Last Man Standing

После той ночи Дин так и не проснулся. Невозможно было определить, сколько времени прошло: солнце не вставало, потому что здесь не было солнца. Только слабый дразнящий отблеск рассвета, который – Кастиэль знал – никогда не наступит. Но он чувствовал, как время дергалось вперед, намного менее плавно, чем на Земле, что было невероятно менее плавно, чем на Небесах. Это было неожиданное, странное чувство дезориентации – подозрение, что дни пролетали за один момент, а часы – за секунду. Всё было наоборот, и в каком-то смысле Кастиэль был рад, что Дин был без сознания и не пытался так же отчаянно переориентироваться. Место, в котором ангел не мог определить время, наверняка свело бы смертного с ума. Или, возможно, Кастиэль просто слишком хотел убедить себя, что то, что Дин не просыпался, с какой-то стороны хорошо. Кастиэль остался с ним, изо всех сил стараясь остановить кровотечение и держа тело Дина так долго, как только мог сидеть, не двигаясь. Он видел, как Дин краснел, покрывался потом, его одежда становилась влажной, а щеки – слишком красными. И потом, будто бы внезапно – бледнел, холодел и начинал дрожать. Снова и снова. Горячий, холодный. Дрожащий, потом пугающе тихий. Снова и снова. Ни разу не открыв глаза. Кастиэль знал, что это. Это была смерть. Болезнь сломанного смертного тела, которое было искалечено так, что надежды на выздоровление не оставалось, но недостаточно для того, чтобы сразу умереть. Наверняка для этого был медицинский термин – заражение крови, инфекция, травма. Но ни одно из этих слов не передавало пугающего вида и запаха. Он видел, как сильное тело Дина тряслось от лихорадки, чувствовал, как оно разлагалось. Он не мог ничего сделать: предательская анатомия человеческого тела брала верх, незаживающая рана отравляла кровь Дина. Кастиэль сделал всё, что было в его силах: он прижимался к Дину так часто, как мог, пытаясь выдавить из себя остатки Благодати. Иногда он приподнимал майку Дина и снимал собственную, прижимаясь к нему голым телом, увеличивая площадь соприкосновения, что повышало вероятность передачи энергии. В глазах Кастиэля это казалось необходимым, и всё же что-то внутри его сжималось от чувств, которых он почти не понимал, покрытых сожалением, которое он понимал слишком сильно. Когда Дин снова побледнел, когда его губы стали сухими и бесцветными, а румянец не приливал к лицу в приступе лихорадки, Кастиэль понял, что потерпел поражение. Дин дышал тяжело и неглубоко. Его бровь больше не поднималась время от времени в бреду лихорадки – теперь его тело было совершенно неподвижным. Кожа приобрела восковой оттенок, а сам он стал холодным, отчего в желудке Кастиэля что-то нехорошо повернулось. Несмотря на головокружение и быстро угасающую силу, Кастиэль еще раз попытался отдать Дину все, что в нем осталось. Он стянул свою белую больничную майку, вставая на колени рядом с Дином, снял с него зеленую рубашку, покрытую грязью и засохшей кровью, поднял майку и снял ее через голову, стараясь не морщиться в момент, когда она зацепилась за рану на плече. Кастиэль ужаснулся, глядя на лежащего на полу пещеры Дина, видя, каким смертельно бледным было его тело. Его темные брови выделялись на бледном лице, а веснушки теперь были заметны, как никогда раньше. Сероватые губы Дина были приоткрыты, но было понятно – он не просто мирно спал. Он был болен и казался будто меньше. Сердце Кастиэля пропустило удар, когда он понял, что всё это время-которого-не-было Дин не получал ни еды, ни воды – потому что единственный, кто мог о нем позаботиться, вел себя как забывчивый ребенок, не имеющий понятия о том, как заботиться о подаренной ему живой игрушке. «Безответственный», упрекнул он себя. С возродившейся решимостью он поднял обмякшее тело Дина, прижимаясь своей грудью к его так, что голова Дина упала к нему на плечо, а ноги