбоносной деятельностью не заняты! Простые житейские вопросы можно – и в моём понимании нужно – решать солидарно. Но равенство ей было чуждо. Раб превосходно вьёт верёвки из хозяина, а тем более из того, кто хозяином быть не хочет. Я полюбил её сперва из чувства вины из-за отсутствия интереса к ней, равного её интересу, отличным способом взять меня тёпленьким было вызвать во мне вину, показать, что я настолько слеп и чёрств. Тогда я не знал, что только не завоёванное, только прохаживающееся по её сердцу коваными сапогами может быть ей ещё интересно. Я полюбил её потом за незаурядность, талант – она писала стихи, прозу, я любил говорить с нею о творчестве, за непонятость, за её несчастную судьбу. Но вина была основным содержанием наших отношений. За то, что я не понимаю её, не разделяю её интересов – как только разделял, она увлекалась чем-то другим, за то, что я не одна из её ДЕВОЧЕК. Я говорил, что люблю её за внешность (за такие слова огребал по первое число), потому что любить её за характер чересчур даже для меня. Но как только оформилась, выкристаллизировалась у неё эта религия рабов и хозяев, я почувствовал, что от этой любви я свободен. Четырёх лет жизни жаль, конечно, но остальной жизни жальче. Я в равной степени откушу руку, протянутую, чтоб надеть на меня ошейник или протягивающую поводок и кнут. Когда-то, когда мы спорили об одном эпизоде в «Кэнди-Кэнди» – в детстве какого только дерьма не смотрели – она восхищалась моментом, где героиня, ради подруги, встала на колени перед злодейкой, я пообещал, что брошу её, как только она встанет перед кем-нибудь на колени. Я болезненно горд, я не унижусь. Ради кого и чего угодно.       Моя проблема была, думаю, в том, что система, прости господи, взглядов и потребностей моей первой жены раскрывалась не сразу, а была столь своеобразной, что видеть скрытые во тьме логические связи не получалось, можно было только охуевать, а откуда это, а вот это почему так? Вот какими они были, взаимоотношения полов, в кривом зеркале её сознания? Начиналось-то с тотального, как мне казалось, мужененавистничества. Женщины всегда были жертвами мужчин. Вот например, возьмём такую замечательную, волнующую и влекущую тему, как проституция. У меня от неё такой нервный тик выработался, что много лет потребовалось, чтоб он прошёл. Нет, меня совершенно не улыбают шуточки на тему Саши Грей, и мужчина, называющий женщину шлюхой, чаще вызовет ярость, чем сочувствие. Да не имеют права вообще тут разевать пасть те мужики, которые пользуются услугами проституток! Что не значит, что я полностью становлюсь на сторону этих униженных и оскорблённых и вместе с женой ненавижу мужчин за то, что им, видите ли, секс подавай. Я могу только презирать этих женщин, которые при облавах закрывают лица от камер. Что бы ты ни делал – не стыдись. Ведь, чаще всего, речь не о похищении, не о сексуальном рабстве (а в таком случае опять же чего стыдиться тебе, жертве?) – ты сама выбрала этот путь, дорогая? Либо выбрать что-то иное – в конце концов, мыло и верёвки в хозяйственных магазинах не перестали продаваться – либо не закрывать рожу сейчас. У меня всегда были хорошие отметки по литературе – но про русскую классику я могу только матом. На вопрос, почему, у меня есть два слова в ответ: Соня Мармеладова. Героиня, которой полагалось восхищаться, и которая вызывала омерзения больше, чем все на свете «но я другому отдана и буду век ему верна», или чем даже Маргарита Булгакова. Серьёзно, предполагается, что все без исключения юные души должны проникнуться глубоким восхищением её жертвой? Да чёрта с два! Все на свете умирающие братишки и сестрёнки меня переступить через себя не заставили б, но эта убогая овца сделала это даже не ради надежды на спасение жизни – ради уже мёртвого ребёнка!       Мужчины, стало быть, монстры, потому что хотят секса, а женщины – жертвы, поскольку этот секс им дают, за деньги будь или в браке. Я в принципе-то согласен, что брак это узаконенная проституция, но на рынке два дурака. И в одном охуенном примерчике – познакомилась где-то моя милая с самой настоящей лесбиянкой, которая вышла замуж, чтоб закосить, и вот жаловалась теперь, «как надоела эта трахля» – мне жаль мужика, а не бабу. И в сюжетах, где красотка крутит-вертит мужиком, дразнит его и обламывает, я не вижу ничего, кроме рвотного средства.       