Last Man Standing

Они потеряли счет прикосновениям. Дин не назвал бы это занятиями любовью, как и Кас, хотя он не был уверен, что понимает, в чем разница. Но это было приятно и делало их жизнь сносной. Более того, они поняли, что ждут этого. Иногда Дин мысленно сравнивает нечеткие и расплывчатые воспоминания о реальном мире с воспоминаниями о нем и Кастиэле здесь, и понимает, что Кастиэль неплохо противостоит им. Он едва ли скучает по миру, прикасаясь языком к бледной шее Кастиэля. Он едва помнит свою жизнь, когда грубые и невероятно сильные руки ангела тянут его за волосы. Когда Кастиэль улыбается ему, покрасневший и обессиленный, а Дин стремительно достигает собственного оргазма, он думает, что, возможно, они ошибаются, возможно, они все время ошибались, возможно, это и есть Рай. Очень странный, жестокий уголок Рая, небесная кладовка для монстров, и они просто в ней застряли. Конечно, Дин всегда представлял себе (и знал по собственному опыту), что на Небесах меньше боли. Его раны заживают медленно и неохотно, будто сама природа этого места не дает возможности восстановления. Это место постоянно во времени, неподвижно и наполнено болью. И каждый раз, когда Дин или Кас получают новый порез или укус, они знают, что дорого заплатят за него. Что заставляет их сражаться умнее. Но опять же – они вдвоем против тысяч. И иногда они проигрывают, оказываясь в меньшинстве. Они оба неоднократно были по обе стороны пыток и ловушек. Обычно попадаясь в лапы какому-нибудь еще неизвестному им доисторическому чудовищу. Когда особенно злобная кучка вампиров ловит Дина, прижимая его к земле, торжествующе наслаждаясь долгожданной кровью, первой человеческой кровью за многие века, Кастиэль уничтожает их с таким праведным гневом, что почти потерявший сознание Дин думает, будто Небеса снова на его стороне. Разумеется, это не так. Очевидно, Небеса давно оставили Кастиэля. Дин не уверен, может ли он винить их в этом, и он знает, что Кастиэль чувствует то же самое – вечно чувствующий вину за содеянное и ищущий путь к искуплению. С этой стороны Чистилище устраивает их обоих. Вскоре после вампиров группа левиафанов выслеживает Кастиэля по его следу, нападая на него, когда он собирал дрова. Он сражается с четырьмя существами, которые почти неуязвимы, и, в конечном счете, проигрывает. Дин ищет и ищет его, чувствуя, что что-то не так, и его паника превращается в гнев, когда он мысленно кричит сам на себя, что вообще не должен был выпускать ангела из поля зрения. Потом он кричит вслух – неясный, жутковатый звук грядущей битвы разносится по бескрайнему лесу, и Дин надеется, что те, кто забрал его ангела, поймут, что наделали. И как дорого им это обойдется. И тогда он охотится. Делает то, в чем действительно хорош, то, для чего он создан. И, когда он находит Кастиэля, привязанного к окровавленному дереву, едва живого… он не торопится. Не может себе этого позволить. Он убирает их одного за другим, отрезая головы, пока не остается последний; левиафан прижимает руку к горлу Кастиэля, крича куда-то в лес своей невидимой угрозе, что он блять, сделает это, он сожрет ангела заживо, кусок за куском, растягивая удовольствие. Он не понимает, насколько ошибается, пока краем глаза не замечает, что его окровавленный, полуживой заложник… ухмыляется. Кастиэль улыбается ему, глядя темными, блестящими глазами, и левиафан понимает. Дин Винчестер стоит прямо за ним. Дин освобождает Кастиэля и укладывает его в пещере рядом с рекой, дав ему нож на случай, если кто-то найдет его прежде, чем Дин вернется, и уходит, чтобы закопать головы. К тому времени, как тела найдут их, если они найдут их, Дин и Кас будут либо мертвы, либо снова способны сражаться. Кастиэль ранен, его бледная кожа покрыта грязью и еще не засохшими потеками крови. И Дин испытывает бессмысленное желание слизать эту кровь, растягивая процесс и будто пытаясь выразить отчаянную радость, что нашел его живым и что они снова рядом. Его переполняет внезапная необходимость выразить свою привязанность. Кастиэль чувствует ее, и тоже хочет этого, но сопротивляется. И Дин рад этому, потому что это единственное, что связывает его с человечностью. Но Кастиэль не останавливает его, наслаждаясь прикосновением мягких губ. Никогда Кастиэль не чувствовал себя настолько исцеленным, не