***
Прохладное апрельское утро мелкими шажками пробиралось в Санкт-Петербург — город мостов, город белых ночей, город серой дымки. Туман всё ещё не рассеялся, наоборот, он стал гуще, стелился над Невой, словно пар, расползался по улицам, хранившим в себе особое очарование прошлого. Было тихо. Тихо настолько, что не верилось в то, что это большой город, неформальная столица огромной страны. Все, наверное, ещё спали или, может, пили кофе из таких маленьких белых чашечек, листая свежую газету с особенным запахом недавно напечатанных страниц. Капитан-лейтенант Ионов сам не понимал, как оказался на Дворцовой набережной. Он просто ехал, пытаясь не думать ни о чём, стараясь забыться в скорости и движении, а в итоге очнулся здесь, где гнетущая тишина иногда прерывалась всплеском воды. Внутри было безмерное чувство потери. Он знал его, уже встречал как-то, но в этот раз оно было каким-то другим, с привкусом горечи, что ли, как будто в слишком крепкий кофе забыли добавить молоко и сахар. Некстати он вспоминал расставание с Василисой, невольно сравнивая потери. Там было другое, там он сам был вершителем судьбы, сам принял решение отпустить и забыть, изменить что-то в жизни, а сейчас решение было принято кем-то сверху и принято, наверное, по ошибке: такой человек не мог просто так уйти навсегда. Но так случается — давно пора привыкнуть — из нашей жизни уходят те, кто нам дорог и нужен. Кто-то прощается, а кто-то уходит по-английски. Всё так просто, но почему от этой простоты так сложно? Нет ответа. Хотелось заполнить пустоту в себе, найти что-то, что могло бы послужить скотчем для души. Василий заметил недалеко девушку, которая сидела на парапете лицом к Летнему саду и курила, разглядывая серое небо. Кот неспешно подошёл к ней и хотел попросить закурить, но незнакомка с улыбкой поприветствовала его. — Эм… — Вася зачем-то оглянулся, — привет. У тебя не найдётся сигареты? — Курить вредно, — девушка затушила докуренную практически до фильтра сигарету о парапет, а затем вытащила из маленькой сумочки пачку и зажигалку, тут же протянув Ионову. — Спасибо, — он быстро закурил и теперь не знал, что делать: отойти в сторону или остаться стоять здесь. — Да на здоровье, — незнакомка фыркнула, убирая всё на место, — мне не жалко. Расскажешь, почему ты на набережной так рано? — А ты? — А я часто здесь, — она запрокинула голову и полной грудью вдохнула свежий воздух. — Если не работаю. Но чаще всё-таки работаю. — Ночуешь на работе? — Кот понимающе улыбнулся и тоже уселся на парапет. — Мы, получается, похожи. Кем ты работаешь? — хотелось говорить и говорить, не важно, о чём, главное — не молчать, не давать себе ни секунды для мыслей, вытеснить их из головы хотя бы ненадолго. — Помощник адвоката, — пригладив длинные каштановые волосы, девушка цокнула, — не самая крутая работа. А ты, судя по форме, военный? — Типа того, — Кот затянулся, только сейчас поняв, что забыл переодеться в гражданское, спеша покинуть КТЦ. — Я Вася. — Алиса. И всё же, что ты здесь забыл, военный Василий? Нечасто здесь с утра пораньше просят закурить незнакомцы. — Ты знаешь, что значит терять человека? — спросил Ионов, вместо того, чтобы ответить на вопрос. — В один момент. Вот так раз — и нет его. — Знаю. Мы постоянного кого-то теряем, просто иногда не замечаем этого, потому что очень спешим. Грустно... — она помолчала. — Это девушка, да? — Кто? — Человек, которого ты потерял, это девушка, верно? Если хочешь выговориться, недопсихолог Авдеева готова выслушать. — Ты же вроде помощник адвоката. — А помощник адвоката не может быть недопсихологом? — Алиса изогнула бровь. — Я серьёзно, если хочешь — пожалуйста, я знаю, как иногда нужен кто-то, кто готов просто послушать. — Да я даже не знаю, что рассказывать, — Василий пожал печами и затушил сигарету. — Просто её больше нет в моей жизни. Вот так неожиданно. Вчера вечером была, а сегодня утром уже нет. — Ты её любил? — Я… не знаю, — он оказался в замешательстве. Действительно, что это были за чувства? Любовь? Или просто симпатия? — Значит, не любил. Ты задумался, а когда любят, не думают. — Вполне возможно, — Кот не стал спорить. Не