Было так – я любил и страдал. Было так – я о ней лишь мечтал. Я ее видел тайно во сне Амазонкой на белом коне. Что мне была вся мудрость скучных книг, Когда к следам ее губами мог припасть я! Что с вами было, королева грез моих? Что с вами стало, мое призрачное счастье? Наши души купались в весне, Плыли головы наши в вине, И печаль, с ней и боль – далеки, И казалось – не будет тоски… Ну а теперь – хоть саван ей готовь! Смеюсь сквозь слезы я и плачу без причины… Ей вечным холодом и льдом сковало кровь От страха жить и от предчувствия кончины… Понял я – больше песен не петь, Понял я – больше снов не смотреть. Дни тянулись с ней нитями лжи, С нею были одни миражи… Я жгу остатки праздничных одежд, Я струны рву, освобождаясь от дурмана, - Мне не служить рабом у призрачных надежд, Не поклоняться больше идолам обмана! (В. Высоцкий, но исполнение А.Иванова, так, и не иначе)
Можно, пожалуй, сказать, что я – та самая точка, в которой грань, отделяющая игру от фанфика, истончается предельно. Дифференциация есть, и я её проводил и провожу. Та история Когтя, которая даётся здесь в первых частях глав – то, что было. Та история Когтя, которая существовала в виде отыгрыша на троих – Гальватрона, Люка и меня – это именно игра. То, чего не было и быть не могло. Ведь у нас не только не было бета-размножения. Мы не имели понятия о параллельных мирах и не могли б туда попасть. Но изменение моей программы, меч в груди, прикосновение Юникрона – было. Так же было, как мой разрыв с бывшей командой. Но всё это было, конечно, здесь, в этом мире, просто с некими нашими ментальными проекциями, душами. И когда мы будем улетать – если мы будем улетать – меня заберут дестроны. Не телесно, они сами не присутствуют в этом мире телесно. Юникрону вообще пофиг такие мелочи, воссоздаст новый корпус. А то, что я писал в смысле фанфиков – трилогия Старвинда, «Настоящая власть», «Туннель» – это именно вымысел. Зачем трансформеры пишут фанфики про себя? Ну… прикольно. И таким образом – однозначно тем, чего не было и быть не могло – можно тоже очень много выразить… Я писал по Г1 для Старскрима и по МФ для Меги. «Камень» по Виктори написан для Прайма, это аллегория, это моя отчаянная настойчивость его спасти. По СЛ я не писал никогда и не собирался – это слишком серьёзно. Святыми вещами не играют. Стоит отметить, что в этот период, когда мы жили-творили-флудили в нулёвской реальности, тф-фэндом совсем-то из нашей жизни никуда не делся. Не, кто-то, конечно, ушёл-отписался, и в дискуссиях на территории кого-нибудь третьего-нейтрального делал вид, что нас тут нет. А кто-то, как одна приятельница Люка, приходил кинуть предъяву под историей с пленным десептиконом, что это я таким образом, понимаете ли, разделался с Люком. Особа, надо заметить, была неприятная – своей манерой выражаться, некой смеси зауми и пиздахаханек. Не люблю, когда люди выражаются непонятно, когда надо по три раза перечитывать сказанное. Это не о длинных сложносочинённых-подчинённых предложениях, нет, вот их я понимаю. Это скорее о том, чтоб считать себя чем-то особенным, даже не говоря этого вслух. А Люк в эту херню, кажется, даже на какой-то момент втрескался. Ну и вот по предъявам… Отвечать, что всё так и было, а соответственно, это не подразумевался Люк, просто потому что никакого Люка не было, Люк, блядь, человек! – нечего было и думать. Говорить, что не сошёлся свет клином на вашем Люке, думать я про него забыл, тут посерьёзнее вещи происходят – оказалось бесполезно. Искренне этот человек говорил что думал, что, возможно, думал, не высказывая, кто-то ещё, или просто нашёл повод прицепиться? Как бы то ни было, Люк моей отправной точкой для этой истории не был попросту потому, что я прекрасно помнил, где воспоминания, а где игра, какие б мощные страсти в этой игре ни происходили. В реальности, той кибертронской реальности, которая для меня не перестала быть реальной оттого, что я порвал с бывшей командой, летунов у десептиконов было сильно больше, чем показано в Г1. И событий было сильно больше, и были они другими. Что-то, показанное в Г1, произошло на Микло, что-то не происходило вовсе. А отправной точкой моей была именно та мысль, которую я там совершенно ясно и высказал – переживший нечто ужасное не всегда придёт к тому, чтоб не допускать, чтоб это произошло с кем-то другим, иногда совсем наоборот. Смысл этого эпизода был тот же, что и эпизод с уничтоженной базой – раскрыть характер Когтя, вот ту самую его сторону, о которой говорилось сразу, и которая оказалась недооценена многими. По тому эпизоду, кажется, кто-то говорил мне, что ничего преступного не усматривает, объективно неоправданным риском было б спасение раненых в такой ситуации. Спасибо, мои хорошие, но установки предельно полярного детского мультика таковы, что хорошие ребята будут рисковать, просто потому что они хорошие. И никого пытать хорошие ребята не будут, и даже просто платить той же монетой. Они будут глупо подставляться под коварство врага, но всё равно побеждать, потому что они хорошие. И в какой-то мере эти установки были справедливы и для нас, нашей команды. И в этом благолепии было исключение – Коготь, для которого