были неловко расставлены, будто он стоял на коленях. Кастиэль крепко прижал к себе безжизненное тело, отчего внутри его что-то отвлекающе пошевелилось. Он пытался передать Дину остатки своей Силы – последнее, что мог отдать. Слабые теплые импульсы перешли сквозь их тела, но Дин не двигался. Ничего не происходило. Паника пронзила Кастиэля так, что у него перехватило дыхание, когда он понял: Дина больше нет. Или уже очень скоро не станет. Кастиэль не мог смириться с мыслью – только не Дин. Он не мог себе этого представить. Пустой мир. Одинокое существование в этом… месте. Совершенно один. У него останутся только воспоминания о своих ошибках без возможности их исправить. Ад. Таким был бы его Ад. А Дин умрет, не узнав о его сожалении. Никогда больше не увидит своего брата. Покинет жизнь холодным и измученным. Нет, так не пойдет. Кастиэль отодвинулся, взглянув в лицо Дина и содрогнулся, поняв, что в нем не осталось ничего от Дина – лишь красивая оболочка, которая так ему шла. Когда-то. Сердце Кастиэля глухо застучало в груди, все его тело содрогнулось в неудержимом желании воззвать к Богу. Но он знал, что Отец не услышит. Или что Ему просто все равно. Но жизнь Дина не кончится вот так – он заслуживает большего. Но он не сможет выжить без… И тогда Кастиэль вспомнил, что внутри него было нечто, созданное из жизни, в самой глубине его. Душа. Благодать. Ангел лихорадочно думал – возможно, он подходил не с той стороны. Возможно, у него еще был последний шанс. В мгновение ока Кастиэль перешел от паники к решимости. У него появился план. Он поклялся сделать все, чтобы спасти Дина Винчестера, и он был готов. Он знал, как перезарядить свою Благодать с помощью открытого контакта с человеческой душой. Пришло время узнать, работал ли этот процесс в обратном направлении. Если бы он смог прикоснуться к душе Дина оставшейся Благодатью, то возможно… Невидимый голос в его голове закричал «Богохульство! Определенный провал. Неужели ты настолько глуп, чтоб рисковать своей Благодатью! Богохульство!» Кастиэль знал, что это запрещено. Знал, что это повлияет на них обоих, и что, вероятно, ни один из них не выживет и уж точно не останется прежним. И его это не волновало. Кастиэль прижал руку к животу Дина, надеясь проникнуть внутрь, как он делал с Бобби, Сэмом и многими другими. Но, отрезанный от Небес, в этом ужасном месте, он уже не мог управлять человеческой плотью, как раньше. Тело Дина стало непреодолимой преградой к душе, до которой Кастиэль должен был дотянуться. Ему нужна была дверь, вход внутрь. Голова Дина снова упала на плечо Кастиэля, и тогда он вспомнил то недолгое время, когда жил со своей женой. Он чувствовал ее душу, когда они целовались. Он не понимал, что это за ощущение, пока не вернул свою прежнюю личность и не пере-вспомнил все, что чувствовал за прошедшие месяцы. Он помнил, как прикасался к ней, целовал ее, занимался с ней любовью. Он уже не любил ее, как тогда: тот человек, Эммануэль, был мертв. Если вообще когда-то по-настоящему жил. Но Кастиэль помнил ощущение. Он помнил, как трепетно она отдавала себя, и как сквозь открытые губы он мог чувствовать ее душу. Теперь он с горечью понимал, что даже тогда он стремился к человеческой душе как мотылек к пламени. Но если сейчас это могло помочь, то ему было все равно. Кастиэль поднял безжизненное тело Дина, слегка наклоняясь под его весом, слишком упрямый, чтоб остановиться. Холодное лицо Дина снова опустилось на его плечо. Кастиэль обнял его одной рукой за спину, прижимая ближе к себе, а другой поднял его голову. Дин был похож на призрака, холодного и едва существующего. Он не думал о том, хотел ли этого Дин, или что он подумал бы, или о том, был ли его поступок нарушением личного пространства. Он приподнял голову Дина, поддерживая ее рукой, и наклонился, прижимаясь своими губами к его. Ощущения были