было никакого желания копаться в себе, в своих чувствах, будоражить свежую рану. — Дерьмовая погода, да? — Да жизнь вообще не сахар, так что не вижу ничего удивительного, — Алиса вновь достала сигареты. — Смирись. — Сиганём? — повернувшись к реке, Вася глянул вниз и неожиданно ощутил непонятный секундный страх. Казалось бы, вода — такая привычная для него стихия, сколько раз он оказывался на глубине, ан нет, сейчас стало страшно. — Чтобы прыгать вместе, нужно друг друга любить, — с умным видом изрекла Алиса, — а мы практически не знакомы. Знаешь легенду? Любили парень и девушка друг друга, но жили на разных берегах реки. Каждый вечер кто-то из них переходил на другой берег, они проводили ночь вместе, а затем снова расходились утром. Однажды мост развели, а они остались на своих берегах и от большой любви прыгнули в холодную воду, и… — она сделала театральную паузу, — утонули. Идиоты. — Какая ты милая, — молодой человек хохотнул, — просто до неприличия. — Что может быть глупее смерти за любовь? — Что может быть глупее смерти? — Наша жизнь, Вась, — Авдеева спрыгнула с парапета и отряхнула джинсы. — Ты не хочешь поиграть в покер? — А разве работники юридической сферы не знают, что покер официально запрещён? — Я не собираюсь тащить тебя в подпольное казино, — Алиса рассмеялась и убрала в сумку сигареты, которые всё вертела в руках. — Будем играть дома, на конфеты. — Играть в покер на конфеты? — Василий тоже спрыгнул и теперь поравнялся с девушкой. Она оказалась значительно ниже его, с аккуратными чертами лица. Возможно, мимо такой он бы прошёл мимо, даже не заметив, но заглянув в глаза, не мог оторваться — такого необычного изумрудного оттенка они были. — Если выпить хорошего виски, то играть можно на что угодно. Принимаешь предложение? — она протянула руку. — Или боишься? — А ты не боишься приглашать незнакомцев? — Нет, — она пожала плечами. — Мне нравится твоё имя, ты не можешь быть плохим.***
Уманова тем временем спала на заднем сиденье автомобиля Бориса. Она оказалась слишком слабой, чтобы думать обо всём этом, а может, просто устала на задании и от жутких новостей. Тихо посапывая, она видела во сне луг, полный цветов, но их кто-то топтал, и так продолжалось, казалось, до бесконечности, а ромашки и васильки истекали кровью. Олеся просыпалась, но снова проваливалась в сон, пыталась понять, кто губит цветы, и постоянно с ужасом осознавала, что это она сама. Стоило автомобилю остановиться, как Ума закричала, напугав Бизона. — Ты чего? — Боря через плечо посмотрел на неё. — Дурной сон, — Леся совсем по-детски потёрла глаза и немного помолчала, приходя в себя, а Борис не смел ей мешать. Он просто думал о своём. — Скажи мне, Бизон, почему всё так? — она наконец заговорила и застегнула куртку, ясно давая понять, что не спешит домой, хотя до её подъезда было не более двадцати шагов. — Как так могло случиться? И почему с ней, с Мурой?.. — Это я виноват, — Тарасов заглушил мотор и повернулся к сослуживице, — я и только. — Глупый ты, — подвинувшись ближе, Леся погладила мужчину по плечу, — как ты можешь быть виноват? Ты не виноват, Боря, просто… как-то так получилось. Это так страшно, знаешь, вот так вот в один момент терять человека. Она вроде и подругой особо для меня не была, — девушка пожала плечами, — но как-то горько от этого. Бедный Кот… — Бедный Кот, — эхом повторил Борис, — да уж… бедный Кот, — он покачал головой, даже не представляя, что чувствует молодой человек. Он явно винит его, Бизона, да чего там, он и сам винит себя. Но кто виноват? Кто в действительности должен ответить за то, что случилось? Кто-то из них, смерчей, сама Мурашова или, может, люди, сидевшие в здании КТЦ? Возможно, виноват Пригов, что был так уверен в них, или просто судьба-злодейка, что так нелепо и не смешно пошутила? — Борь, можно тебя попросить? — почти шёпотом проговорила Олеся. — Конечно, проси. — Останься, пожалуйста, мне как-то… — она запнулась, — страшно. — Неужели нашей Умановой бывает страшно? — Бизон вымученно улыбнулся. — Никогда бы не подумал. — Бывает, Борь, бывает… — Ладно уж, — признаться, и самому Бизону не очень хотелось оставаться в своей одинокой холостяцкой берлоге, как думал он сам про своё жилище, — напоишь меня чаем? — Хоть литр, Бизончик, — на улыбку не было никаких сил. Хотелось поскорее уснуть, проснуться и понять, что всё страшный сон, но Олеся знала, что это не так. Шагая к высокому зданию, где располагалась её небольшая съёмная квартирка, она постоянно оглядывалась, проверяя, идёт ли Борис — смерть уже не страшила так, как когда-то в детстве, но всё равно холодила кровь и напоминала, что на месте Муры мог быть каждый из них.****