Было так: женщины всегда жертвы, а мужчины всегда во всём виноваты. А мне надоело быть в виноватых. Но было не только так. Если б было только то, что позже я наблюдал в таком явлении, как радфем (тогда-то мы таких словей не знали) – это б было слишком просто… Да, наверное, она была со мной так агрессивна именно потому, что не хотел быть агрессивным я. Она даже признавала иногда, что провоцирует меня. «Я хочу сделать тебя сильным». Но я не хочу быть сильным. Точно не у себя дома, я достаточно сражаюсь за его пределами, домой я иду отдыхать. Дома я должен жить, не ожидая поджопника. Хозяин должен быть у домашнего животного, оно не самостоятельно, оно зависимо от заботы. А человек должен гордиться тем, что он человек, что он свободный. Говорят, мания величия всегда идёт рука об руку с комплексом неполноценности. Комплексы у нас с женой всегда были знатные, но видимо, очень уж разные. У неё страх жизни вылился в эту потребность в зависимости, в подтверждении своей нужности через владение. Может быть, у неё и было это ярко и гротескно уж чересчур, однако она ли одна? Посмотрите, сколько среди популярных вещей в любом популярном фэндоме, НЕ с рейтингом NC-17. Даже если это канон, в котором сроду никто ни с кем не трахался, как Трансфомеры. У йуных авторов они будут трахаться. Непременно с попаданием в плен, пытками, цепями, большими размерами, подручными предметами и нередко травматично. Непременно с кучей тех, у кого «нет слов, автор, вы великолепны!!!», «ух, ах, меня пробрало, сцена великолепна», «автор, проду»… Благодарствую, порукоблудил… Почему? Неужели вам не… жалко? Не противно? Неужели хотелось бы чего-то подобного над собой? Ну, не в той же степени…       Самки нуждаются в сильном самце. Защитнике. Самкам страшно. «Бьёт – значит любит» не перестало быть законом отношений. Меня окончательно выморозило, когда я прочитал слэш с диноботами. И ладно б они там между собой. С диноботами! Я не понимаю зоофилию не потому, что я ханжа, а потому, что у меня даже секс не может быть без интеллекта. Самый возбуждающий орган – это мозг. Я не понимаю, как можно, будучи разумным, сделать выбор в пользу животного, нерассудочного, примитивного. Как можно восхищаться не тем, кто это, какой он, спектром ваших отношений, не духом, а единственно плотью, инстинктами, звериным напором? Это инстинкт, да, ответили мне. Грубая сила привлекает. «От сильного самца родятся сильные дети». Такой-то ответ я получаю в 21м веке – стоило пройти векам эволюции, чтобы юных дев возбуждали пещерные типажи, чтобы юные девы думали маткой!       Но многим ли легче, когда хозяин – не животное, а бог? Когда-то у людей были звероподобные боги. Всего лишь другая эволюционная ступень. Всего лишь другая эволюционная ступень, в сравнении с Праймом в рабстве у десов. Что я мог, кроме как, когда по лёгкому такому… юникронотрясению понимал, что у Повелителя с его богом сейчас не самый простой момент отношений, обнимать колонны и умолять прекратить? Я мог пытаться понять. Собственно, это был единственный путь. Понять, что любовь и ярость тут не могут существовать отдельно. Что ему это нужно… обоим нужно. Эти встряски, это унижение, эта всесильная сеть тентаклей. Это ощущение, что кто-то сильнее его. Бьёт – значит любит.       У дестронов вообще всё замешано на силе, и другие отношения у них, наверное, невозможны. Даже у Гальватрона и абсолютно преданного ему Найтскрима, никогда не занимавшегося блядскими провокациями в духе своей параллели из Г1. В агрессии они сбрасывают напряжение, расслабляются. «Корона давит» – говорил он об этом желании быть в роли жертвы, объекта, жажде пассивной роли. Когда не спрашивают, просто берут. А у меня? Что мной двигало в нашей игре про встречу в тёмном переулке – Люк предлог, но не причина, уж точно не всему тому, что было дальше. У меня тоже корона?       – А сколько можно было быть… Циклоном от алозначных?       Я много на себя брал. Всю ту войну я много на себя брал. Иначе откуда эта потребность, периодически прорывающаяся в том или ином из миров, в журавле, за которым можно следить взглядом до боли в глазах, в идеале, образце, перед которым можно преклоняться, в соблазнителе, которому можно ввериться, в лидере, по слову которого можно врываться в города, передёргивая затвор, в любви такой – со страданием, самоотречением, сожжением мостов за собой, потребность убиться об Старскрима, об Люка, об Найта? Да, у этой потребности могут быть разные формы, разные оттенки у этой любви, но корень, наверное, один. Потребность в клятве, в посвящении жизни.       Да, Юникрон коснулся моего сердца. Я услышал его зов. Я увидел своим мысленным взором – чёрно-зелёную координатную сеть, сплетение тентаклей, галерею тёмных зеркал. Его величие рядом с моей малостью. Его воля, которую несёт, которую творит Гальватрон, которая сделала меня Его Щитом, отразилась в юникронианской зелени моих глаз. Что ж, он оценил этот прикол, видеть в своих сетях атеиста.       