Last Man Standing

Кас слышит всё. Каждую ломающуюся ветку, шелест листвы в лесу, даже само отсутствие ветра. Кастиэль даже слышит, как дышит Дин – когда бежит слишком быстро или слишком долго, когда что-то застает его врасплох или когда Кастиэль подходит слишком близко, когда он спит. Он глубоко вдыхает – Кастиэль слышит, как его грудь поднимается под одеждой – и лежит неподвижно и тихо, будто ждет, что его вот-вот столкнут в пропасть, на краю которой он стоит. В такие моменты Кастиэль слышит, как сердце Дина бьется поразительно быстро, хотя он и не осознает этого. Ангел пытается заставить себя перестать каждый раз прислушиваться к этому, перестать размышлять о том, что это может означать. Но это происходит довольно часто. И вместо того, чтобы прислушиваться к звукам Чистилища в поисках приближающейся опасности, он прислушивается к Дину. К дыханию, к биению сердца. Иногда, когда они одновременно спят, и Кастиэль просыпается первым, он совершенно уверен, что настолько хорошо чувствует Дина, что слышит мысли в его голове – то, как он думает, как принимает решения. Снова и снова он убеждает себя, что это невозможно. Но потом другая часть его сознания возражает – откуда он всегда знает, какое решение примет Дин, когда именно он думает о доме, о смерти, о нем – знает, не спрашивая. *** Дин спит вполглаза, никогда по-настоящему не отдыхая. Его сознание переполнено вспышками мыслей, картинками из воспоминаний, которые ему не принадлежат. Событиями, переполняющими его даже в бессознательном состоянии. Неясные сны о войнах на полях сражений, созданных из света и вечности, серебряных щитов и окровавленных мечей. Его настигают враги, которых он не хочет убивать – он чувствует глубокую, почти безграничную любовь к ним, но не может разглядеть лиц. И все это исчезает, стоит ему открыть глаза. Дин не помнит об этих снах, когда просыпается. Иногда, если очень постараться, ему почти удается вспомнить. Но от этого голову пронзает резкая боль, а сердце начинает лихорадочно биться. Он решает, что если думать об этом так больно, то даже лучше, что он не помнит. Хотя эти бесцельные попытки его весьма раздражают. *** Когда Дин впервые очнулся после своей почти-что-смерти, он был необычно тихим. Потом молчание перешло в раздражение. Безнадежность. Он страдал от мысли, что его брат остался один. Они были заперты в месте, где на них не просто постоянно охотились – они были в самом низу пищевой цепи. И понимание всего этого вызывало у Дина желание продолжать бороться, двигаться вперед хоть с каким-то подобием уверенности. Но ему становилось легче с каждой минутой. Кастиэль заметил, что это зависит от расстояния между ними. Чем ближе он стоял к Дину, тем спокойнее тот был. Они не говорили – последнего разговора хватило им надолго. Они мылись около ручья, не нарушая уютной тишины. Дин отмывал кровь с рубашки, вытирая мокрой тканью грязь с груди и шеи, смывая землю и кровь – две составляющие грязи Чистилища. Кас сидел, наблюдая за ним, зная, что Дин не против его пристального взгляда. Он подумал, что будь они в обычном мире, наблюдать за Дином было бы нелепо, непозволительно. Определенно. И еще он задумывался над тем, что где-то внутри ему это даже нравилось. На долю секунды Кастиэль порадовался тому, что они находятся здесь, а не в том мире. Дин сидел очень спокойно, отмывая руки в ручье, безразлично наблюдая за тем, как красноватые струи уплывают вниз по течению. Он сидел тихо и удобно, сосредоточенно. У Кастиэля больно кольнуло в груди, когда он понял, что перестал изо всех сил пытаться вытащить Дина отсюда. Он слишком долго проваливал попытки спасти его. «Я должен был вытащить тебя раньше», думал он, грустно нахмуривая брови. Дин посмотрел на Каса, встречая его взгляд. После секунды оценивания он легко и просто улыбнулся, возвращаясь к своему занятию. Это было что-то, чего ангел не видел раньше – по крайней мере, в отношении себя. Простая, честная улыбка. Его грудь заболела от внезапно сильно застучавшего сердца. *** Золотой отблеск – все, что понадобилось. Золотой отблеск блестящего панциря какого-то монстра напомнил Дину то, о чем он почти забыл – его амулет. Он увидел отблеск где-то в лесу, на расстоянии