Не спал и Физик, он долго ходил от стены к стене, думая, пытаясь понять, как это так. Он вступился в КТЦ за Бизона, а теперь сомневался, правильно ли сделал. А не Бизон ли виновен во всём? «Нет», — Мыцык отмёл своё глупое предположение. Борис не виновен, да и сама Мура не виновата, хотя где-то глубоко он понимал, что всё-таки виновата. Совсем ещё зелёная девчонка так просто лишилась жизни, одним жестоким, но таким точным выстрелом прямо в голову. Будь его воля, Сергей бы отменил мораторий на смертную казнь для таких вот ублюдков, снял бы все запреты, лично бы всадил по смертельной пуле каждому, но он не мог — приказ брать живыми. Усталость всё-таки сделала своё дело, сморила его, начала путать мысли. Думать можно бесконечно, но человека это разве вернёт? Не вернёт. Увы, не вернёт.***
А на кухне у Кошкиной сидели двое. Мужчина молча разлил водку по стопкам, они также молча её выпили и уставились в окно. Утро уже вступило в свои законные права, занимался рассвет, играя лучами просыпающегося солнца. Они не решались говорить, будто слова могли что-то испортить, но это молчание не угнетало, они слишком давно были знакомы, чтобы бояться его. А говорить нужно было, много мыслей скопилось у людей за несколько часов. Всё случилось неожиданно, никто и подумать не мог, что у отряда, который уже можно называть легендой, может случиться такая страшная осечка, стоившая жизни бойца. Они по праву лучшие, но лучшие, как оказалось, не все. — Кто виноват, Ритка? — мужчина налил ещё по стопке. — Я не знаю, Ваня, — Багира тяжело вздохнула, — никто, наверное, не знает. Как так могло получиться? Кто мог подумать? — женщина залпом выпила водку и зажмурилась. — Ты знаешь, о мёртвых плохо нельзя, но никогда мне она особо не нравилась. То Физиком пыталась крутить, то Котом — а они и рады... Как только друг другу глотки не перегрызли… — Не надо об этом, Рит, мы не посплетничать здесь собрались, — мягко прервал её Булатов, — не надо. Мы знаем, как и что, знаем. Не хотим, но знаем же, — он с силой ударил кулаком по столу. — Вот только что нам от этого знания-то, что? А ничего. Сидим здесь, а она лежит, она уже не Мура, просто «двухсотый», понимаешь? — Понимаю… Да только, Ваня, я, наверное, циник. Или сука, как сам хочешь, но Кота мне жаль больше, понимаешь? Сердце у меня за него болит, Ваня, сердце. Он мне как сын стал, понимаешь? Родной-родной, как ты, как Бизон, — Рита сама плеснула себе водки и опять одним махом выпила. — Чего мёртвых-то жалеть, им это уже не надо, а с живыми как быть? Как им жить-то теперь? Как Боре нашему жить, он же думает, что он виноват, хотя в чём он, чёрт возьми, виноват?! В том, что какая-то соплячка приказа его ослушалась? А что завтра скажут, ты думаешь? Что для Бориса решат? Кто знает, что у этих идиотов в голове. Да только знай, если его в чём-нибудь обвинят, я сразу рапорт напишу, без лишних слов… — Успокойся ты, Рита, ничего они Бизону не предъявят, не бушуй. Знаю я, что он не виноват, знаю, что она сама, и Коту я это говорил… — Ты знаешь, почему у меня с Шальным ничего не вышло? — неожиданно спросила Рита. — Знаю, — Булатов повертел в руках рюмку. — Потому что службу я любила больше, чем любила его, — всё равно произнесла женщина, — потому что знала, что имею обязанности, что не могу так просто идти поперёк. И знаешь, Вань, я не жалею. — Да знаю я, Рит. В этом вся наша беда, мы слишком любим свою службу. Нам бы хоть на грамм поменьше её любить, а мы не можем, для нас это что-то большее… — Дураки мы, — выдохнула Кошкина, — ой, дураки… Холодное солнце озарило Питер. Настал новый день. Первый день без одного человека.