И да, тогда мы уже говорили о структуре миров. Не только о различии этого мира и того, о сетке миров. О множестве миров. Об отражениях.       Есть стержень личности и её грани, и её отражения в гранях зеркал. Отражения – это не то же, что личности, тебя не становится двое, это ты же, но в другом мире. Иногда это действительно прошлые жизни, иногда – проживаемые одновременно. Помнится, мы пытались сделать даже некую хронологию. Некоторые из этих миров-жизней почти не касались жизни этой, мы мало о них говорили. Например, то пресловутое Средиземье, где я был храброй юной эльфийкой, которой предсказательница нагадала, что ей предстоит полюбить Тёмного властелина, сказано – сделано, дева собрала походную суму и отправилась к Мордору, по пути наверняка пережив много интересного, и в общем, тот самый анекдот про «позволительно ли властелину прятаться под троном», откуда его вытаскивали за серый хвост, чтобы ЛЮБИТЬ… Фэнтезийные миры меня никогда не цепляли, я устремлён в будущее, а не в прошлое. Не слишком разрабатывали и Код Гиасс, я категорически не согласен был, что я Сузаку, таким долбоёбом я быть просто не способен. Это Люку больше по характеру. Код Гиасс меня по итогам выбесил. «Я думал, он хочет изменить мир, а у него, оказывается, просто мамочку убили!» Личные мотивы для меня принижают любую святую борьбу. Хотя поржать на тему, что Лелуш должен выйти за меня замуж просто уж чтобы сменить эту дурацкую фамилию, хотя у меня не лучше, ну а чо ему, подданных стесняться? Он и так Проклятый Император – я мог. А Шицу против не будет, мы ж на её пиццу покушаться не будем.       Но началось – и было самым масштабным – с того, что он сказал, что я – Риббонс Алммарк. И я долго бегал от него с воплями, что я на фикус не похож, а он убеждал, что очень даже похож… И этот мир я тоже узнал почти досконально раньше, чем посмотрел. И так родилась она, постканонная наша реальность, где Локон Стратос полез в обломки Нуля – убедиться, что главгад действительно мёртв… И зачем-то вытащил его, ещё живого, и притащил в медблок Птолемея… Другомирное, реальность Anno Domini       Тишина. В углу на кровати сидит, притянув к себе колени, кукла. Разумеется, кукла – люди такими не бывают... Кукла снова видела во сне кого-то с такими же салатовыми волосами, и теперь пытается согреться...       Чтобы всё работало идеально, мы намеренно старались избежать централизации, сосредоточения всего в одних руках. Для того и были созданы эти независимые ветки, и каждый делал свою часть работы... Но вот в чём уникальная проблема – для того, чтоб выполнять эту работу наилучшим образом, каждый сектор должен верить в абсолютность своей задачи, и стремиться к достижению цели... даже если эта цель и не должна быть достигнута на самом деле. Для этого каждый сектор в основном не должен знать о деятельности другого сектора, или же о взаимосвязи их деятельности. Так, сражающиеся должны стремиться к тому, чтоб победить и выжить. Но при этом они не должны на самом деле ни победить, ни выжить. Но их стремление при этом должно быть искренним и сильным, иначе ничего не получится.       Мы служили идее... Мы были созданы для...       Не впервой для достижения великой цели причинять друг другу боль... много боли...       *раскачиваясь, прикрыв глаза, чувствуя, как сбегают слёзы...*       Мы все – шахматные фигуры в этой великой шахматной партии, только и разницы – кто-то пешка, а кто-то ладья, а кто-то и король, да вот только многим ли ему лучше – королю, если он такая же шахмата, и над ним тоже рука шахматиста? Говорят, идеалисты бывают особенно жестоки... И я теперь пытаюсь понять – ты был настолько фантастически жесток, создатель, или настолько же фантастически добр, жертвенен – если как я сейчас, осознавал всю неизбежную боль этих столкновений, этих падающих шахмат, и всё же решился... всё же позволил это... Шахматы будут теперь моей фобией, да...       Как странно утешать тебя, мой человек, в момент, когда твой собственный вид причиняет тебе боль... Но не более странно, чем жить по твоему приговору. Вы знаете, что такое «жизнь продолжается, несмотря ни на что». А мы... а мы – можем это знать?       Мы созданы для... И как жить после такого, когда эту цель вышибли у тебя из-под ног, как помост из-под висельника? Ты-то понял, понял, что дело не во власти... В тех самых ростках зла и несовершенства в каждом человеческом существе, в том самом поиске абсолюта и в той самой неизбежности боли – всё это было придумано задолго до нас...       ...когда уже с другим оттенком звучит это «мы»... Когда вспышки боли... Когда всюду, куда падает взгляд, видишь шахматную доску, чёрную гарь, белый снег...       «Надо заново придумать некий смысл бытия»... Мы и придумаем – друг для друга, потому что мы как две карты, стоим лишь опираясь друг о друга. Ты вытащил куклу из развороченной машины – ну что ж, теперь это твоя кукла. «Ты мой ангел»... Я смогу тебя защитить... Надо сберечь того, кто взялся защищать этот мир от него самого... Земля, 21 век – Закулисье       Живые машины       С сердцами в груди,       Для этой войны       Созданы мы.       Ньютайп, Ньютайп,       Для чего и кем ты рождён, вспоминай.       Ньютайп, Ньютайп,       В звёздной пыли потерян твой рай...       (Unreal - "Newtype", видимо, авторы смотрели только тех гандамов...)       Это тоже аниме в жанре меха, но там не живые роботы, как в ТФ, там управляемые пилотами «мобильные доспехи» – имеющие тоже вполне антропоморфный вид. Сериалов с общим названием «Гандам» несколько, я был весьма обзорно ознакомлен и с другими, но «поселились» мы именно в этом – «Нулях», нежно любимых Гальвом. Его «аватарой» там был Лайл Диланди, он же Локон Стратос-Второй, гандам-мейстер (то есть пилот робота-гандама), моей – Риббонс Аллмарк, Первый Инноватор.       Аниме – мультики для детей? Для детей – американские сезоны ТФ, с простым, внятным делением добра и зла, простым сюжетом, минимумом жестокости и смертей. История об эксперименте по объединению человечества посредством создания внешней угрозы – этих самых Небожителей, пилотов гандамов, вознамерившихся «уничтожить саму войну», нападая на каждого, проявившего военную агрессию, о создании своего рода теневого правительства, о создании искусственной расы сверхлюдей, сознание которых способно соединяться с совершенным компьютером – она насколько для детей? Нарисованное стереотипы велят воспринимать как несерьёзное. Смешное, убогое заблуждение.       В этом мире есть «аватара» и у Найтскрима – Тьерия Эрде, мой собрат по расе, их собрат по комплексам, двойной агент в стане Небожителей, предавший свою расу и План ради людей. Это не история, где есть правая сторона и неправая, злодеи и герои. Это история, где сражаются не Добро со Злом, а группы, противостоящие по своим интересам. Куда как далеко от детской героики американских (да в общем-то, и японских) «Трансформеров». Куда как ближе к человеческой жизни…       Хотя действие происходит в будущем, в веке эдак 25м, основные обрисованные там проблемы – это наша нынешняя современность. Геополитика, мать её – дружба и противостояние трёх блоков – Североамериканского, Расширенного Евросоюза и Лиги Человеческой Реформации (Россия+Китай) и прозябание стран «третьего мира», ни в какой блок не вошедших, терроризм – и старый добрый исламский радикализм, давший нам такого замечательного персонажа, как Сецуна Ф. Сейей, прославившийся в веках тремя фразами: «Бога нет» (главное разочарование и проблема его жизни), «Я гандам» (отождествление себя с машиной в попытке эту моральную проблему решить) и «Не трогайте меня» (дистанцирование от мира в желании остаться с этой проблемой один на один), и не менее старая добрая ИРА, давшая другого персонажа – Локона Стратоса-Второго, да в общем-то, и Небожители как таковые, по своим задачам и действиям – не те же ли террористы, уровнем выше?       В сериале множество сильных моментов, сильных образов, но сопереживать – некому. По крайней мере, мне. По крайней мере, из главных-центральных-условноположительных персонажей. «Положительные от слова – всех положим», совершенно объективно сказал Гальв-Локон.       Вероятно, хорошим-положительным мог считаться первый Локон Стратос, Нейл. Весь такой рубаха-парень, изо всех сил пытающийся примирить-подружить откровенно не склонную к этому команду. Он погиб в конце первого сезона, что, каждого по-своему, знатно морально травмировало остальных, но на мой взгляд, правильных выводов из этого не сделал никто. Они сделали из Нейла икону, которой он вовсе не желал быть, сами же остались такими, как и были – такими, какими причиняли ему недоумение, если не боль. На смену ему во втором сезоне и пришёл персонаж Гальва – пришёл таким же образом, как главгерой в «Аватаре» – будучи близнецом погибшего. Гандам – штука довольно сильно заточенная под конкретного пилота, и не всякую замену адекватно воспримет. Стоит ли говорить, что в свободное от сражений время Лайл занимался тем, что комплексовал на тему «Все любили брата, а я говно, ну и ладно, говном и буду».       