мили. Он уже привык к этому с того дня, когда проснулся и смог видеть… всё. Но от маленькой золотой вспышки воспоминание об амулете резко всплыло в его сознании, подавляя всё остальное. Единственное украшение, которое было символом его любви к брату и которое он – о чем давно жалел – так легко оставил когда-то, переполненный безнадежностью ситуации, в которой они тогда находились. Тогда это казалось уместным – выбросить амулет в мусорную корзину, выходя из какого-то дешевого мотеля. Тогда будущее казалось ему запутанным, и Дин с горечью понял, что лучшее отвлечение было рядом – полные надежды глаза младшего брата. Амулет был символом их дружбы. Постоянным напоминанием о его прошлом, о том, что он был человеком, об его ахиллесовой пяте – его брате. Он почти сдался, но Сэм никогда не сдавался. Сэм спас мир – мир, который не отблагодарил его. Мир, которым они никогда по-настоящему не наслаждались, никогда не могли по-настоящему оценить того, насколько он огромен и прекрасен, и сколько может предложить каждому человеку. А теперь Дин здесь – вдали от брата, от всего человечества. Единственным спасением было то, что его существование в Чистилище было лишено эмоциональной боли от воспоминаний о семье и прежней жизни. Он запретил себе думать об этом с самого начала. Но один золотой отблеск – и резко Сэмми Сэмми Сэмии. И все летит к чертям. Перед глазами вспыхивают красные пятна. И все, чего он не чувствовал вечность, что провел здесь, вырывается с задворок сознания и переполняет его жгучей болью. Монстр чувствует это на расстоянии. Он знает, что он слабее, что уже попался; он видит взгляд Дина и поворачивается, чтобы убежать. Слишком поздно. Дина переполняет гнев, он испускает крик, скорее напоминающий рычание, и бежит. Под его ногами хрустят листья и ломаются ветки, и он чувствует, как Кастиэль поворачивается в их направлении. Дин не пытается быть незаметным. Он преследует существо в открытую и уверен в своей победе. Дин догоняет и слепо прыгает вперед, без сомнения зная, что прижмет монстра к земле. Он бьет и бьет, вкладывая в удары всю свою силу, и видит перед собой только этот дурацкий выброшенный-по-дороге золотой амулет. Он не чувствует ничего, кроме гнева, сожаления, теплой крови и хруста ломающихся под его кулаками костей. Он не чувствует ничего другого. Ничего, что можно было бы описать словами. Он просто убивает. Пока Кастиэль не оттаскивает его, грубо хватая за плечи и думая хватит, этого хватит, Дин. И чувства возвращаются к Дину, когда он поднимается, теряя равновесие – его руки окровавлены и ободраны. Он смотрит вниз и видит, что лицо существа теперь почти неразличимо, руки оторваны от сломанных костей. И когда его глаза перебегают на грудь монстра, он видит странной формы золотое пятно, покрытое кровью. Дин неосознанно тянется к амулету, но мокрые пальцы не находят ничего, кроме ткани одежды. Он медленно уходит нетвердыми шагами, не глядя на Кастиэля, который – Дин чувствует – пристально наблюдает за ним. Дин знает, что Кастиэль смотрит на него с беспокойством, которого ни один из них не ощущал уже очень давно. Беспокойством за рассудок, за душевное равновесие. Кастиэль впервые за долгое время думает о том, всё ли с Дином в порядке. *** Они очень долго молчат. Кастиэль не выпускает Дина из поля зрения, но дает ему достаточно свободного пространства, беспокоясь, что он, может быть, в какой-то мере нуждается в нем. И Дин чувствует присутствие Кастиэля, его постоянное наблюдение. Возможно, в прошлом его бы это раздражало, но сейчас он рад. Он ценит то, как осторожно ангел заботится о нем. Это дает ему время привести мысли в порядок. Подойдя к берегу, Кастиэль тянется к сломанному луку (своему новому оружию, в котором он видит тактическое преимущество), а Дин наклоняется к реке, омывая свой недавно найденный палаш в прозрачной воде. Казалось, что прошло много лет с той поры, как они последний раз говорили, и Дин уже не уверен, способен ли он общаться вслух. Ему трудно выразить мысль словами – навык почти пропал за ненадобностью. Долгое время он пытается начать говорить, и, когда ему все же удается, его голос звучит низко и хрипло, а слова выходят более простыми и честными, чем