Last Man Standing

Боль в животе медленно уходит, и он отчаянно, с облегчением вдыхает. Он слышит собственное дыхание. Он чувствует, как его тело покалывает, каждое ощущение настолько сильное, словно он испытывает его в первый раз, словно ни одно из них не имеет смысла. Все это настолько ново для него, что от этого больно. Он чувствует что-то твердое и прохладное под ладонями. Он проводит по этому пальцами, чувствуя небольшие неровности. Переход мысли в действие сбивает его тело с толку. Он напрягается, пытается приподняться, понять, где находится. Но не может понять, в какой стороне верх. Он чувствует себя невероятно тяжелым… Он пытается открыть глаза; яркость ослепляет, и он приподнимает руку, пытаясь закрыться от света. Свинцовая тяжесть руки клонит его вперед. Он слышит, как кто-то дышит. Глотает. Дышит так неровно… – Дин?.. Его сердце пропускает удар – невозможно. Нет. Он мучительно размышляет. Так и есть. Потому что это невозможно. Голос его брата. Сэмми. – Дин, – Сэм снова пытается достучаться до него, в его голосе слышится тревога. Дин и хотел бы ответить, он чувствует отчаянную необходимость, но не может. Его голос… он не помнит, как им пользоваться. Его глаза не фокусируются, все тело дрожит. Он не уверен, происходит ли это на самом деле. Он видит очертания фигуры Сэма, сидящего рядом с ним – Сэм улыбается и облегченно смеется. – Добро пожаловать домой. Домой. Добро пожаловать домой. Дин никак не сообразит – он не понимает, где находится. Но это Сэм. Его маленький Сэмми, младший брат… Ведь так? Ему всего десять, Дин нужен ему… Нет. Нет, это не то. Сэм уже взрослый, не правда ли? Но это точно он. Да. Дин уверен, что это Сэм, хоть и не знает, почему. Инстинкт. И Сэм… его глаза сияют. Он чувствует… облегчение. Но Дин не разделяет этого чувства. Мутным взглядом он осматривает пол, ощупывает руками то, чего не может разглядеть. Он тянется, бессильно падает на левый бок, отчаянно пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь – за полу плаща, за брюки, за твердое тело, коснуться мягких темных волос… Ничего. Руки начинают дрожать. Почти вслепую он тянется в другую сторону, ищет все более и более беспокойно; невидящий взгляд мечется из стороны в сторону, Дин пытается разглядеть хоть что-то сквозь пелену. Он едва слышит голос Сэма, словно фоном – он звучит тревожно. Он просит, чтобы Дин посмотрел на него, но Дин не может. Он спрашивает, что не так, и Дин не может ответить «всё». Сэм спрашивает, что он пытается найти… А Дин просто не может выразить это словами. Кастиэль. Где Кастиэль? Он через силу выдавливает из себя неясное «Ка-х». Но его здесь нет. Дин знает. Он чувствует это. Каса здесь нет. И Дин успевает почувствовать ужасную, зияющую пустоту внутри перед тем, как всё темнеет, и он теряет сознание. *** ... *** Дин испуганно просыпается, подсознательно понимая, что спал слишком долго; пара часов – это максимум, если хочешь остаться в живых. Он чувствует себя отдохнувшим – и это просто невозможно в Чистилище. На самом деле это чувство ему незнакомо. Забыто с тех пор, как ему исполнилось четыре. Он постепенно понимает, что все ощущения какие-то неправильные. Земля под ним слишком мягкая. Лес – слишком тихий. Воздух чистый, без удушающей влажности и смога. Он не чувствует запаха пота, грязи, крови. И ему холодно, одиноко, потому что никто не прижимается к нему сбоку. И это – самое плохое. Даже пугающее, когда из темного, неясного страха выплывает четкое понимание того, что Кастиэля нет рядом. Не успев подняться, чтобы попытаться найти ангела, Дин неуклюже падает. Все его тело затекло, словно каждый мускул был вырван, каждая кость – сломана. Должно быть, он издал неопределенный звук, потому что услышал, как кто-то повернулся и подошел ближе. Открыв, наконец, глаза, Дин морщится, поднимая перед лицом руки. Свет – повсюду. Пронизывающий, переполняющий. Эта яркость ужасает. Мучительная боль проникает в голову сквозь глаза. Он слышит знакомый звук – шаги тяжелых ботинок по пыльному деревянному полу, и в комнате становится темнее. Дин приоткрывает мутноватый глаз