Сецуна, о котором говорилось выше. В девичестве Соран Ибрахим отправился в террористы практически с горшка, начав с того, что собственными руками убил родителей – тоже в рамках программы приближения к богу. Потом мальчика накрыло осознание, что бога нет, а потом он увидел спускающегося с неба гандама и уверовал, что вот это-то и есть бог… Понятно, что при таком детстве и отрочестве люди с нормальной психикой не получаются, но окружающим-то от этого не легче. В конкурсе отморозков сериала Сецуна однозначно в тройке лидеров – замкнутый, мрачный и совершенно повёрнутый на гандамах. Естественно, что люди, не занятые маниакальным поиском бога или богозаменителя, понять его душевную боль не способны, а значит – и смысл обращать на них внимание.       Было б слишком пресно, если б список психически нездоровых персонажей на нём заканчивался. Аллилуйя Хаптизм – самый неоднозначный персонаж в том смысле, что нужно уметь вызывать одновременно одинаковой силы жалость и омерзение. Аллилуйя – не совсем человек, плод экспериментов Лиги Человеческой Реформации по выведению суперсолдат. Вопрос, можно ли назвать этот эксперимент удачным – весь выводок будущих суперсолдат возрастом немногим старше, чем Сецуна на начало своей террористической карьеры сбежал из лаборатории, находящейся на какой-то космической колонии Земли, и пытался на захваченном корабле достичь Земли. Насколько они там были супер, но всего предусмотреть детишки не смогли – воздуха и еды не хватало на всех. Под воздействием страха и отчаянья в Аллилуйе взяла верх вторая, тёмная личность, и он перебил всех собратьев, чтобы выжить. Что было дальше и где он путался до того, как стать гандам-мейстером, осталось за кадром, в кадре же была классика шизофренического жанра – противоборство двух личностей внутри одного тела. Мягкий размазня Аллилуйя – как штатный режим, циничный, безжалостный Халлелуйя – как реакция на стресс и боевую обстановку. Грубо говоря, Аллилуйя для социальных взаимодействий, Халлелуйя – для того, чтобы убить врага. Да, суперсолдаты отличаются необычайной выносливостью, физической силой, высокой скоростью реакции. При том раздвоение личности, переживаемое с сильным душевным дискомфортом, для них норма. Они способны чувствовать друг друга на расстоянии, обладают телепатией, и эти ощущения для них тоже не из приятных. В общем, у нас с Лигой Человеческой Реформации явно разные представления о совершенном человеке.       Ну и вишенка на торте, Тьерия Эрде. Неопытные зрители нередко принимают его сперва за девушку, с опытными такого, конечно, произойти не может – опытные знают, что если костюм не распирает от внушительных буферов, то это скорее всего мальчик. Мелкогрудые героини в аниме бывают редко. Но Тьерия выглядит женственно со всеми поправками на рисовку – у него строгое каре, розовая кофточка, совершенно женская холодность и стервозность. Тьерия отталкивает людей иначе, чем Сецуна, но не менее резко и жёстко. Попросту, вероятно, потому, что у него и подобия человеческого прошлого не было, он вообще не человек. Правда, большую часть сериала он сам в точности не знает, кто и что он такое. Единственное, что значимо для него большую часть жизни – это Веда, суперкомпьютер, руководящий воплощением Плана по объединению человечества, его сознание способно напрямую, дистанционно, телепатически соединяться с ней. Ну ещё – образ Нейла, разумеется, после того, как тот умер.       И вот эта замечательная компания у нас – положительные герои? И вот этот самый Сецуна был назван истинным инноватором – звание, которого могли быть достойны только мы…       Это был совсем другой клубок, накал страстей, чем в ТФ, я думал, что уже не смогу представить себя в органике… Но это ведь не просто органика. Инноведо – генмодификанты, сверхлюди. Совершенная раса. Наполовину цифровая жизнь. Золото Веды в глазах. Как говорит Гальв, «вот оно».       – В этом мире нет Бога.       – Нет. Я – Бог.       Разве не это было моей мечтой? Объединение человечества, изменение мира. Вести это человечество, под руководством более мудрых, совершенных. Нас.       Разве не прекрасно это? Армия клонов без чётко определимой половой принадлежности. Разве это не моё? «Понятие семьи не имеет для меня значения». Хотя – смотря что считать семьёй. В реальности ТФ я потерял весь свой выпуск, в реальности Нулей – весь свой вид. Канон был милосерднее – я умер. В нашей альтернативной реальности я остался жив после крушения всего, чем жил и во что верил, прихотью одного из своих врагов. Он не смог выстрелить в покрытое сетью трещин стекло скафандра. Устал убивать. «И только попробуйте кто-нибудь запретить мне быть добрым и милосердным». И суд Небожителей, «самый справедливый суд в мире», приговаривает меня к пожизненному заключению… в каюте Локона Стратоса. И долгий путь от обоюдной ненависти – за Тьерию, за весь мой вид, за План, через этот стокгольмский синдром снова, нам предстоит к какому-то подобию нормальных взаимоотношений.       – Это у военнопленных есть права, - издевательски усмехается он, прижимая моё хрупкое подростковое тело к кровати, - а ты даже не человек.       В семье, говорят, не без урода. В семье инноведо было даже два урода – Реджин Реджетта и Тьерия Эрде.       – Почему Старскрима ты терпишь, а вот Реджетту уже нет?       – Видишь ли... Старскрим никогда не был МОИМ заместителем...       Этот смех – однозначно больной смех…       – Ты думаешь, это мне дали пожизненно? Нет, Локоша, это НАМ дали пожизненно…       И он понимает, что это так. И мы, каждый со своей болью, со своей нестерпимой потерей – Тьерии и Энью с одной стороны, Веды и всех собратьев с другой – начинаем проникаться друг к другу. И этот рослый лохматый мужик, похожий на огромного игривого пса, плачет так, как плачут только мужчины, пьяные, одинокие, опустошённые. И прячет слёзы в моей салатовой макушке. И мы спорим яростно – много ли он, человек, понимает в том, что у меня было, что я потерял? Что значит эта связь, этот полёт в цифровом море, истинное всесилие, истинная божественность, и истинная близость, истинное понимание… Это золото, что дороже всего… И много ли я понимаю в том, как можно было любить моего брата. Холодного, жестокого, замкнутого его, не Энью даже. Он пошёл против меня, против Плана, он должен был умереть! А он говорит, что это я должен был умереть, потому что наш План, наша цель были глубоко чужды человечеству. Но не умер… И нам обоим теперь как-то жить с этим. Нам обоим, Лайл Диланди. С дырами в сердце. Выжженными тоской, оборванной связью. Моей, с ними, твоей, с Тьерией. Как ни смешно, глупо, противно, нестерпимо – я ведь для тебя последнее, что осталось от Тьерии, да? Ты приговорил меня к жизни за его смерть. А может быть, тебе, как многим твоим собратьям, просто нравится наблюдать страдания поверженного совершенства. Ты говоришь, что я не бог. Тогда кто я? Может быть, Люцифер, поверженный только за то, что отказался поклониться человеку? Я не человек. Я не страдаю вашей сентиментальностью. Но мне жаль тебя. И я один в этой холодной вселенной, с оборванными связями, с ноющей болью во всём существе, со звучащими в ушах последними криками… Так же, как и ты. И ночь за ночью у нас – словесные пикировки, страстные объятья. В этих объятьях горечь безысходности, но это всё, что у нас есть.       Спим в тесных объятьях – это сокровище пролило на моей половине дивана чай. Не устыдилось ни капли, пообещало в новом отыгрыше как-нибудь пролить на кровати пиво.       – Я же на тебе спать буду!       – Ничего, ты не тяжёлый... И вообще, мы и тебя напоим, погоди! С Сумераги напоим. Мы профессионалы.       – Ага, а вот я – явно нет...       – Ничего, мы тебе наутро вон у Аллилуйи, он русский, рассольчику попросим...       – Ага, простой русский парень с простым русским именем Аллилуйя...       – Ну, получилось так...       Ржом, конечно. Лучше ржать, чем плакать. Я – ручное, личное мировое зло. Я у них мировое зло. Я, который всего лишь хотел добра человечеству.       В самом деле, иногда интересно – что курил автор? Создатель Плана Аолия Шенберг – он жил и умер задолго до сериальных событий, и на экране появляется в видеозаписи – как многие смотревшие отметили, очень похож на дедушку Ленина. Да, ещё можно вспомнить один из прикидов Сецуны – белый китель и алый шарф… Но не, не, это уж точно просто совпадение…       – Ну а что, Небожители по сути тоже рыцари...       – Двинутые фанатики, то бишь? «Пошли, отнимем у неверных гроб Господень»?       – Ну... Что мы у тебя отнимали?       – Ве-е-еду...       – Блин! А в Веде, кстати, был саркофаг Шенберга...       Это та же история, что в ТФ. Он спасает меня от мира или мир от меня. Нас друг от друга. Не нужно тебе воевать. Не нужно тебе пытаться изменить мир. Не нужно, оставь лучше нам. Будь свободен от этого. Ты достаточно отдал за мираж…       Но я не могу изменить свою суть. Я не могу перестать быть инноватором. Я могу лишь снова посвятить себя тебе – всё, что от меня осталось…       И игра выходит на новый уровень. Воскресают, благодаря бэкапу Веды, Тьерия и Реджин.       – Да, одним нехорошо твоему бывшему заму с новым начальством – тут, блин, работать придётся! Много работать! И потенциальных лохов-то, которым можно передать поручение дальше, тоже вокруг не осталось... Так что будет он, видимо, принудительно время от времени устраивать Тьеричке отдых. «Смотри, Тьеричка, вот это - ОТДЫХ! Люди - так - отдыхают!» Ну, и остальная команда ему с удовольствием поможет...       – Оргию устроите?       – Зачем сразу оргию? Есть же другие способы отдыха...       – На карусельки сводите?       – После гандамов?       – Ну в кино...       – После Веды?       – Ну сам видишь, только оргия! Поить его как – думаю, сам догадываешься... На пляжу картина – уже видел, какая будет... Все в одних трусах, он один на берегу с книжкой... В него как рыбака или охотника, думаю, тоже никто не верит...       И игра растёт, ширится. В неё приходят Кэт и Нэд – Сецуной и Аллилуйей. И бывшая автоботская база становится Птолемеем, даром что кроме мейстеров никого… Но кто как, а я не в претензии, мне ни Сумераги, ни Фелдт тут не позарез. Я, кстати, заметил, что ненавижу розовые волосы. Ещё терпел в этом смысле Лакус. Но точно никогда не полюбил бы Юфемию, поэтому я не Сузаку. А Фелдт какая-то отмороженная. Нет, хорошо, что нет Фелдт. Хватит того, что есть Тьерия – это отражение Найтскрима. Да, здесь мне в разы труднее его любить…       Мир тот – боль и надрыв, непрерывный ангст, в монологе и в диалоге. Мир этот, реал – позитив и созидание. Было б странно, если б я ушёл только к новому миро-творчеству, отказался от деятельности. Гальв-Локон приобщает меня к косплею. Это составляющая моего счастья, наряду с маленькой квартиркой, к которой на второй этаж я взлетаю с пакетом вареников и пряниками к чаю; толстым котом, который, говорит его хозяин, привязался ко мне, плещущимися в аквариуме сомами, прогулками, коктейлями. Я помогаю ему, и большей радости быть не может. Он раскладывает старую, довольно сварливую швейную машинку, ползает по полу, раскраивая, толстый кот с независимым видом располагается на ткани. Я помню, как красил белые треугольники на хаори, матеря японские традиции и Японию вообще. Совершенно не экономная нация… С запасом шьют, на случай, если самурай потолстеет?       – Да, - говорит он, примеряя смётанные хакама, - не спрашивай, сколько Повелителей сюда может влезть.       – Да ты в одной штанине поместишься!       – У меня ещё вторая есть, заходи.       В начале зимы мы едем на фестиваль в другой город. Я вообще редко куда-то езжу, это само по себе событие. Ночь перед этим не спим, чтобы точно не опоздать на автобус, опять кого-то троллим в сети. Выходим в дикий ещё далеко не рассветный час и шпарим пешком на первый транспорт, способный увезти нас на вокзал, через ледяную, заснеженную пустошь. Юрона…       Зуб на зуб не попадает, а мы ржом, и если какие-нибудь маньяки и есть в этом месте, почти исключающем жизнь, то они разбегаются от этих диких воплей. Запоздало сетует, что не доделал часть реквизита.       – Да уж… Ты и сына вот не доделал! Люка-то! А потом сам жалуешься!       – Будем надеяться, хоть Лея доделанная вышла… Кстати да, кто-нибудь знает, где Лея?       Ржали, что если мест в автобусе не хватит, полезем в багажное отделение, а чтобы согреться, будем доделывать Лею…       В автобусе по дороге туда Задорнова крутили. Тронула подборка про американские законы - в частности, в каком-то штате «запрещаются браки между лицами одного пола, потому что это может привести к рождению неполноценных детей»... Автобус плакал... Я сразу взял на вооружение:       – Что, Локоша, съездим?       – Чтоб хоть неполноценные, но были?       – Ага... Ключевое слово – были. У тебя ген близнецовости, у нас тоже того... клоны... Они ж минимум по двое бы шли! Сумераги бросила бы пить навсегда...       Там, на фесте, мы поженились в полном соответствии с анимешными законами. У клуба два «штатных священника». Звучала речь, правда, своеобразно:       – Короче, будьте женаты, суки, я ничего придумать не могу!       Косплейных планов сразу выросло громадье. По Нулям, это само собой. И по Супер Линку. Это вообще безумие, даже пытаться склепать доспехи Гальватрона и Найтскрима, но мы упорные, мы сможем. За неимением у них второй тушки здесь, Найтом буду я. Ну, ещё можно по Армаде – он Старкрима, я… Алексис. Совсем не обязательно косплеить себя самого, а иногда это и невозможно. Ну, рожей или комплекцией не вышел, и всё. Но для Нулей мы оба достаточно вышли. Он до стадии «сойдёт», а я идеально. У меня идеально усреднённая внешность, которую затруднишься описать – нос средний, рот средний. Человек Эпохи Кольца Ефремова. Только придётся помучиться с поиском салатового парика нужного оттенка, те, что на Шицу делают – слишком кислотные. Да и не рехнулся он ещё, Шицу стричь. И, кстати, нашёл, заказал.       