***
Некромант прикрыл глаза, удобно облокотившись на каменный стол спиной и вытянув ноги в рваных сапогах. Ему не нужен был сон, но Рахард чувствовал, что пересытился сегодня, и, как огромная чёрная рысь, потянулся, полулежа на куче оторванных рук. Маг протёр рукавом того, что когда-то было одеждой, а сейчас превратилось в промокшую от крови и желчи заскорузлую корку, грязное от пыли лицо, почувствовав что-то неладное. Стены подземного города за два года словно пропитались его тёмной магией, сделав сам камень надёжным оплотом, и сейчас он звенел где-то вдалеке, вибрируя остатками покоя. Рахард не торопился, а пока что прислушивался. «Люди, — поморщился он. — Здесь?» Его начинало это порядком раздражать, некромант чуял в волнах возбуждённой магии присутствие металла и большого числа душ. Неохотно поднимаясь и расправляя пружину гибкого тела, Рахард встал на ноги, взошёл по каменным валунам из ниши своей лаборатории, которая изменилась больше всего: под ногами хлюпала загустевшая кровь отобранных жертв, приносимых его приспешниками, но завалов из трупов не было, что-то уносилось послушными мертвецами, что-то уходило и на своих ногах. Некромант простоял наверху около часа, устремляя оторванный от тела магический взор вперёд, то в камень, то в мёртвых стражей, снующих по коридорам, пытаясь выискать жизнь, и он узнал их — серебро, золото, сталь, лаванда-оберег и вываренная кожа. Святая Инквизиция. Когда-то, четыре года назад, за год до становления Рахарда некромантом, колдун уже сталкивался с Инквизицией, но тогда это была лишь группа ветеранов, которая науськала на тёмного мага толпу крестьян из двух мелких деревень. Противники неопасные, но такие, что не стоило их недооценивать. И Рахард сбежал, как зверь, ещё не проснувшийся от спячки и желавший только одиночества и тихой свободы, глубокая неприязнь ко всему живому развилась у него позже. Некромант не помнил ничего из прежней жизни, первое его воспоминание — то, как он лежал в выжженном круге земли в горной низине, а лицо клевали прохладные капли дождя. Мужчина, как новорожденное животное, осматривал мир с помощью чувств. Потом пришла боль, боль во всём теле, в костях, в мышцах, в связках, в кровеносных сосудах, такая, что человек выгибался, кричал, ползал в дождевой грязи, царапая себя и кусая, пытаясь хоть что-нибудь сделать, но за это время, в которое солнце прошло полный оборот, некроманту приходилось лишь терпеть. Боль ушла так же внезапно, как и появилась. Когда мужчина пришёл в себя и осмотрелся, то начал вспоминать, что такое земля, воздух, огонь, тепло, холод, что где-то есть существа, подобные ему, что они общаются между собой при помощи речи; ничего конкретного, все знания были расплывчаты, но крепко засевшими в сознании. Человек снял с себя всё, что можно было снять, и осмотрел свои вещи: одежда, состоящая из холстины и кожи, ничего занимательного, вещевой мешок с пищей, которую некромант сразу, поморщившись, выбросил, какими-то травами и амулетами, а во внутреннем кармане рубашки обнаружил маленькую, тонкую, в крепком переплёте синюю книгу без пометок на обложке. На первом листе размашистым почерком, отличавшимся от убористого, которым была написана вся книга, была вычерчена надпись, врезавшаяся в память Рахарда. Колдун помнил, что когда-то знал эти символы, но его внимание сейчас занимали не вещи, и некромант выбросил книжку, которая отскочила от булыжников и, закрывшись, попала в небольшую расщелину. Мужчина надел покрывшуюся коркой грязи одежду и, не взяв с собой ровным счётом ничего, покинул горную низину, за день перебравшись через низкие горы. Спускаясь с раскинувшихся ковром лугов, Рахард думал о своём теле: он не помнил, а просто знал, что движение не должно вызывать такую странную вязкость в суставах и мышцах, которые, казалось, пронизывали пучки стальных нитей. Издалека некромант заметил неприветливую деревянную изгородь и высокие ворота, к которым была прибита растянутая, необработанная и дурно пахнущая гнилым мясом волчья шкура. Голова животного на сломанной шее безжизненно и неестественно откинулась назад, а частично выклеванные птицами сухие глаза отливали, как расколотые грозди туманного хрусталя. Животное словно насмехалось над своей смертью розовым ртом, дёсны которого потемнели и высушились гнилой коркой, стянувшей пасть.***
Вереница инквизиторов, вошедших в огромный подземный зал, до потолка которого не могло дотянуться пламя факелов и фонарей, теперь разбрелась по всему помещению, продвигаясь широким полукругом. То и дело попадались людям вырезанные из камня саркофаги, стоящие ровными рядами с откинутыми крышками. Молодой длинноволосый мужчина замер напротив одного из них — абсолютно такого же гроба, не отличавшемся от других, в котором, однако лежал мертвец, точнее, скелет, со странно крупной головой. Инквизитор приблизился и сдёрнул богатую, но сильно истлевшую парчовую накидку: мёртвым оказался карлик. Каждая неказистая, сплюснутая кость была обмотана слоем тонкой белой материи, на которую были нашиты крупные и мелкие, яркие и тусклые драгоценные камни — фиолетовые аметисты, салатовые изумруды, нежно-розовые и чёрные шпинели, смальтовые сапфиры, прозрачный янтарь, мутно-голубые ларимары и жёлтые гиацинты, создавая впечатление непробиваемого панциря. Отсутствующая челюсть была заменена искусственной, отлитой из чистого золота, а лоб карлика украшала увесистая диадема из магматического чёрного обсидиана. Так несуразно выглядел припорошённый пылью, не умаляющей великолепия, скелет карлика, что инквизитор оцепенел. Икон заглянул через его плечо и грубо хохотнул, но на его шутку «Драгоценный барон!» мало кто отозвался. Правая рука Грифокоста сразу же посерьёзнел и отдал приказ не задерживаться, хотя спиной всё ещё чувствовал смешанные страх, жалость и отвращение. На баснословное богатство костей никто не позарился. Грифокост, идущий теперь в самом конце экспедиции, тоже в свою очередь остановился перед саркофагом. Не удержавшись, сотник протянул руку и погладил диадему, даже сквозь перчатки и царивший здесь холод, почувствовав ледяную поверхность. Неожиданно для себя он просунул два пальца в пустые глазницы и потянул вверх. Череп не оторвался, а потянул за собой скелет, звякнувший, как колокольчик, но не развалившийся и издавший, как показалось Грифокосту, тихий высокий стон. Инквизитор отшатнулся и долго вглядывался в сверкающий панцирь, но ничего не обнаружил и быстрым шагом нагнал свой отряд. Больше в этом зале отряд не нашёл ничего и уже собирался разбивать круговой лагерь, как вдруг Грифокост схватился за виски: в его мозгу зазвучал тонкий звенящий звук странной песни, которая всё усиливалась и набирала октавы одну за другой. Обернувшиеся лица с ужасом разглядывали покрывающуюся трещинами костяного покрытия и лопающейся кожи маску. — Нет! — раздался дикий вопль, пронзивший каменный зал. — Нет! Грифокост скорчился, падая на колени и прижимая голову к земле. На отряд, успевший развести большой костёр, надвигались бледные тени, шатко стоящие на тонких костях — пустотелые.