имеет значение победа, а не соответствие высоким этическим принципам. Это не про серую мораль – явление для меня непонятное и неприемлемое, это про добро с кулаками. Про такое понимание своих функций: взять на себя то, на что не решится перегруженный этикой Прайм, потом с каменным ебалом выслушивать ахи-охи, главное чтоб дело было сделано, ну и в конечно счёте придётся ведь признать, что я прав. Каждый делает то, на что он способен. Вот я способен летать, палить в воздухе, предугадывать десептиконскую тактику, а ещё способен принять решение, которое никто не хочет принимать, а надо. Именно для раскрытия НАШИХ вопросов был этот эпизод, так же как и последующий, с эвакуацией. Это ведь мне Прайм сказал, про влечение… и если б не аналогия с молоком, оно б, может, ещё как-то пережилось. Но тема лактации у меня вызывает отторжение, что понятно хотя б по моим предпочтениям в отношении женских форм. Так что ответ, изложенный в соответствующей части истории, возник в голове сам собой. Тем, что было нашими отыгрышами, мы не стремились поделиться с народом, это хотя и было в сети, но не на сайтах с фанфикшеном, ввиду слишком уж специфичности. Хотя Гальв-Лайл говорил, что если это обработать – можно и выложить, не хуже, чем у других, а то так и получше. Но с первым отыгрышем – ТФ – это было невозможно, Люк вышел из игры, а использовать его персонажа мы не имели права, права на ОСа принадлежат их создателям. Со вторым отыгрышем этого так и не произошло… Писали мы его вдвоём. Точнее втроём – Найт завёл себе собственный аккаунт. Но в какой-то мере, очень опосредованно, были и ещё игроки – наши Сецуна и Аллилуйя. Аллилуйя меньше, сестре это было более далеко. А вот Сецуна… Ну, вполне у нас Сецуна получился. У меня вообще проблемы с тем, чтобы понимать людей. Особенно некоторых. Так же, как нет ничего удивительного в том, что Коготь стал Аллмарком, так нет ничего удивительного в том, что игрок Сецуны отыгрывал в другой нашей жизни, после завершения трансформеро-гандамской эпохи, после недолгого по СН, не вылившегося, к счастью, в полноценную игру и даже игру вообще, исключительно на уровне бытовых хохм, «вавилоновской», своих ОСов – сперва Андо Александера, сына Байрона и Литы (его в каноне не было, но не было и точно сказано, что его не могло быть, за период вояжа Литы и Г'Кара родить ребёнка вполне можно было), затем уже его сына, Элайю. Тот же мотив стремления к Богу… И та же ненависть к Богу – сиречь здесь ворлонцам – у Байрона-Дэвида. Ворлонцы – сила порядка. Столь же бездушного, бессмысленного и беспощадного не в меньшей мере, чем хаос-Тени. Коготь был в равной мере далёк от любви или ненависти хоть к Праймусу, хоть к Юникрону, но, ведь они и не творили таких дел. И тот же мотив созданных для – телепатов. В самом деле, найти общее между телепатами и инноведо не столь уж трудно. И вот тут уже отношение к полюсам может быть только то же, которое выбрал Джон Шеридан – «чума на оба ваших дома». Совершенно естественно, что будучи инноведо в той игре, невозможно в этой игре не стать телепатом, то же противопоставление обычным людям, та же обречённость и борьба… И пацифизм Байрона-Дэвида – принявший, правда, в конце «Бракирийского следа» весьма специфичную форму – начался ещё в Нулях. С Марины Исмаил. О чём я очень жалел, так это что у нас не было кого-то отыгрывать эту роль. Я совершенно не знаю отношения к фигуре Марины в нулевском фэндоме, и знать не хочу, каким бы оно ни было – как к «каноничному пейрингу» Сецуны (у меня с этого пейринга не было ровно никаких положительных эмоций) или презрительное за её отчаянно-пацифистскую жизненную позицию – у нас тут всё же кино про войнушку на крутых мехах. Это, конечно, сугубо личное-субъективное, но для меня в Нулях она самое ценное после инноваторов. Гальв-Лайл Марину исключительно презирал, а я был уверен – если бы Аллмарку в жизни довелось пообщаться с Мариной… в общем, Ванг Лю Мей осталось бы только изойтись на говно. Да, мне очень хотелось этого пейринга. Но правила игры таковы, что я не могу подчинять сюжет исключительно авторскому произволу. А вернее, если ещё точнее о том, что и как было там и тогда – правила игры, в которую по-настоящему сладко и жизненно необходимо играть, требует никогда вслух не называть это игрой. Не признавать, что этого на самом деле нет, ещё НЕТ, это не события, это наши решения, это не озарения, не «угадывания», не духовное зрение – это прихоть того или иного АВТОРА. Мы не эльфийские принцы, мы Пети-Маши-Васи, которые сами себе усложняют жизнь тем, что в миро-творчестве, в отличие от примитивного банального написания фанфиков, не принято «А давай, как будто ты…». Мы просто движемся вслепую, нащупывая нить смутных ощущений – на что настроены твои партнёры по игре, что будет приемлемой равнодействующей наших ожиданий и намерений – то и есть «реальность». Сейчас я понимаю, что мог бы. Что вовсе не должен был вязать свой фрагмент кружева с оглядкой на Лайла и Сецуну. Просто не очень интересен был театр одного актёра, я и так много себе позволил, с письмами Марины, её покровительством моему народу, превращением Марины – у меня после Луизы Халеви ещё остались