и, увидев, как Сэм опускает последнюю штору, медленно опускает руки. Только тогда он замечает подключенную к руке систему, понимает, что лежит в кровати, он в каком-то помещении, и, наконец, что вместе с ним находится другой человек. Именно тогда до него окончательно доходит, что все это на самом деле. Он снова в своем мире. За долю секунды Дин осознает, что он вернулся – без сомнений, без вариантов – один. Он уверен так же, как знает, где правая, а где левая сторона, что Кастиэля здесь нет. В какой-то момент ему кажется, что он умрет от этого понимания… но момент проходит, и он не умирает. Он закрывает глаза, пытаясь побороть крик, поднимающийся в горле. Он сдерживается, но не может переварить факт, что Кастиэль нет рядом с ним. Поэтому заставляет себя не думать об этом. Вместо этого Дин сосредотачивается на том, что рядом с ним есть. Все ощущения изменились. Тонкие, едва осязаемые несовпадения, которых он не может ни описать, ни понять. Он проводит пальцами по системе, подключенной к его руке, и по самой руке и чувствует, что все… иначе. Словно он не может толком прикоснуться. Или не осязает с той точностью, к которой привык. Небольшие пробелы в коде, словно потерявшиеся в переводе. Его мозг постепенно приходит в норму, и Дин тратит пару секунд, чтобы запомнить комнату. Это детская привычка, прочно закрепившаяся в нем жизнью, полной охоты, и невероятно усилившаяся путешествием в Чистилище. Большая, обветшалая комната. В каком-то смысле даже знакомая. Много окон, много открытого пространства. Одна кровать, одно кресло, один стол, три стула. Дверь – шарниры, но без французских дверей, для которых – предполагает Дин – они предназначались. Шарниры по-прежнему здесь. За этой комнатой – еще одна, тоже большая, но он не видит, что в ней. Еда на столе. Оружие. И… он напрягается, усиленно соображает… ноутбук. Вокруг него простыни, неприятно мягкие; на нем нет рубашки. На столике рядом с кроватью стоит… он знает, знает, знает… Телефон. Вокруг него твердые крашеные стены, пугающе пустые и ровные, идеально ровные. Дин отстраненно понимает, что они в коробке. В комнате, конечно, но комната – это коробка. Из коробки не видно, что подкрадывается снаружи. Наконец, его глаза снова находят Сэма, который неловко и нервно стоит у края кровати, ожидая, что Дин заговорит или… хоть чего-нибудь. Но он не может. Секунду он смотрит на Сэма – как же много всего он забыл. Сэм хмурится – от жалости или тревоги – потому что Дин смотрит на него так, словно не узнает. – Привет, – начинает Сэм, очень осторожно, тихо. Дин просто смотрит на него, спокойно и пристально, и это так на него не похоже, что Сэм чувствует, как его сердце тревожно бьется в груди. Дин никогда не умел так смотреть. Не больше, чем нужно для того, чтобы казаться мачо, альфа-самцом. Но он никогда не вглядывался. То, как он смотрит на Сэма сейчас – с такой сосредоточенностью – это неправильно. – Все хорошо, – снова пытается Сэм. – Это я. Это Сэм. Дин не отвечает. Он просто продолжает пялиться. Он впитывает каждую деталь, пытается запомнить самые крошечные подробности, чтобы присоединить их к смутным воспоминаниям, что мучили его в Чистилище. Рядом стоит его высокий брат, более загорелый, чем он помнил, его сильные руки неловко висят, словно он не знает, что с ними делать. Рукава закатаны до локтей. Честные глаза полны заботы. Длинные волосы заправлены за уши. Все это знакомо. Отдаленно знакомо. Но все равно не совсем укладывается. Дин не чувствует облегчения. Сэм вздыхает, словно разучился дышать, и кажется, что к его глазам подступают слезы. Дин не моргает. – Я очень долго искал тебя, старший брат, – голос Сэма дрожит, компенсируя желание заплакать. Но Дин не отвечает. На секунду он будто бы даже слышит, но не меняется в лице. А потом он слегка наклоняет голову, продолжает смотреть, не мигая. *** Дин не поднимается, хотя и не ложится. Он восстанавливается, чувствует боль, но не расслабляется. Он не закрывает глаз. Сэм уверяет его, что все в порядке, что он рядом и присмотрит за ним, но это не дает никакого результата. Дину не нравится лежать, не