Дэвид и все-все-все

Том всегда считал себя чрезвычайно здравомыслящим человеком. И Дэвид с ним соглашался – он в их паре явно был сумбурным и деструктивным элементом. Они только-только пережили бурные притирки, и отношения только-только стали входить в более спокойную фазу, как Дэвид заявил, что им необходим ребенок. Когда Дэвид сказал это впервые, Том только посмеялся. Однако у Дэвида был несомненный талант подколодной змеей вползать в мозги и капать там неизвестно чем на какие-то центры боли и удовольствия – в общем, Том сдался. Ребенок у них с Дэви – это казалось ему чем-то вроде покупки щенка. В конце концов, они же современные люди; существуют няни, существует искусственное питание. Они справятся. Главное – Дэви будет доволен. …Суррогатную мать они подбирали, словно новую машину – Дэвид подтаскивал Тома к монитору и тыкал пальцем в фото очередной кандидатки, а Том придирчиво изучал, жалея, что кандидатке нельзя, как машине, заглянуть под капот. « - В конце концов, мы же решили, что ребенок будет от тебя», - изрекал в результате Том и оставлял чуть не плачущего Дэвида наедине с картотекой кандидаток. Это оказался наилучший способ – интуиция у Дэвида была как у потомственного гадателя, и скоро он, а иногда и они вдвоем с Томом выгуливали беременную Джессику по ближайшему парку. Потом у Тома был очередной грандиозный кинопроект, и все последние месяцы беременности он почти не видел ни Джессику, ни Дэвида. Да, тогда Том был еще спокойным. Толерантным. И здравомыслящим. Однако после наступления часа Х, когда ошарашенный, лыбящийся до ушей Дэвид, странно выглядящий в одноразовой медицинской шапочке, сунул ему под нос щекастое багрово-красное существо в шапочке и кукольной рубашонке в синюю полосочку (подумалось, что это похоже на тюремную робу из старых фильмов) - Том понял, что его уравновешенности и спокойствию предстоит пройти серьезные испытания. Нет, Том прекрасно знал, что «дети – цветы жизни» это не более чем расхожая байка, в которую даже самые наивные мамочки уже не верят. И он был даже готов стоически выносить плач, капризы и прерывистый сон. Вот к чему он был не готов, так это к тому, что Дэвид, неженка Дэвид, который без 8-часового сна превращался в истероидное нечто, Дэвид, у которого семь пятниц на неделе, у которого пунктик на чистоте – что вот этот Дэвид станет настоящей заботливой нянюшкой. Первый день дома показался Тому сплошным кошмаром – малыш казался ему таким хрупким, таким беспомощным, что он боялся прикоснуться к нему, не то что взять на руки. Малыш орал – громко, требовательно и временами переходя в ультразвук. И Том позорно сбежал, наврав Дэвиду про встречу с агентом. Он не видел, как Дэви проводил его сочувственным и понимающим взглядом. Однако после пары часов в ближайшем МакДональдсе – в более серьезное место он пойти не решился из опасения застрять там – совесть окончательно заела Тома, и он, приняв нарочито покаянный вид, вернулся домой. Еще с порога услышав все тот же захлебывающийся плач, Том готов был колотиться лбом об стену от собственной беспомощности. И телефоны нянь, оставленные им добросердечными друзьями, показались ему просто-таки путем к спасению. Он уже трясущимися руками, не попадая по клавишам и матерясь сквозь зубы, набирал номер, когда трубку мягко вынули из его рук. - Не надо, - на удивление ласково сказал Дэвид. – Я справлюсь и сам, вот увидишь. Ну что я, совсем уж ни на что не способен, даже на то, чтобы сына переодеть и накормить? Последующие дни показали, что Дэвид действительно глубоко изучил теорию детоводства и сумел применить знания на практике. Том, затаив дыхание следил, как тот готовит в бутылочке смесь, как проверяет ее температуру, капнув на внутреннюю сторону запястья, как бережно обмывает крошечную красновато-розовую попку Джерри (так они, а, вернее, Дэвид, решили назвать малыша). Попка, впрочем, скоро перестала быть такой уж тощей и красной, став вполне пухленькой и розовой, и когда Дэвид купал Джерри, набрав