испытывал такого наслаждения, как от прикосновения мягких губ, от ресниц, щекочущих его израненную кожу. Кастиэль чувствует жгучий стыд при мысли о том, что Дин заставил его чувствовать себя неким древним божеством, и о том, как прекрасно это было. Дин никогда не признавал его силы, даже если всегда знал о ней; он отрицал понимание того, что Кастиэль был почти что неуязвим для смертного человека. И сейчас, когда Небеса отняли всю его силу, Дин стоит на коленях в грязи, проводя языком по его ребрам. И Кастиэль чувствует себя сильнее, чем когда-либо был. Возможно, ему и не нужно было быть Богом, чтобы заполнить болезненную пустоту в груди. Возможно, ему хватило бы внезапного, временного господства над одним человеком. Этим человеком. Где-то внутри своей головы Дин слышит эту мысль и соглашается. И они оба жалеют, что не поняли этого раньше. *** Прошло много времени, прежде чем Кас вернулся в рабочее состояние. И это всё значительно усложнило. Они двигались медленнее и нуждались в большем – больше воды, больше сна, больше перевязок. И Кастиэль испытывал неприятное ощущение, что он задерживает Дина, что он может стать причиной его смерти. Когда их положение становится слишком рискованным, он хочет, чтобы Дин, ради себя самого, оставил его и бежал быстрее, защищая себя. Но эти мысли злили Дина, почти сводили его с ума, пока Кастиэль не останавливал его, кладя руку на шею и крепко держа, будто стараясь успокоить, пока Дин не сбрасывал его руку, нервно передергивая плечами и злобно рыча – звук, который давно заменил собой слова. Прошло много времени – или так им казалось – когда Дин заботился о Кастиэле, и ангел понял, медленно, но не сомневаясь, что какая-то часть Дина наслаждалась этим. Что он по своей натуре был склонен помогать другим. Дин, в отличии от Сэма, помнил свою маму и очень скучал по ней. И Кастиэль видел в Дине характер Мэри в те тихие моменты, когда Дин заботился о нем, будто это ничего не стоило. Будто это было ожидаемо. Верность, поддержка – этого Кастиэль ожидал. Но нежность – мягкие прикосновения и тихая глубокая привязанность? Это было сюрпризом. От этого у Кастиэля кружилась голова, и его собственная преданность разгоралась все ярче и ярче. *** В какой-то короткий промежуток времени, возможно, перед нападением левиафанов, а может быть, намного позже (никто из них уже не помнит), Дин снова говорит. Он хочет сказать Кастиэлю что-то, что не может выразить просто ощущением, дав Кастиэлю почувствовать это через себя. Это было что-то… запутанное, но все же он был уверен. И для этого нужны были слова. Дин долго думает, что сказать и как это сказать. Всё это время Кастиэль пристально смотрит на него, пытаясь понять, но не спрашивая, потому что чувствует, что Дину нужно время, чтобы собраться с мыслями. Кастиэль сидит на упавшем дереве, затачивая деревянные колья, нахмурив брови и сфокусировавшись на работе, его мысли витают где-то очень далеко. Дин наблюдает за ним, его сердце непривычно громко стучит, потому что он принял решение. Он выбрал слова, возможно, немного несогласованные, но все же он готов их произнести. Он принимает серьезный вид, нервничая, как ему кажется, даже больше, чем во время сражения, и направленно подходит к Кастиэлю, садясь рядом с ним и поднимая тупой каменный нож. Он начинает помогать с затачиванием, и его движения возвращают Кастиэля к реальности. Ангел смотрит с ожиданием, и Дин хмурится. – Я помню, – хрипло произносит он, не поднимая взгляда. – Что ты сделал для меня. Лицо Кастиэля остается спокойным. – Когда я умер, я… я не ушел, – медленно произносит он, думая, что то, как он растягивает слова, напоминает юго-западный акцент. На секунду ему хочется рассмеяться – он говорит как Бобби и отец одновременно. Он прочищает горло, и пытается вспомнить, как звучит его собственный голос. – Очень долго не было ничего… А потом, – Дин быстро сглатывает. – А потом был ты, – он поднимает глаза, будто хочет убедиться, что ангел все еще здесь, проверяя, понимает ли Кастиэль его слова. И глаза Кастиэля похожи на две льдинки – не холодные, просто твердые, голубые, очевидно ожидающие. Дин смотрит вниз на каменный нож, собираясь с мыслями. – Было больно. Потом просто… потемнело. И я застыл, надолго. В этой… пустоте. Потом… потом появился ты. Я чувствовал