таблеточки… При этой своей слабости и хрупкой душевной организации, для меня Марина была находкой. Мне был противен Сецуна, картинно щемящийся от «надоедливой поклонницы», и я – если б кто-то дал мне голос – назвал бы истинным инноватором от людей её, Марину. Взяться за Азадистан, каким он был тогда – от чего любой нормальный с воем убежал бы в закат – это было сильно. Способна она к управлению, не способна – она взялась. Некоторые тут считают, что и из меня бог никудышный. Ширин Бахтияр была мне ненавистна до глубины души, как любой «критик – это тот, кто говорит нам, как бы он сделал сам, если б мог». Рассуждать, что было бы, пусти к власти Ширин, мне просто не хочется. Может быть, было бы и лучше, был бы порядок… Вопрос, не был ли бы это порядок в «исконно ворлонском» смысле. Так может быть, это тоже тот случай, когда бодливой корове бог рогов не даёт? И вот пока я выписывал позитив и флафф о совместном восстановлении несчастного Азадистана, мои соигроки выдумали гениальную маету – выдать Марину замуж. Ну, не может же она выйти замуж за инноватора? Вообще-то, не вижу причин, почему нет. Что помеха? То, что я не человек, что я как бы военный преступник? Остальному миру на приговор самого справедливого мейстерского суда с глубокой колокольни. То, что я слегка не араб и вообще не очень понятно, кто в этой стране? Ну да, примерно так и было решено. Сами они, надо сказать, ничего этого не описывали, у них там своё, в небе, новые гандамы, новые противники, новые партии и замысловатые ходы. Наши пути основательно разошлись, и в самом деле, я им там на Птолемее нужен был как в бане пассатижи. В самом деле, каждому свои игрушки. Я получал вводные – и отписывал в соответствии с этим. Негласное правило игры, которая зовётся реальностью – ты не можешь, на сказанное партнёром по игре, ответить, что этого не было. Ты не можешь взять и перетянуть одеяло на себя. Ты пишешь не потому, что тебе так хочется, а потому, что тебе – или соигроку – так вот открылось. Умом, вроде бы, понятно, что причиной игровым событиям – авторский произвол, но не спросишь же, в самом деле, почему он именно таков. И меня вполне устраивало играть в недосказанности и намёки – есть всё-таки такие вещи, которые не делаются легко и запросто, и союз между представителями разных рас относится к их числу – и Сецуну как будто устраивало, что Марина переключилась на меня. И вот зачем было делать это – вводить в действие уже новую фигуру, короля – как мы видели из последовавшей полнометражки, которую мы прочно окрестили «историей про грыбы», нас она не трогала, у нас всё было совсем по-другому, Марина прекрасно без этого обошлась. Прямо наследственную монархию в Азадистане вводить как будто не собирались, так же выберут и кого-нибудь другого. И вот зачем было делать это – уже когда мы вплотную подошли к моменту объяснения, все вопросы общественного положения – это потом, Марина посылает всё к чёрту и улетает с Сецуной. Сецуна одумался? Больше ни одна баба попросту на этот подарок не клюнула? Говорит – нужна. Чего ж не была нужна раньше? Чужая душа, конечно, потёмки, а инноватору людей умом вообще не понять, а остальными местами больно, но если это – любовь… И личное мнение, конечно, но Марина могла любить кого угодно, но она никогда не бросила бы Азадистан. Если уж Ширин её до этого не довела… В общем, остался Аллмарк в сомнительной ситуации и с несколько растрёпанными чувствами с королём, который точно не известно, как к нему относится, особенно ввиду того, что из-за изменённой природы Марины новорожденный принц оказался наполовину инноведо и несколько смущал нянек непривычной тихостью и золотыми глазами. Но по большому счёту, а что он потерял? Любимую женщину? А он знает, что это такое? Свою игру, всего лишь свою игру… Но как таковая игра ведь на этом не кончалась. У него остался его народ и его страна. Его дело. И несколько утешало, что Ширин, которая была в курсе, была тихо, но без особых нежностей выкинута пинком под копчик. А король оказался достаточно цинично-рассудительным, чтобы прекрасно поладить с таинственным народом внутри его народа. И спихнуть на них воспитание наследника, раз уж они лучше знают, как с этим обращаться. Вообще-то, ни видеть, ни слышать Марину после этого не хотелось. Но пришлось, при оформлении процедуры развода я присутствовал. Что чувствовал? Ничего. Тихое злорадство от того, что никакой речи о том, чтоб отдать ей сына или позволить с ним видеться, не будет. За всё приходится платить, особенно за любовь и счастье с любимым человеком. Я оплачивал все счета жизни, так, как не снилось ей. Ничего, кажется, она не очень переживала из-за этого. У них с Сецуной потом свой родился. Еле родился – какие-то проблемы из-за облучения организма Сецуны частицами «красного» движка. Нехило от их разрушительного действия перепало генам ребёнка. Не помню, кто первый вспомнил про барраярский цикл (я не читал, и никогда не собирался, достаточно было пересказов) и одного персонажа оттуда, но кажется, его даже потом назвали Майлзом. Но нас это, понятно, волновало мало. Я шутил, не собирается ли их величество теперь посвататься к моей сестре Хиллинг, она