Норма жизни косплеера – половину шкафа занимают косплейные костюмы и он их иногда надевает просто на улицу, многие из них позволяют, вполне. В стенной нише висит куча скальпов, когда нас пугали лишаём Белиала, я отшучивался, что если что, займу какой-нибудь не сильно страшный паричок. И это нормально, бросать жадные взгляды на мусорку – не выкинул ли кто подходящий кусок картона. Профессиональное. Один раз мы ночью вышли занести здоровенную коробку, очень удобно, такой цельный лист без сгибов… Удивлялись, чего она такая тяжёлая. Обнаружили внутри рамку из ДСП…       И смотрим, конечно. Для отыгрыша освежить знание канона всё же необходимо, даром что не фанфик пишем, никто нас за ошибки не заругает. Но нам самим важно, понимаете?       – Я понимаю, почему этот гандам у вас называется Забания. Потому что Херувим у вас оказался от слова «хер вы меня теперь восстановите»…       Сюжет развивается. В конце концов, не слишком много можно написать о безвылазном существовании в каюте. И Локоша отправляется по каким-то делам в Азадистан, прихватывая меня с собой.       Азадистан – это… ну, возьмите в нашем времени некую равнодействующую наиболее злополучных ближневосточных стран, вот это оно и будет. Страна «третьего мира», не вошедшая ни в один блок, что логично, так как предложить ей совершенно нечего. Бывшая нефтяная держава в век, когда на нефти уже ничего не работает, погружена в хаос, в руинах не только экономика, но и жизнь в целом, бесконечные междоусобные войны, попытки получить от Евросоюза или кого-нибудь ещё хоть какой-нибудь кредит… И кажется, на Азадистан плевать всем, кроме единственного человека – принцессы Марины Исмаил.       Это один из немногих персонажей, кто вызвал у меня неодолимую симпатию с первых кадров. Своим отчаянным пацифизмом, своими попытками спасти погибающее, обречённое государство. Единственное, что портило для меня её образ – навязчивая идея пробудить в Сецуне человека. Понятно, что жизнь у принцессы в целом тухлая, но влюбиться в конченую отморозь – не способ сделать её лучше.       – Как называется столица Азадистана?       – Не знаю!       – Локоша, твою мать! Я понимаю, что лично ты способен приехать в город, гулять по его улицам и не знать, как он называется, но меня-то с собой не равняй!       В итоге воскресший Тьерия, у которого моё наличие на корабле и своеобразные отношения с его Локоном вызывают зубную боль, меняет мне формулировку меры наказания – пожизненная ссылка в Азадистан. Марина – существо доброе, примет и военного преступника, который по-прежнему, даже лишённый Веды и власти – не человек. И хотя формально, прямого взаимодействия уже нет, пишется всё равно так же легко, а флудится устно тем более.       С чего оно может начинаться? Например, с той самой фразочки моей любимой, про «Сел Иванушка-дурачок на конька-дебила». Что-то такое спросил Локоша, в ключе – а где конёк-то? я, естественно, в ответ – между ног, вестимо! Тот чего-то ржёт. Чего ржёт?       – Ну а где, по-твоему, у человека конь находится? между ног как раз! Я понимаю, что вы с вашими гандамами всё это уже забыли... А вот века четыре назад люди на лошадях верхом воевали, не на машинах. Ещё в начале двадцатого века, вообще-то... Хех, а мило вы смотрелись бы в таких декорациях...       Далее было представление Сецуны на коне и с саблей – очень легко представилось, кстати...       – Эдак период, скажем, гражданской войны. Если проводить параллели – то вы, наверное, махновцы... А мы Красная Армия, да. А кто не верит, тому в глаз...       – А почему же мы тогда победили?       – Потому что Нестор Махно Веду спёр!       Это проходит через всю жизнь, украшая быт декоративным узором, без которого сложно представить, как живут обыватели.       – Давай дуй уже за печеньками!       – Ага, а ты пока пропылесосишь, да?       – Нет, я буду отыгрыш писать. Пылесосят у нас инноваторы.       – Да-а? Инноваторы, говоришь? Вожделею увидеть Тьерию с пылесосом! Или это... Сецуну! А что – «Докажи, что ты инноватор! Пропылесось!»       Новый Год справляем в тёплой компании друзей и коллег по косплейному цеху. За столом людей вообще по минимуму. Десептиконы, автоботы, пилоты гандамов, прочие меха. Поднимаются тосты за будущие фесты. Представляется Новый Год на Юникроне, Найт, наряжающий ёлку, Конвой в роли Деда Мороза – ну а что, красный… Мировое зло на кухне мыло посуду, а гад Локоша бегал вокруг с фотоаппаратом…