полную ванну воды, малыш был похож на пупса из игрушечного магазина. А Дэвид сиял как именинник, бережно обливая теплой водой пухленькое тельце и дуя зачем-то в маленькие пяточки и ладошки. Том как правило стоял у Дэвида за спиной и отчаянно трусил, что тот утопит малышастого. Джерри оказался человеком спокойным и рассудительным – явно не в Дэвида, злорадно думал Том. Если ему было сухо, сытно и нескучно, Джерри вел себя вполне прилично: ел, кокетливо таращил серо-непонятного цвета глазищи, большущие, как у Дэви, и в свободное от еды, сна и купания время вцеплялся мертвой хваткой во все, что мог достать. Скверно было то, что Дэвид почти не давал Тому заниматься малышом. Позвенеть погремушкой, передать бутылочку, выбросить грязный подгузник – очевидно, он считал, что на большее Том не способен. И в душе Тома росла горькая обида – малыш стал казаться ему настоящим яблоком раздора, хорошеньким таким щекастым розовым яблочком. Но окончательно стать яблочку яблоком раздора помешал новый театральный проект, в который Дэвида пригласили прослушаться. Проект был очень соблазнителен, более того - он грозил стать бомбой предстоящего сезона. Том уговаривал молодого мамаше-папашу два дня, и в конце концов высказал все, что у него накипело – и что Дэвид не дает ему малыша, и что Дэвид отдаляется, и что он, Том, такой же член их семьи, как и Джерри. И Дэвид решился. На прослушивание Дэвид уходил как на фронт – вернее, так, словно фронт он оставлял позади себя. Тому были даны такие подробные инструкции, что ему показалось – управлять авиалайнером легче. Инструкции были продублированы в телефоне Тома, распечатаны в трех экземплярах и разложены в детской, кухне и в ванной. Там же лежали карточки с телефонами медицинского консультанта, к которому Дэвид иногда обращался. - Если что – сразу звони мне, - в тридцатый раз повторял Дэвид Тому, топчась в дверях и тоскливо взирая на покачивавшегося в люльке-качельках Джерри. Том кивал с улыбкой и думал о том, что Дэви и раньше был красивым, а уж теперь, с этим тихим сиянием в глазах… Да его на любом прослушивании с руками оторвут. О том, как он сам справится с Джерри, Том думал с некоторой опаской. Конечно, раз смог Дэви, то сможет и он. В конце концов, он достаточно побыл на подхвате. И все же ему было страшновато. На прослушивании Дэвид произвел буквально фурор – и на роль в «Записках сумасшедшего» его взяли единогласно: он так переживал за то, как там справляется с малышом Том, что сумасшедший у него получился первосортный. - Вы работаете по русской школе? – задал вопрос один из продюсеров. И потом пробормотал, обращаясь явно к самому себе: - Пресвятые угодники – ну и тихого маньяка же вы изобразили! А когда Дэвид вернулся домой – вернее, влетел в дом, холодея от обступившей тишины (в голове пронеслись сразу все страшные сценарии, от похищения до отравления газом) – он увидел Тома, голого по пояс, на котором возлежал голый же Джерри. Джерри самозабвенно спал, чуть похрюкивая и чмокая губами. Том дремал с такой блаженной улыбкой на лице, что Дэвид прослезился от умиления. Видимо, прослезился он все же слишком громко, потому что Том приоткрыл глаза и, скосив их в сторону Джерри, одними губами пояснил очевидное: - Спит. - Все благополучно? – шепотом спросил Дэвид. Том едва заметно кивнул. Накормленный и выкупанный Джерри уже сопел в кроватке, а парочка в честь нового проекта потягивала вино в гостиной. - А почему вы были голыми? – спросил наконец Дэвид. – Он тебя обмочил? И сам обмочился? Том поглядел на него свысока, как шеф-повар на поваренка. - Ты разве не слыхал о контакте «кожа к коже»? Это совершенно необходимо для правильного развития детской психики и налаживания контакта со всеми членами семьи. И прибавил, уже с нежностью глядя на потерявшего дар речи от такой компетентности Дэвида: - Следующий будет мой. Это будет девочка и я… то есть мы назовем ее Эппл. И Дэвид подумал, что Том совершенно напрасно считал себя здравомыслящим человеком.