ж его в такую даль пошлёт – ему такой хадж в жизни не совершить, но нет, мы как-то и без этого обошлись. И хотя формально я был одним из советников, фактически – над современной Россией можно ржать сколько угодно, у нас натурально у власти стоял правящий тандем. И нет, никто не выступал. Не считая дежурного бухтения оппозиции, которую можно было называть таковой ровно потому, что должна ж в стране быть какая-то оппозиция. Говорить слишком громко, что у нас-де мусульманская, патриархальная страна, а тут такое, не то чтоб не решались… Их величество не разделял патологической доброты бывшей жены, могло и не хватить чувства юмора. Гражданской войны из-за странных то ли людей, то ли всё-таки нет, стране однозначно более полезных, чем большинство хоть рядовых её граждан, хоть старейшин и князьков, не хотел никто. Да, я не привёл бы здесь эту историю не потому, что не имею права – я только один из авторов. Потому, что для меня – хоть я и сумел не остаться в проигравших – она несовершенна. Я не сумел вывести сюжет предельно туда, куда я хотел – ну правильно, меньше надо было тележиться, говорили мне, и правы были, только вот когда правила игры непроизносимы, а душа чужая – потёмки, это до некоторой степени неизбежно. В том и отличие игры от фанфика, в котором ты – главный демиург и отвечаешь лишь перед своей совестью джигита, что здесь творящая власть принадлежит всем и никому в полной мере. Потому что это – реальность. Если б когда-нибудь у меня появился соавтор, с которым было б возможно написать фанфик, в котором будет так, как виделось – и не было реализовано... Да, это было здорово, наверное. Но слишком уж мало в это верится. Разумеется, было б странно, если б у меня не было некоторой… ревности к человеку, который хоть с нами, формально, не творил, своё влияние на сюжет – оказывал. У этого человека не было такой творящей воли, как у Гальва, у него была большая отзывчивость на чужую игру. Идеальный отвечающий. Я видел, что им становится интереснее вместе, чем со мной, способным играть далеко не во всё, не всяко. У них были свои миры, свои игры, где мне места скорее всего не было, да я об этом месте как-то и не готов был умолять. Они часами могли говорить, лёжа на диване в полуобнимочку, на темы, мне уже малопонятные, взрываясь то пафосно-горестными восклицаниями, то хохотом. – Сецуна – идеальное зеркало, - говорил Гальв-Лайл. Это было так, он мог подхватить, отразить, воспринять практически что угодно, он вёлся туда, куда его вели. Он становился тем, кого в нём хотели видеть, легко, автоматически, не зная канона, но зная отображение канона в сознании ведущего. Он отбивал любую подачу. Я – нет. Факт, что во мне хотели видеть достойного противника, несколько меня удивил. Нет, действительно удивил, хотя вроде бы не должен был – а зачем же ещё меня назначали антагонистом? Найту было скучно… И поскольку Щит и Меч конфликтовать не могут и не должны, нужна была другая реальность, другая игра. Вот только я – машина, не очень хорошо воспринимающая противоречивые указания. Единство и борьба противоположностей даются мне иначе. Я не оправдал ожидания Найта-Тьерии, не став тем идеальным врагом, который всегда держал бы его в тонусе наслаждения борьбой. Я получал от игры то, что нужно мне, и ровно до тех пор это шло в одной струе с потребностями Найта, пока мы занимались выяснением отношений. Я должен был понять Тьерию? Я не то чтобы понял, но пожалел, пришёл к консенсусу, заодно срубив с него нехилую компенсацию. Я всё же полагал, требуется именно это. Не прямо ли говорилось, что мы больше не должны сражаться? Я не знаю, почему, зачем это нужно людям – ставить влюблённых по разные стороны баррикад. Об этом писать интересно, а когда любящие сердца на одной стороне – скучно. Вообще-то, простор терзаниям и ангсту можно найти везде, не только в запретной и немыслимой любви. Невозможной, я бы сказал, если б это не встречалось сплошь и рядом. Назовите мне фэндом, в котором нет слэша между антагонистами. Ненависть, взрывающаяся страстными поцелуями, нравственная мука, когда не знаешь, схватишь за горло или повалишь на любую горизонтальную поверхность – разве это не чудесно? Не чудесно… Среди наиболее популярных цитат Экзюпери - «Любовь – это не смотреть друг на друга, а смотреть в одну сторону», а стоящие друг против друга противники с обнажёнными мечами, с какой бы любовью и мукой ни смотрели друг на друга – смотрят в разные стороны. Всё, что разделяет любящих, перестаёт разделять только тогда, когда это преодолевают, присваивают этому меньший приоритет. Человек или идея? Усидеть на двух стульях, как бы ни хотелось, не получится. Одному господину служат, другого презирают, либо человека, либо то, что вас с ним разделяет. Я давно не живу христианским «любовь долготерпит, милосердствует, не мыслит зла». Но я всё же считал, что люди, любя друг друга, хотят вместе быть счастливыми… Пусть это скучно – преодолеть противоречия, встать на одну сторону, жить долго и счастливо и умереть в один день – я именно этого хотел. Это невозможно было в другомирье, и не нужно, но это должно было быть в реальности. Той реальности, где я несомненно люблю эту