тебя. Кастиэль чуть наклоняет голову. – Я чувствовал, как ты пытался вернуть меня, удержать меня. Я не мог двигаться, больше не мог дышать, с трудом мог думать. Но я знал, что ты рядом. Я знал, что ты… отдал мне часть себя. – Мою Благодать, – тихо произносит Кастиэль, глядя на Дина своими нечеловеческими глазами. Дин замечает, что голос Кастиэль звучит чисто. Он слегка смеется, глядя в сторону. Потом кивает, снова становясь серьезным. – Благодать, – он тщательно выбирает слова, – сжигала меня изнутри. Но… ощущение было… таким приятным. Кастиэль с трудом сглатывает. Он сжимает кулаки, стараясь собраться, потому что не помнит, в какой момент его руки начали дрожать. – Она переполнила меня, и я почувствовал себя ярким, горячим и сильным и… проснувшимся. Но я знал, – он трясет головой. – Я знал, что это причиняло тебе боль. Я чувствовал это. Как весь этот свет уходил. Покидал тебя. Кастиэль не заметил того, как нахмурился. Дин посмотрел на него. – Я не мог дать этому произойти. Я не хотел, чтобы ты… – его слова потеряли направление, и он не мог этого сказать. На секунду казалось, что он замолчал насовсем, закончив разговор. Кастиэль не мог вынести мысли, что Дин больше ничего не скажет – не сейчас. Было еще что-то, он знал. Он подвинулся как можно ближе к Дину. – Я пытался… отдать ее назад, – замечает Дин, глядя на землю, будто пытаясь вспомнить. – Не пойми меня неправильно, я хотел жить, – неожиданно шутит он, и это почти похоже на него – почти. – Но не ценой твоей жизни. Кастиэль смотрит на него, онемевший, неспособный поблагодарить его или разозлиться за то, что он не принял подарка, или выдавить простое вау. Он просто смотрит, моментально обездвиженный, и внутри него происходит некий переворот, он понимает то, чего не осознавал раньше. Кастиэль поднимает дрожащие руки к животу и прижимает их прямо под грудью, смотря на свое тело так, будто никогда его раньше не видел. Дин наблюдает краем глаза. И внезапно Кастиэль понимает. В панике, не желая потерять того, без кого не смог бы жить, Дин направил их связь в обратную сторону. Предлагая свое спасение за спасение Кастиэля. Теперь Кастиэль чувствовал их – оставшиеся части его Благодати, переплетенные с душой Дина, внутри него. И всё это… Переполняло. Никто раньше не умирал за Кастиэля. Никто – по собственному желанию. Он был солдатом, небесным сосудом воли Божьей. И все, что он когда-либо знал – это то, что он предназначен для сражений, что он должен был жертвовать собой ради цели, потому что для этого он и был создан. Но никто раньше, за миллионы лет, не жертвовал собой ради него. И вот этот человек – грязный, жестокий, смертный и откровенно испорченный. Прекрасный. Человек, который отдавал, даже когда у него ничего не было, и не позволил Кастиэлю принести себя в жертву. Вернул его Благодать, понимая, что она принадлежит ангелу, отдав вместе с ней… что-то другое. Кастиэль чувствовал, что что-то соединилось с его Благодатью. Что-то, что было частью Дина. – Моя душа, – прошептал Дин, нахмурив брови и глядя на Каса. Кастиэль снова сглотнул. Теперь они оба понимали. Часть каждого – в обоих. Это было слишком, слишком для Кастиэля – эта правда. И то, что она могла означать. Волнение на лице Дина. Кастиэль опускает взгляд, придавая лицу строгое выражение, и дрожащим голосом ругает его: Кастиэль пытается выглядеть сердитым, пытается поднять брови, чтобы выглядеть надменным и безразличным, но Дин всё понимает. Разумеется, понимает. – Твое желание ставить свою жизнь под угрозу никогда не перестает удивлять, – неодобрительно замечает Кастиэль, но эффект от его слов частично теряется от дрожи в голосе. Ангел не выражает словами всё, что чувствует. Он не может. Он не знает, что чувствует. Он с трудом держит себя в руках, пытаясь казаться отстраненным. И это так похоже на Каса, что Дин не может не улыбнуться. В следующий раз они касаются друг друга мягко, медленно, дрожащие руки проникают под одежду, чтобы коснуться кожи, и Кастиэль чувствует, как Дин впервые за долгое время хочет, чтобы они были дома, в их мире. Но только для того, чтобы Дин мог взять его по-настоящему, имея в распоряжении сколько угодно времени, в настоящей кровати. В безопасности и наедине, как настоящие люди. И Кастиэль испытывает пугающе человеское желание заплакать.