нравится быть уязвимым. Когда Сэм все же подходит ближе, чтобы поменять систему, Дин пытается выглядеть спокойным, но Сэм видит, как он сжимает челюсть, как напряжены его руки. Когда Сэм тянется к иголке, Дин железной хваткой впивается в его предплечье. Сэм не ожидает этого. Он поднимает взгляд, и видит, что Дин смотрит на него острым взглядом; в этот момент Сэм понимает, что брат не видит его. По-настоящему не видит. Дин видит только угрозу. – Все хорошо, – уверяет его Сэм. – Я просто поправлю систему. Дин оценивающе рассматривает его, не ослабляя хватки. – Я просто пытаюсь помочь… Дин, – осторожно говорит Сэм. Дин вскидывает брови при звуке своего имени и расслабляет руку, отпуская. Остаток дня они сосуществуют молча, Сэм замечает, как Дин продолжает осматривать комнату. Его глаза сканируют каждый дюйм, каждую мелочь. Каждый звук – и Дин смотрит в его направлении. Сэм не хочет спрашивать, потому что Дин по-прежнему едва… Дин, но он может узнать ожидающий взгляд, когда видит его. Он может только предполагать, что Дин ждет нападения, ждет, что кошмарные твари, которые, должно быть, преследовали его в течение нескольких прошлых месяцев, снова настигнут его. И Сэм всё понимает. Но от этого беспокоится ничуть не меньше. Потому что иногда Дин поднимает взгляд к потолку, словно он видит сквозь него, высоко в небо, и думает о тысячах вещей, известных только ему. Только тогда Дин забывает об осторожности. Но спустя несколько минут он приходит в себя. Понимает, что он делал, и снова напрягает каждый мускул. *** Сэм дает ему что-то, помогающее уснуть. Дин совершенно обессилен, но не позволяет себе уснуть. И Сэм не может видеть, как Дин старается не уснуть, поэтому добавляет что-то в систему, надеясь, что он постепенно уснет. Но Дин до последнего борется со сном, пока, наконец, не засыпает против собственной воли; он падает на подушки, словно мертвый, откинув голову на бок, все еще полусидя в кровати. Сэм знает, что ему больно. Он замечает, что Дин морщится при каждом движении. И он понимает, что если Дин будет спать в такой позе, завтра ему будет только хуже. Сэм вздыхает, поднимается со стула и подходит к кровати. Он укладывает Дина на матрас, пока он не ложится как следует – головой на подушку. Его лицо спокойно, тело – расслаблено, и Сэм чувствует облегчение. От постоянного напряжения Дина даже у него разболелась голова. И все же Сэм не может не улыбнуться – в первый же день своего возвращения Дин сумел наградить его головной болью. Хотя еще ничего не сказал. Сэм посмотрел на Дина сверху-вниз. Наконец-то он мог просто посмотреть и порадоваться, что Дин вернулся. С минуту он разглядывает все, чего не осмеливался рассматривать раньше – все царапины, порезы, синяки. Дин покрыт ими. И грязью, поэтому нелегко отличить рану от грязи, но Сэм видит… Глубокие порезы. Тысячи синяков – от темно-бордовых до бледно-желтых. Едва заметные следы от клыков – бесцветные, затянувшиеся. И следы зубов на выступающей ключице – человеческих зубов. Костяшки Дина стерты до крови. Ногти почернели от грязи, копоти и засохшей крови. Его губа рассечена – свидетельство относительно недавней битвы. От него не слишком приятно пахнет, отчего Сэм почти смеется. Он не уверен, почему. Он отчетливо видит налет Чистилища на теле его брата. Поэтому завтра первым делом (если Дин придет в себя и сможет двигаться, Сэм собирается вновь познакомить его с душем. Уже собираясь накрыть Дина простыней, Сэм замечает его, прямо над бедренной костью Дина – темно-красный круглый синяк. Его взгляд перемещается ко второму, почти такому же, расположенному чуть ниже – его почти не видно под джинсами. Они очень похожи на засосы… Взляд Сэма мгновенно возвращается к следам зубов на плече Дина. На одно долгое мгновение он лихорадочно соображает, глядя на лицо брата, а потом просто натягивает на него простыню до самого подбородка, проверяет, достаточно ли длинный провод у системы на случай, если Дин повернется во сне, и отходит в угол комнаты к своему спальному мешку. Есть вещи, о которых лучше не спрашивать. *** На второй день Дин