женщину, и никогда не покину, никогда не ударю, где буду заваривать чай и греть тазик для ног, помогать с косплеем, с переводами, с чем угодно, поеду в Германию или куда там решится, и если действительно парализует – буду заботиться до конца наших общих дней. Это – реальность. А игры, с союзничеством или противостоянием – что ж, будут пикантной приправой. Через эквиваленты действительно легче выразить себя. Увы, к тому времени я слишком многого безнадёжно не понимал. Не ловил. Не видел… Отчего люди так падки на этот дурман – игра, любовь в противостоянии, замысловатые ходы, где важен не выигрыш, а процесс? В обыденной жизни, в полярностях, в стоянии на одной стороне и смотрении в одну сторону – скучно. Что-то прорабатывают… У нас же время ещё такое, что всяк, как ни посмотри, звездатый психолог и способен найти у себя кучу травм и нерешённых личных проблем, из-за которых у него теперь надломы и надрывы, тяжкие душевные тайны и потребность в защите через отношения виктима и агрессора. Можно и просто – рейтинговые фичочки, в принципе у человека, описывающего с чувством, с толком, с расстановкой пытки, которые бы заставили уважительно присвистнуть рядового средневекового палача, и интимные сцены, выдающие, по ощущениям читающего, недюжинный интерес к материалам о сексуальных маньяках, не может быть всё в жизни и в голове в порядке. Что-то же заставляет его писать подобное. Ничто не заставляет, мы добровольцы? Но игра – это другой уровень, и честнее – тут хотя бы признают, что им это нужно, и замысловатее. Последняя моя игра была много позже, но не настолько позже, чтобы это заслуживало извинений. Память была ещё жива, клятва – больше не играть никогда, на пушечный выстрел не подходить к тем, кто играет, к исповедующим эстетику виктимов и агрессоров, ещё звучала в воздухе. Так почему я решил, что если грабли другого цвета и формы, то они не грабли? Потому что теперь-то, у нас-то, всё будет по-другому. Игра – это наркотик. Не потому, что к ней так уж неодолимо влечёт, а потому, что она меняет человека на до и после. Алкоголик, бросивший пить, мыслит не как алкоголик, но и не как здоровый, непьющий человек. Он мыслит как человек, бросивший пить. Можно даже не брать больше в рот ни капли, но он не вернёт себе первозданно здоровой печени и первозданной ясности мышления, не изменённой коварным веществом. То, что тебе знакомо, не станет неведомым… Эта игра была уже без претензий на реальность. Без других миров, настоящих и ненастоящих, энергуйства и прочих примочек. Но как оказалось, это необязательные условия. В конце концов, если рядом остался хотя бы один собутыльник – ты способ употребить найдёшь, и оправдания найдёшь тоже. Ты очнёшься не тогда, когда будешь определять, кто ты в этом мире, и не тогда даже, когда под вашими пальцами начнёт вырисовываться сюжет, а когда проиграешь. Но было бы, пожалуй, странно, неправильно и нелогично, если б этой игры не было. Потому что именно она яснее ясного показала, как игра необратимо меняет… Мне кажется, что я знаю свой мотив. Ввериться, броситься, как в омут с головой, спасти – либо убиться. Но что бы я знал о мотивах моих партнёров… И тогда, хаотично пытаясь «соскочить», сорвать костюмы и маски, вытащить текст пьесы, я пытался понять, узнать, что же произошло, что так изменило, что прорабатывается. После чего их стало двое? После чего стало невозможно жить иначе, чем в противоборстве, с обнажённым мечом, с наведённым прицелом? Обычному человеку, девушке с крашеными волосами и нездоровой худобой, девушке с земным именем, земной жизнью… Кроме бывшего мужа и холодной, злой зимы, после которой она ненавидит зиму, ещё до того… Что-то должно было быть до того. Что там было, сестра, что они с тобой сделали? Что тебя сломало, превратив в нежить, отравляющую ядом своей великолепной игры? Тяжело живётся логику. Нет, правда, тяжело. Когда ты привык существовать в «прямой» знаковой системе, где «люблю» означает «люблю», где друг – значит близкий, враг – значит ненавистный… Ты не поймёшь обратную систему, ты можешь только запомнить, угадать… В какой момент «уйди, я тебя ненавижу, не хочу тебя видеть» означает «мне больно, докажи мне, пересиль, останься». Что скрывается за горькими, жестокими словами, кроме их прямого смысла? Ты запоминаешь, угадываешь… Простреливаешь пустые квадраты. И однажды ошибаешься.Эвакуация. Игра вслепую
3 мая 2014 г. в 02:57
Кибертрон, N тысяч лет назад
Эвакуация. Голос из динамиков, тревога и растерянность на лицах. И неразбериха, конечно, и паника, и суета. Там, снаружи, в городах, у нас же – чётко и ясно, что не должно быть паники. Именно паника и хаос сейчас – хуже смерти. Вот он, план действий, набросанный здесь же тесным кругом за одним столом, и план этот требует спокойствия, слаженности… И никаких мыслей о том, что это же, по сути, конец света просто…
Взрыв генераторов. Энергетический кризис. Угроза функционированию. Необходимость всеобщей эвакуации. Просто слова… И кто-то уже кричит, что лично он никуда не полетит, а останется на Кибертроне до последнего – до последнего чего? – или что надо немедленно найти этих негодяев и…
– Ты отвечаешь за этот сектор, Коготь.