когда-либо; вся вежливость и тактичность оставлены позади, как и остальные земные привычки – придерживать дверь перед дамой и прикрывать рот, когда кашляешь. – Я испугал тебя, – говорит Дин. Кастиэль внимательно смотрит на него прищуренными голубыми глазами, его лицо ничего не выражает. – То, что я сделал, – пытается объяснить Дин. – Я потерял контроль. Это напугало тебя. Кастиэль смотрит на ручей, неосознанно поворачивая ногой клинок, думая. Потом он поднимает взгляд на Дина и говорит очень твердо: – Я убивал легионы своих собственных братьев. Бесчисленное количество людей. Я предал твоего брата, он почти погиб из-за этого. Дин сжимает челюсти; Кастиэль не прерывает зрительного контакта. – Я знаю, каково это – испугать себя. Дин грустно опускает глаза, и долгое время они оба молчат. – Ты не испугал меня, – замечает Кастиэль. – Я переживаю только за то, что ты испугал сам себя. Дин не отрицает. – Мне все еще жаль, – с трудом произносит он, не поднимая взгляда. И они оба знают, что он говорит не только о потере контроля, что это общее, давно необходимое и наконец произнесенное вслух извинение. Кастиэль вздыхает: – Мне всегда будет жаль. Дин поднимает глаза, слыша искренность этих слов, и всей своей душой ощущает тяжесть вины, которую чувствует Кастиэль. Внезапно Дин удивляет сам себя, говоря слова, которые не собирался произносить: – Я чувствую это. Кастиэль слегка нахмуривает бровь. – Я знаю, Кас. Я знаю, как ты сожалеешь. Я чувствую это. По какой-то полузабытой привычке Дин прижимает ладони к собственному животу, где болезненно тянет ощущение вины Кастиэля, его сожаления, где находится центр всех чувств Кастиэля, которые ощущает Дин. Кастиэлю было достаточно того, что Дин знает, как он сожалел о том, что сделал, какую боль он чувствовал от этого. Он хмурится и опускает глаза, отводя взгляд. Когда Дин тянется к нему и нерешительно прижимает теплую руку к его груди, Кастиэль чувствует поднимающееся в груди желание зарыдать, но сдерживается. *** Они уже не помнят, когда именно началась эта игра. Долгие прогулки по лесу дают Дину слишком много времени для размышлений, и он перестает думать о своих земных проблемах. С этого все начинается. Боясь воспоминаний, которые могут вернуться к нему в минуты долгого затишья, Дин догоняет Кастиэля, который идет почти на полмили впереди. Он резко толкает Кастиэля в спину, и ангел поворачивается, готовый к схватке, пока не замечает игривую усмешку на его лице. С той поры шутливые схватки стали обычным времяпрепровождением. Забавно, до чего ненужными были эти драки, и как спонтанно они каждый раз начинались. Они были похожи на игру между братьями… чем определенно не были. Дин был зависим от этого. Что-то темное и голодное росло внутри него, расцветая все ярче с каждым новым прикосновением. И он отчаянно хотел продолжения. Он хотел, чтобы они сражались, пока один из них не был внутри другого. Захватывая. Имея. Так, чтобы другой это чувствовал. Иногда ему хотелось больше, чем просто принадлежать. Это было отчаянное желание, с которым прежний, рациональный Дин наверняка бы пытался бороться. Возможно, даже стеснялся бы. Но здесь не было ни времени, ни места для проявления привычек, оставшихся от цивилизованного существования. Здесь были только сиюминутные чувства, действия и твердое желание не то чтобы жить – просто не дать никакой твари убить себя. И Кастиэль был единственным, кого ему не хотелось уничтожить, и кто не хотел уничтожить его самого. Иногда он чувствовал, что Дин слишком привязан к нему – больше, чем это вообще возможно. Его желание, его готовность пойти на что угодно казалась ему пугающей. Но другая часть сознания призывала его действовать инстинктивно, не думая, не чувствуя. Атмосфера Чистилища сделала их прикосновения быстрыми и грубыми, не считая тихих минут, которые они проводили у костра, и тогда Дин хотел только этих прикосновений. Долгих, не кончающихся и совершенно намеренных прикосновений. Он отчаянно хотел этого, как никогда раньше и знал, что не испытывал бы такого сильного желания на Земле. Когда-то он очень старался не казаться отчаянным. Но сейчас это не имело значения. Он думал только о том, чего хотел сейчас. И он хотел крепко