неправильными – кожа Дина была холодной и липкой. Он не двигался, а на вкус был, словно яд и дым. Кастиэль приоткрыл расслабленные губы Дина и осторожно выдохнул. И тогда он почувствовал с острым чувством облегчения, почти затмившим собой боль от ощущения почти сгоревшей души Дина, потемневшей, как угасающая звезда. Но она не исчезла, еще нет. Она не была разрушена. Душа Дина, подобно ее обладателю, была упряма: она не сдавалась до последней искры. Благодать Кастиэля ухватилась за тянущиеся к ней лучи души Дина, слабо, осторожно соединяясь с ней в проблеске понимания. Они обе были так слабы. Кастиэль закрыл глаза, прижимаясь к губам Дина, отчаянно держа его тело, передавая свою Благодать. Чувство было ему незнакомым: Кастиэль оставался в своем теле, а его Благодать вытекала наружу, что требовало значительных усилий и концентрации и все же ощущалось как-то… неправильно. Будто бы этого не должно было быть, это было неестественно. Но Кастиэль не собирался останавливаться на полпути. Даже, когда его тело начало дрожать. Благодать проникла в рот Дина, быстро нашла его душу и притянулась к ней словно магнитом. В момент их соединения Кастиэль почувствовал острую, глубокую, разрывающую боль. Он едва слышал собственный мучительный крик, боль была настолько сильной, что почти оттолкнула его от Дина. Но Кастиэль крепко держался, даже когда не осталось сил, и он упал назад, сидя на собственных ногах. Его Благодать окружала душу Дина, которая сияла с каждой секундой все ярче. Он чувствовал объединяющую их смешанную жизненную силу. Когда душа Дина засияла так ярко, что, казалось, могла опалить их обоих, внезапным импульсом Кастиэля отбросило назад. Он упал на спину, слыша, как Дин тоже падает. Кастиэль чувствовал физическое истощение, усталость, легкая дезориентация, неприятное покалывание по всему телу и ощущение вернувшейся к нему изможденной Благодати. Неполной. Она была сильна, давала энергию, но все же была неполной. Он попытался сесть, но тело показалось ему непривычно тяжелым, будто вся привычная сила куда-то делась. Это будет интересно. Он медленно сел, но не смог ничего рассмотреть – все было слишком расплывчатым. Он потряс головой и моргнул, его глаза оглядывали пещеру в поисках чего-нибудь видимого… И широко раскрылись. *** Дин дышал. Он вдохнул, чувствуя боль в легких, и выдохнул, выпуская из них воздух. Он был на грани сознания, понимая, что тело было тяжелым как свинец, будто бы все конечности затекли и он никак не мог пошевелить ими. Ощутив начинавшееся покалывание, он безуспешно попытался начать двигаться, но тело не желало поддаваться. Открывая глаза, он ожидал, что все будет темным, расплывчатым, неясным. Но он видел все идеально. Хотя ему понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что именно он видит, изображение было четким, темнота пещеры едва ли скрывала каждую ее деталь. Он осматривался, пока не увидел то, что больше всего сбило его с толку. Кастиэль – взъерошенный, с широко открытыми глазами – смотрел на Дина, глубоко и часто дыша. Дин попытался было заговорить – спросить, что произошло, в порядке ли он, но голос пропал – в горле пересохло. От этого усилия изнурение разлилось по всему телу, наполняя его непреодолимым желанием уснуть. Кастиэль просто смотрел на него, и, хотя у Дина не было сил на то, чтобы говорить или спросить, как долго он был без сознания, он все же заметил незнакомый взгляд Кастиэля. Это было оживление, но не приятное. В нем были восхищение и испуг. Они смотрели друг на друга, пока Кастиэль не отвел глаз. – Я… разожгу огонь, – произнес Кас, его голос звучал низко и хрипло от долгого молчания или переживаний, что он испытывал. С этими словами он неуклюже поднялся и вышел в темноту, по дороге надевая майку. Дин тихо лежал, осматриваясь по сторонам, пытаясь разбудить свое тело и ожидая возвращения Кастиэля.