Ясно.
Сектор как сектор, в меру важный и в меру сложный. Два завода рядом, один из них на военную технику, десептиконы бы, наверное, шестерёнками легли, чтобы его у нас отбить, если б у них сейчас других проблем было не выше крыши… Надо эвакуировать. Направления эвакуации определены, эвакуационные корабли готовы. Времени на всё про всё… не очень много. Проще говоря, нет его, времени. В моём секторе в числе эвакуируемых – кроме, естественно, рабочих двух заводов и рабочих по обслуживанию зданий и улиц – партия нововыпущенных, замечательно, больше радости было бы только у человека, которому вручили полный роддом новорожденных… Управляющий этой партии вёл себя со мной так, словно это он меня, а не я его, эвакуировал. А надо было следить за тем, чтобы разборка и погрузка происходила оперативно и правильно, и не поддаваться ехидным поддёвкам на тему того, что я же всё равно в этом ничего не понимаю, и шугать мародёров – господи, есть же такие, на краю могилы и то попытаются что-нибудь урвать…
Сверять. Время, координаты, имена, номера… Любезно предлагать артачащимся сочувствующим десептиконам среди Управляющих остаться, раз так, на Кибертроне, раз я для них такая мразь и они мне так не доверяют. Как в детском стишке, у меня стальные нервы или вовсе нервов нет. Однажды ворваться в кабинет к Прайму, хлопнуть кулаком по столу и вопросить, не объяснит ли мне кто-нибудь этот парадокс – почему корабли для эвакуации были готовы так скоро? Что, кое-кто знал о готовящемся взрыве? И ничего не предпринял? Получить наконец по куполу, охладиться.
– Никаких гнусных заговоров, уймись, Золотая Бестия. Мегатрон угрожал уже подобным, это правда. Поэтому корабли были… Но ты переоцениваешь степень нашей готовности. В основном всё это благодаря оперативной работе… Никто на самом деле не думал, что он окажется настолько без головы…
Золотой Бестией меня взялись звать десептиконы, и мне это звание нисколько не льстило, от них комплименты – это равнозначно проклятьям. И того, и другого хватало – особенно после той уничтоженной подчистую базы… Сколько криков тогда было, сколько вою! Там же раненые были, беспомощные раненые… Вот интересно, когда они сами делают что-то подобное, так всё нормально и правильно, никаких моральных терзаний. Это называется – не покушайтесь на наше амплуа, так, что ли?
Я знаю точно наперёд,
Сегодня кто-нибудь умрёт.
Я знаю где, я знаю, как.
Я не гадалка, я маньяк.
Я именно знал, где и как, хотя маньяком не был. Всё просто, ещё действующие космодромы на Кибертроне были известны, и какие наши, какие – не наши… Карты, схемы – нашёл для меня Ливень. На этом его помощь заканчивалась – в остальное я его посвящать не стал. Час до старта, на борту шаттла – завод с партией нововыпущенных танчиков, предположительно будущих трансформов. Сразу по приземлении на новом месте Мегатрон планирует развернуть лабораторию, существенно увеличить армию… Это слух, но слуху я склонен верить. И количество оружия на борту тоже вряд ли преувеличивают… Судя по грузоподъёмности шаттла – всё так и есть. Такие тянут. На менее дальние перелёты такие и больше тянут.
Подгадать следующий подвоз к космодрому груза энергона и топлива. Вычислить «мёртвые зоны» обзора – это самое сложное, и на этом пункте едва всё не полетело к чертям, но тут уже просить о помощи Ливня я не стал. Вычислить действующие шлюзы…
Взрывом разворотило и два соседних – я в этом почти не виноват, я честно думал, что на борту энергона эдак вдвое меньше. Вот как замечательно, уважаемые десептиконы, а! Накрыв генераторы, погрузив всю планету в тьму и холод, о себе позаботиться вы не забыли, наверняка очень загодя…
Всего один шаттл, капля в море. Но облегчение лично у меня существенное. Слишком уж не нравилось мне предположительное направление эвакуации конкретно этого – то же, что у подконтрольного мне…
Подвиг, как говорится, не скроешь. Кто-то просто покрутил пальцем у виска – нашёл, мол, время, спасибо хоть, не нашу энергию на это тратил. Кто-то упрекнул, конечно… С негуманными гуманно не поступают, огрызнулся я.
Посреди всего этого сумасшествия – энергия на глазах, по капле тает, сумей ещё рассчитать всё так, чтоб хватило. Ну или хотя бы почти хватило… Да, посреди всего этого сумасшествия приходит странное приглашение для разговора. И что ещё странно – я пошёл… Да, я знаю, где эта башня. И да, я догадываюсь, кто это и с чем. И я почти не ожидаю подвоха. Не потому, что ему незачем этот подвох устраивать – ему всегда есть, зачем. А потому, что я знаю – что он знает, что я могу его предугадать.
Старскрим. Эффектно вырулил из-за угла – да что там, не вырулил, выплыл… ну, всё в целом как всегда.
– Здравствуй, Проул. Пришёл-таки… Неужто нашёл время, такой занятый и ответственный?
– Давай ближе к делу, Скандалист, а? Слушать твои разливания у меня и в доброе время терпения нет.
Кивнул, склонил по-птичьи головку набок, ехидно меня рассматривая.