схватить ангела, встряхнуть его и оставить шрамы на его теле просто чтобы посмотреть, что он сделает в ответ. Потому что он и сам хотел иметь эти шрамы. Те, которыми мог бы гордиться, те, что смешались бы с другими шрамами – с теми, что рассказали бы историю человека, сломавшегося под грузом ответственности, несправедливости и постоянного предательства. Он хотел, чтобы они не сдерживались, зная, что никогда не сделают друг другу по-настоящему больно. Кас – единственный, с кем он мог быть таким. Несмотря на глубину своего желания, Дин не представлял себе, когда он сможет приблизиться к ангелу. В итоге переход их глубокой связи к… этому казался совершенно неизбежным. Настолько, что Дин не понимал, почему это не произошло раньше. В тот момент, когда он наконец прикоснулся, не осталось никаких сомнений. Они устроили себе безопасное место на вершине холма, откуда хорошо было видно окрестности. Отвоевать его у существ, что жили здесь раньше, было легко – они сражались медленно и неразумно. Дин и Кас уничтожили их быстро и легко, сбросив тела со скалы и наблюдая, как они падают вниз словно кошмарные тряпичные куклы. Это было достаточным предупреждением для всех способных мыслить монстров, которые могли захотеть занять это место. Дин и Кас оба знали, что они недолго будут в безопасности. Это была редкая роскошь. Кастиэль начал разжигать костер рядом с их временным домом. Он передал Дину мачете, с которого капала кровь, и тут же заметил знакомый дикий блеск в его глазах. От этого в его животе что-то повернулось, и, будь он в прежнем мире, ему было бы стыдно признать, что это было приятное ощущение. Но он был не в том мире. Поэтому он смотрел, наслаждаясь тем, как естественно выглядит Дин, и позволял себе хотеть его. Когда Дин подошел ближе, ангел приготовился ко всему, что он мог бы сделать. Дин поднял мачете, резко прислоняя его к груди Кастиэля, который, разумеется, не вздрогнул. Дин облизнул нижнюю губу, улыбаясь еще шире. Кастиэль следил за его движениями так, будто от этого зависела его жизнь. Напряжение, что росло между ними, было уже не таким, как раньше. Оно не было неудобным, как в реальном мире, где дружба и честность были редкостью, хотя они оба хотели быть хорошими друзьями. Здесь все было проще и сложнее одновременно. И многозначность всего, что он чувствовал к Дину, дошла до кульминации. Хотя теперь их жизни сводились к одному – убей или будь убитым. Сражайся за свою жизнь, за жизнь друг друга. Никакого прошлого, никаких предательств и лжи. Здесь им было не место. И Кастиэль с неохотой признавал – он чувствовал облегчение. Он так стыдился своего падения, своей гордости и всех бед, что он принес всем своим братьям и единственным друзьям – Винчестерам. Дин и Сэм были его настоящей семьей. Но тогда он должен был удивиться, что его сердце бьется чаще от прикосновения руки Дина, прижимающей мачете к его груди, и от его вызывающего взгляда. Но Кастиэль так хотел прикосновений, целью которых не было убить его. Эммануэль и его жена были так давно, и, когда он вспоминает, это кажется ему… неудовлетворяющим. Не до конца откровенным – по множеству причин. И если может что-то сказать с уверенностью о Дине и Чистилище – здесь все честно. Он толкает Дина в грудь, не сдержав желания сопротивляться, и видит, как тот отшатывается назад; пульсирующее сердце подсказывает ему, что он приближается к удовлетворению, которого так давно искал. Дин вонзает мачете в пропитанную кровью землю и подходит ближе к Кастиэлю, который напрягается в ожидании. Когда Дин делает выпад, он двигается настолько очевидно, что Кастиэлю становится понятно – он делает это нарочно, и удивленно думает – возможно, Дин хочет, чтобы он победил. Кастиэль легко уклоняется и использует силу удара Дина против него, с силой бросая его на землю. На секунду Дин обездвижен, и Кастиэль смотрит на него темным решительным взглядом, слегка ухмыляясь и пытаясь удержать его под собой. Кастиэль, своим весом прижимающий его к земле – слишком искушающе. Не думая о том, что это значит, Дин поднимает бедра вверх; Кастиэль широко открывает глаза, его лицо ничего не выражает, и смотрит вниз – туда, где соприкасаются их тела. Дин использует его