просыпается с таким же испугом. Но перед этим Сэм видит, как его пальцы шарят по матрасу, тянутся, словно ищут чего-то, что должно быть здесь, но этого нет. И только когда Дин понимает, что того, что он ищет, рядом нет – только тогда он просыпается, резко открыв глаза и лихорадочно оглядываясь по сторонам. Через пару мгновений о вспоминает, где находится. – Доброе утро, – дружелюбно здоровается Сэм. Дин ничего не отвечает, но, в отличии от вчерашнего дня, не смотрит на него. И Сэм может поклясться, что видел, как Дин принимает сознательное решение вести себя… как он это обычно делает. Он поворачивается к Сэму со знакомым кивком, и, хоть это еще не слова, Сэм радуется этому. Узнаванию. Дин чувствует себя сильнее. Его кожа приобретает здоровый оттенок. Он не дрожит, не напряжен, хотя по-прежнему морщится при каждом движении. Например, когда тянется, чтобы достать иголку из руки. – Я смотрю, тебе уже лучше, – укоризненно замечает Сэм, но он рад. Отказываться от лечения – очень похоже на Дина. Дин проводит рукой по месту, проколотому иголкой, и вытирает выступившую кровь. Атмосфера стала немного менее напряженной, и Сэм чувствует облегчение. Дин очень неплохо пытается изображать, что он может вести себя нормально. Он помнит, как нужно себя вести. Он помнит основные шаги. И первый из них – настоящие шаги. Его тело невероятно болит, но он отказывается лежать в постели. Просто сдвинуть тяжелые, словно свинцовые ноги к краю кровати – уже запредельно трудно. Дин приподнимается, хватается за прикроватный столик, его костяшки белеют. Сэм поворачивается, замечает его и спешит к кровати, касаясь руки Дина в попытке помочь. В момент прикосновения Дин напрягается, изворачивается и прижимает Сэма к полу. Он нависает над Сэмом, как животное, словно это касание было объявлением войны. Сэм смотрит на него широко открытыми глазами и поднимает руки в подчинении. Животная ярость Дина рассеивается, и Сэм буквально видит эту перемену. – Все хорошо, – уверяет Сэм. – Все хорошо. Мне жаль – я не хотел подкрадываться к тебе. Дин пристыженно смотрит в сторону, и Сэм решает, что это тоже прогресс. Дин хотя бы понимает, что он вернулся в этот мир, что ему больше не нужно проявлять агрессию – по крайней мере, не к Сэму. Что здесь подобное поведение неуместно. Что он может, наконец, перестать вести себя, как воин. Поднявшись, Дин решает, что сидеть на полу – значит сдаться. Сэм закатывает глаза, говорит, что Дин должен легче к этому относиться, но тот просто пренебрежительно рычит. Дин неуклюже ходит кругами по комнате. – Ты так колею проложишь, – шутит Сэм, и Дин смотрит на него с выражением заткнись, от которого тот улыбается. Кажется, проходит несколько часов, прежде чем Дин садится на стул рядом со столом. Сэм смотрит на него поверх ноутбука – он снова это делает… Дин прижимает руки к груди, словно страдает от какой-то невидимой раны и отчаянно пытается остановить кровотечение. Сэм обдумывает, стоит ли промолчать, потому что он не хочет задевать Дина, так откровенно показывая, что да, он следит за каждым движением. Но ничего не говорить – это против всей натуры Сэма. – С твоей грудью всё в порядке? Дин вопросительно смотрит на него. Сэм кивает на руку Дина, прижатую к груди: – Ты часто делаешь это. Все еще болит? Дин понимает, что Сэм прав, смотрит на свою руку и понимает, что не знает, как она попала туда, он понятия не имел, что вообще прикасался к груди. Но знает, почему. Но он не может толком объяснить брату, что зияющая пустота в его груди всё увеличивается и он, должно быть, подсознательно пытался унять боль и не сломаться. Поэтому он просто хмыкает, притворяясь, что это не имеет значения, и отводит руку. Но вместо груди она просто ложится на бедро. Дин не замечает этого движения. Но Сэм замечает. Его белые костяшки, пальцы, вцепившиеся в тело так, словно он чувствует прилив ужасной боли и пытается сдержаться… Сэм смотрит в лицо Дина и понимает, что тот совершенно забыл о мимике. Это понимание тревожит Сэма. Он хочет, чтобы Дин мог сказать ему, что не так. Он хочет, чтобы Дин сказал хоть что-нибудь.