– Знать бы вот – почему и как ты такой получился, а, Проул? Или, как тебя твои называют – Коготь… А тебе какое из этих имён приятнее? Как ты хотел бы, чтоб я тебя называл?
С шумом вдыхаю и выдыхаю. Притворное удивление-сожаление в нахальной оптике.
– Интересно – что бы ты сказал, если б узнал, как о тебе отзываются у десептиконов? Врать не буду, цену твоя голова имеет. Лестную, наверное, для вас… Очень многие у нас мечтают отправить тебя на переплавку. Ты очень талантливо портишь нам настроение… А ещё многим хотелось бы разобрать тебя по винтику и посмотреть, как ты сделан. Потому что – тебе, наверное, не понравится то, что я скажу – ты очень похож на нас…
– Если ты за этим позвал меня, Скандалист…
Морщится. Ему не нравится слышать это своё имя-прозвище. Во всяком случае, не нравится слышать его от меня.
– Вижу, задел. Ну, как бы тебе ни хотелось видеть себя таким правильным автоботом – под стать этому вашему Оптимусу Прайму – поступки у тебя местами уж очень не автоботские.
– Слушай, Сканди, давай так – вы и дальше будете желать распылить меня на молекулы, а я и дальше буду желать распылить на молекулы вас, и все будут довольны и счастливы.
– А если другой вариант? Ты никогда не думал о том, чтоб поменять сторону? Не думал, что под фиолетовым флагом куда большего можешь добиться, куда больше себе позволить? Я могу обещать тебе… безопасность, если именно я приведу тебя к десептиконам…
Вот оно что.
– Я просто расплакаться готов, Старскрим, так я тронут! Но знаешь, я думаю, ты переоценил степень нашего сходства. Я думаю даже, что никакого сходства нет. Если от кого-то вам досталось вашим же оружием – вы уже сразу готовы приписать ему и остальные ваши свойства. Недальновидно. Для меня, знаете, важна и идея… И конкретные её воплощения, мои друзья. В связь вас и понятия дружбы я, извини, не верю.
– Не доверяешь…
– Не доверяю, если угодно. Я столь примитивен, что не ценю прекрасных возможностей получить удар в спину.
– Я считал тебя смелее и умнее…
– Уймись, Старскрим, не подействует. Если я поверю, что ты не устранишь меня потом точно так же легко и просто – то от этого ничего не поменяется. Моё решение не в это упирается.
– Я тебе предлагаю всё же подумать…
– Знаешь, чему я радуюсь сейчас, Старскрим, и почему, зная ещё некоторые координаты и сроки, я всё же ничего не предприму? Во-первых, во избежание лишних трат энергии, да. Лишних именно сейчас. Во-вторых – потому что вы, как-никак, убираетесь отсюда, и я лелею некую робкую надежду, что вы навернётесь в какую-нибудь чёрную дыру, или приземлитесь на какой-нибудь голой и пустынной планетке так, что долго ещё с неё не взлетите… Что не найдёте дороги назад к Кибертрону. А мы – найдём, будьте уверены. После того, как вы поступили со своей родиной – идите, ищите себе другую!
И, выжимая от души потолок скорости – не потому, что кто-то там заметил моё отсутствие, тьфу, а просто потому, что скорость сейчас была под настроение весёлому бешенству в душе – честно себе ответил на вопрос, за каким же я всё-таки на эту встречу попёрся. Увидеть хотел. Нерационально, но веско. Он, этот раскрашенный подлец, всё-таки имел для меня значение, особое… Благодаря ему я летаю. Да, и благодаря ему я стреляю – это ещё и наше лично противостояние…
Конечно же, чёртов Управляющий посмотрел на меня так, словно я его подчинённый, опоздавший на работу на полчаса. Постарался взглядом опустить его ещё ниже. Частично удалось.
Старт. Слава богу, тут не всё лежит на мне – я, конечно, в Академии много чего проходил, но практического опыта никакого, Управляющий ходит гоголем, всячески показывая мне, что я без него как без рук и без ног, чтобы не сказать – как без головы. Собственно, потому только я его и не подстрелил в дороге – без него едва ли я довёл бы и посадил бы корабль. А ещё партия, да… Партия «малышей», которых надо обучить… Занятно у вас жизнь началась, юные Рабочие. Пока что самые юные жители Кибертрона… И неизвестно, будут ли ещё после вас. Но мне очень хочется в это верить.
Путь в космической бездне, из точки А в точку В – это что-то действительно жуткое. Я люблю космос на картинках, на обзорных экранах, в иллюминаторах – и совершенно не умею взаимодействовать с ним как с таковым. Что естественно – я атмосферник. Я воспринимаю космос именно так, как, наверное, должен его воспринимать атмосферник – я восхищаюсь этой красотой, я горжусь тем, что мы раса, вышедшая в космос… и я понимаю, насколько там тяжело и опасно, насколько мы малы и хрупки перед этими расстояньями, перед этими силами. Стоит случиться малейшей ошибке в расчетах, некой досадной случайности на пути – и мы никогда и никуда не долетим. Мы можем погибнуть, смятые встречным астероидом, мы можем упасть, притянутые непреодолимым тяготением какого-нибудь гиганта, мы можем навеки затеряться в этой бездне… Есть возможность аккумулировать энергию извне, но лично я не смогу запустить эту установку, Управляющий – наверное, может…
Об Управляющих. То бишь, об одном конкретно, до зубовного нытья меня доводящем Управляющем. Первое время он мне на глаза не казался, а тут вот – выполз.