промедление, резко переворачивая Кастиэля на спину, и со смехом прижимает его к земле. Он смеется еще раз, видя, как злится и смущенно краснеет Кастиэль. А Кастиэль не верит, что его было так легко победить. Смех Дина выводит его из себя – одновременно прекрасный, волнующий ангела так, что он никогда не осмелился бы сказать об этом вслух, и раздражающий своим очевидно наглым тоном ха-ха, я выиграл. Он использует тактику Дина против него, прижимаясь бедрами к его телу. Это действительно отвлекает Дина – его смех резко обрывается, переходя в громкий стон, отчего Кастиэль сам забывает о том, что они борются. Дин смотрит на него пронзительно-хищным взглядом, но Кастиэль не позволяет себе вздрогнуть – он не боится. Глядя на темные глаза и приоткрытые губы Дина, Кастиэль не может не поддаться искушению. Он снова поднимает бедра – на этот раз медленно, наблюдая за Дином так внимательно, как только может. Ему интересно, какой будет его реакция. Веки Дина трепещут, и он откидывает голову назад; но потом самообладание возвращается к нему настолько, что он снова обездвиживает Кастиэля горящим взглядом. Дин устраивается удобнее, начиная двигать своим телом над Кастиэлем. И на долю секунды ангел понимает, что это никогда бы не случилось, ни за что не было бы так легко, будь они дома, в своем мире – но эта мысль исчезает, когда Дин ставит свои локти по сторонам от его головы, наклоняясь так близко. Он делает это нарочно, окружая его со всех сторон, прижимаясь и занимая все личное пространство, и Кастиэль знает – это вызов. В чистейшем виде. Он двигается навстречу, испытывая ни с чем не сравнимое ощущение. Дин сжимает в кулаке волосы Кастиэля – слишком сильно – и тянет вверх, открывая его шею, его член встает при виде того, как морщится Кастиэль. Он нагибается к шее, жестко кусая бледную кожу. Наградой ему служит особенно резкое движение Кастиэля, и его руки, вцепившиеся в спину Дина. Дин наслаждается этим больше, чем любым ощущением из тех, что испытывал на земле, и жаждет большего – больше борьбы. Он берет запястья Кастиэля и прижимает их к земле, меняет свое положение, стоя на коленях и грубо прижимаясь к нему своими бедрами. От стона, который издает ангел, Дин закрывает глаза и чувствует, как теряет контроль над своим телом. Кастиэль использует это, освобождая запястья и грубо вцепляясь обеими руками в волосы Дина. Он тянет безжалостно – так же, как Дин обращался с ним – и чувствует то же удовольствие, когда Дин удивленно стонет, откидывая голову и открывая шею. Дин чувствует, как Кастиэль сначала целует, а потом кусает его шею. Отчаянно желая большего, он приподнимает ногу, обхватывая ей бедро Кастиэля, прижимаясь к нему как можно ближе. Кастиэль резко дергается, и от каждого его движения Дин исступленно выдыхает. Кастиэль грубо хватает его за задницу, и Дин уверенно ставит руки по обе стороны от его головы, безжалостно вбиваясь в него. Им обоим нравится это – грубость и требовательность Кастиэля, сила и спокойствие Дина. Это идеально. Настолько, что Дин забывает, что они никогда не занимались этим раньше, а когда вспоминает, не может понять, почему. Уже почти кончая, Дин испускает долгий, громкий стон, и Кастиэль, чувствуя волны приближающегося оргазма, кусает губы и еще резче вбивается в Дина. Кончая, он дрожит и затихает, слыша, как стонет Дин. Потом они просто замирают, обессиленные. Они не могут позволить себе упасть в постель, как могли бы сделать в прошлом мире. Они остаются в той же позе, восстанавливают дыхание, и, постепенно отходя от посторгазменного блаженства, пытаются снова заставить свои тела работать. Когда Кастиэль чувствует, что почти может снова двигаться, он начинает сжимать и разжимать пальцы, медленно вдыхая и выдыхая. Дин скатывается с него, все еще тяжело дыша, и поднимается, не глядя на него. Он встает на нетвердые ноги и поворачивается к Касу, предлагая ему руку. Кастиэль берется за нее, и Дин помогает ему подняться, а потом уходит, по дороге достав из земли мачете. Кастиэль поворачивается и начинает разжигать огонь. *** Молчание устраивало их обоих. Они едва разговаривали. Но все же что-то неуловимо изменилось. Они стали другими, даже если вели себя так же – разжигали