– Скажите, Проул… Ведь вы не Рабочий. Как вообще вы оказались в армии Прайма?
Понижаю температуру взгляда.
– С чего такая свежая и интересная мысль? Тем более от того, кто уже высказывался на тему с рождения неполноценного рабочего хлама?
– Я говорил это в контексте того, что вы к этим неполноценным сами себя относите, - Управляющий, как говорится, и ухом не моргнул, - кстати говоря, вы мне можете как-то объяснить то, что вы меня поняли на этой кодировке? Ей вообще-то Рабочих не обучают!
– И кто же я по-вашему? – мне уже стало интересно, - Управляющий, как вы?
– Зачем же сразу как я? В конце концов, может быть, кто-то из военноориентированной мелочи… При квинтах много выпускалось на военную специфику, рядовые на первый взгляд мало отличались от Рабочих, но по начинке ещё как отличались.
– Квинтов уже сколько нет? Я не так стар.
– Позвольте порадоваться за вашу наивность. Вы думаете, что тем, что включает ваша личная память, или память ваших товарищей, ограничивается бытие? Вы должны бы знать, что то, что грубо делится на Рабочих и Управляющих, делится на куда большее число подкатегорий, и деление это вовсе не так условно, как хотелось бы вам. Многие ваши противники – номинально Рабочие, в том смысле, что такая же мелочь на слом, которой повезло прожить несколько подольше, но это не значит, что у вас есть какие-то шансы понять друг друга… А ещё – не всегда возраст корпуса и личности, точнее, дата выпуска и дата активации – одно и то же. На Кибертроне предостаточно хранилищ…
– И вы говорите мне это только сейчас?! Вы мне сейчас говорите, что там, на Кибертроне, в каких-то хранилищах, остались живые… потенциально живые наши соплеменники, которые теперь умрут без энергии?!
– Однако же вы интересный, - Управляющий спокойно, по одному разжимал сжатые на его горле пальцы, - занятный тип, да… У хранилищ как правило резервные генераторы, они сколько-то ещё продержатся. Да и у меня всё равно нет карт. Если б в моей голове были все сведенья обо всех проектах и сокровищницах… Наверное, я управлял бы Кибертроном, кто знает. Или за мою голову была б назначена награда ещё больше, чем за вашу. Не ждите, что я дам вам ответы на все вопросы, Золотая Бестия. Нет у меня этих ответов. Довольно того, что я за вас сформулировал эти вопросы.
Кажется, это был наш самый крупный, значительный разговор, но были и ещё…
А по кораблю, кроме молчаливых и мрачных трудяг с завода – тех, кого не погрузили в ждущий режим, кому просто необходимо было бодрствовать, чтобы наблюдать за этим грешным заводским оборудованием, копотили эти мелкие почти новорожденные – их в ждущий режим пока просто нельзя, им нельзя делать паузы в обучении… И невольно замираешь, не видя экрана. Когда-то сам был таким… А теперь вот тебе эдак заявляют – нет, ни черта не таким!
И где-то уже под конец пути, когда мы пролетали мимо очередного печального голого астероида, ко мне подошёл один такой – стандартный корпусёнок, голубые линзы, матовый металл обшивки… И слишком быстро я понял, с чем, зачем он ко мне подошёл – видимо, шоковая терапия даёт таки плоды, понятливым становлюсь. Обучение.
Но я не твой Управляющий, малыш.
А он понимает это. Но он хочет информацию именно от меня.
Информация, как мне не раз говорили, влечёт корпусят, как запах материнского молока влечёт детёныша. Это только я был таким неправильным детёнышем, которого не влекло. Которого выворачивало от самой мысли. Искусственное вскармливание, да. Как меня не убили, не понимаю, проще же было бы…
Прямой контакт? И я весь подбираюсь, как всегда, когда просто слышу о подобном. Но ведь сейчас на меня смотрит не алая оптика, а голубая. Смотрит так… я не могу отказать.
И кажется, тогда у меня отторжения не было… И кажется, всё получилось. И кажется, Управляющий так и не узнал об этом – хотя вот конкретно на его мнение я чихал с самой высокой Кибертронской башни. И кажется, Управляющего этого я так и не пристрелил дорогой, несмотря на все наши обоюдные нежности. И пока я так и не могу вспомнить имён – ни его, ни этого мелкого, а жаль, очень жаль…
А потом мы таки прибыли. И совершили посадку. Удачно. Ну… почти удачно, но там почти не считалось уже. И так началась в нашей жизни новая страница – Микло…
А вскоре прибыл Ливень, не помню, уже на Скайфайре или на каком-то неодушевлённом шаттле… И психозы и нервы всего этого окаянного времени постепенно таяли в дружеских объятиях. А потом прибыл и Прайм… И доложил об успехе эвакуационных операций. Почти сто процентов. Без малых долей, за счёт мелких аварий в пути и при посадке. Мы молодцы. А ещё большие молодцы те, кто, оставшись сейчас на Кибертроне, ударно восстанавливают генераторы… Пока 20%, но на данном этапе невозможно больше. Мы обязательно вернёмся.
Земля, 21 век – Закулисье