огонь, устраивались на ночлег, осматривали территорию, ставили ловушки. По всем видимым признакам ничего не изменилось. Но они оба знали. Дин определенно знал, что голод, которому он поддался однажды, теперь медленно заполнял все его тело. Кастиэль знал, что не будь он здесь, он мог бы чувствовать стыд – воин Господа, лежащий в грязи, изгибаясь под каким-то грешным смертным человеком. Загрязняя себя удовольствием в месте, полном проклятых монстров, издавая стоны даже когда их кровь смешивалась с грязью. Он должен был просить прощения у Бога. Но он не просил. Богу было не место здесь. Как и стыду. И сожалению. Здесь, где совсем недавно не было ничего, кроме стремления выжить, теперь появился голод. Желание снова овладеть Дином. А почему бы и нет? Сидящий с другой стороны от костра Дин посмотрел на него темными глазами, будто чувствуя поднимающийся жар его мыслей. Кастиэль знал, чего хотел Дин. Чего они оба хотели. И ангел никогда не чувствовал такого облегчения, потому что он тоже этого хотел. Он поднялся, постояв секунду в раздумии прежде, чем подойти и встать перед Дином, чувствуя, как от вида человека, смотрящего на него снизу-вверх, что-то поднимается внутри. Он толкнул Дина в плечо, не грубо, но достаточно сильно для того, чтобы он откинулся назад, и Дин подыграл ему. Он лег на землю, и Кастиэль встал на колени у его ног, гадая, будет ли Дин сопротивляться его следующему действию, и удивляясь, когда он беспрепятственно раздвинул колени Дина. Он скользнул вперед и лег сверху, устраиваясь между его бедер. Он чувствовал тяжелое дыхание Дина под собственной грудью. Он отодвинул воротник рубашки Дина, кусая и посасывая его шею. Он чувствовал, как Дин поднял дрожащие руки и вцепился в его волосы. Кастиэль исследовал шею Дина, зная, чего хочет и не боясь получить это. Он позволил своим губам прикоснуться к губам Дина, и долгое мгновение Дин будто пытался осмыслить все это – разницу между использованием друг друга просто чтобы снять напряжение и поцелуем. Кастиэль был уверен, что Дин ответит на поцелуй, но все же дал ему время подумать, находя это волнующим и очаровательным – как всегда. Внезапно Дин ухмыльнулся, отчего сердце Кастиэля подпрыгнуло. Он наклонился вперед, целуя его жестко, но весело, внезапно поняв, что их борьба была просто предлогом для того, чтоб перейти к следующей стадии. Кастиэль на секунду задумывается – возможно, она всегда была только предлогом. Он подыгрывает, целуя Дина в ответ, покусывая его губы, пока не может больше сдерживаться и прижимается своими губами к его. Они прижимаются друг к другу, целуя глубоко и страстно, и кажется, будто они занимались этим всю свою жизнь. Кастиэль не может вспомнить, чувствовал ли он себя когда-нибудь так хорошо, так правильно, с кем-то еще. Дин тоже, что значит куда больше из-за его большого опыта. Кастиэль голоден и неутомим; Дин силен и спокоен. Их спонтанная страсть создает нечто вроде притягательного хаоса. У них не было времени раздеться – это было небезопасно. Это сделало бы их уязвимыми, и шансы быть пойманными какими-нибудь неизвестными монстрами, единственным желанием которых было разорвать их в клочья, были слишком высоки, так что они не могли не думать об этом. Так что нет, у них не было времени раздеться. Поэтому они просто прикасались друг к другу, достигая единственного удовольствия, что можно было испытать в этом мире, и после лежали рядом, дрожа и тяжело дыша. Буквально переплетясь друг с другом. И это их вполне устраивало. *** Теперь они чаще прикасались друг к другу. Отчужденность была позади. Они прикасались – свободно и легко. Играли – между убийствами. Шутливо толкая друг друга и улыбаясь, когда удавалось застать друг друга врасплох. Из-за деревьев было удобно неожиданно выпрыгивать – или лезть по ним наперегонки. На мшистой земле было удобно бороться. Прохладной грязной водой – брызгаться. Они не разговаривали, но улыбались просто и откровенно, и эти улыбки были красноречивее любых слов. Дин понимал, что никто и никогда не знал его так, как Кас. И знал, что Кастиэль чувствует то же самое. Чистилище было единственным местом, где они могли быть сами собой. Где их ничего не сдерживало. Оно было Эдемом жестоких людей.