Last Man Standing

Кастиэль боится, что изменился навсегда. Нет, он знает это. Он никогда не сможет стать прежним. Не после того, как их губы впервые соприкоснулись, когда они обнимали друг друга в грязи рядом с костром. Теперь он не сможет вернуться к тому, каким был. Теперь он в этом уверен. Неважно, как сильно его пытают Небеса, они не смогут изменить того, что он сделал с собой. Наконец-то он это понимает. Вся его сущность неразрывно связана с Дином. С этим смертным человеком — со сломанным существом из крови и плоти, в груди которого бьется сердце, жизнь которого не бесконечна. С тем, кого многие его братья считают чуть ли не животным, обезьяной — тварью. Медленным. Тупым. Ничтожным. И что, если Кастиэль, Небесный воин, так безнадежно привязан к нему? И не как к домашнему животному. Не ради эксперимента или кратковременного очарования, интереса, даже не ради удовольствия. Хотя он и наслаждался этим, нельзя отрицать. Что он за ангел, если не может стереть из своего сердца следы, оставленные там простым человеком? Влюбленный ангел... это же курам на смех. Кроме того, это запрещено теми, кто стоит выше него. Он не хочет пасть еще ниже, но... кажется, он не может уйти. Он просто не может оставить Дина. Их связь изменила его. Кастиэль понимает, что по большей части он изменился именно из-за своих желаний. Низменных желаний. Их сила, их власть над ним... пугает. Сильнее, чем его наказание. При взгляде на Дина в его голову лезут ужасные, грязные, порочные мысли. Но он не краснеет, не отворачивается, как сделал бы в прошлом. Он не осуждает себя, позволяет себе чувствовать мучительный Небесный огонь, разливающийся по всему телу. Он потакает своему разуму, если не телу, и позволяет эти мысли. Он представляет твердый член Дина между своих губ, представляет, как проводит языком дорожку от основания к головке, как размазывает выступившую жидкость. Он долго думает о том, какие звуки издавал бы Дин, как бы он вцепился рукой в его волосы. Он представляет, как сам трахает Дина в рот, и как Дин просто принимает это, не сопротивляется его грубым толчкам, сосредоточенно сдвинув брови. И он представляет себе что-то более темное, более интимное. То, отчего — он знает — Дин захлебывается рваными вдохами, когда слышит мысли Кастиэля через отверстия в стене между ними. Кастиэль представляет Дина голым, лежащим на кровати, на полу, на диване, на сиденье машины, даже на желтой траве на заднем дворе... и себя вместе с ним. В сплетении потных обнаженных тел и горячих прикосновений. Но Кастиэль хочет не только этого. У него есть более простые желания, не менее сильные, и совершенно не относящиеся к сексу. Он хочет простых, ни к чему не обязывающих прикосновений. Он хочет проводить пальцами по губам Дина, его рукам, по шраму на ребрах, который остался после того, как Дин бросился под нож, защищая Кастиэля. И Кастиэль хочет обнимать его. Хочет, чтобы Дин обнимал его самого. На протяжении бесконечно долгих часов, никуда не торопясь. И Боже, как ему хочется просто улыбаться. Они с Дином не слишком часто улыбались в том страшном мире. И это было… Это было удивительно. Там Кастиэль чувствовал себя свободным и… счастливым. В чем довольно сложно признаться, потому что Кастиэль только сейчас понял… он никогда раньше не был счастлив. И все эти желания горят в нем с такой же, если не большей силой, как и сексуальные фантазии. Ему хочется душевной близости. И каждый день без этого словно пронзает Кастиэля острым клинком, входящим всё глубже и глубже. Поставить стену между ними было невероятно больно. Настолько, что он не может не думать о том, страдает ли Дин так же сильно, как он. Как будто лезвия врезаются в грудь, будто кислота разъедает кожу. Как ангел, он способен справиться с любой болью. Но это другая боль. Он не может контролировать ее, и это новое пугающее ощущение разливается по его разделенной Благодати. Если он слишком долго находится вдалеке от Дина, его физическая форма начинает болеть, и даже когда он освобождается от тела, боль не отступает. Иногда даже усиливается, и его Благодать разрывается от своей неполноты. И когда Кастиэль возвращается к Дину, он чуть не падает от облегчения: боль почти исчезает, тугой комок в груди становится незаметнее. Близость Дина разливается по его телу горячим потоком. Из всех сомнений, через которое он прошел за последние несколько лет, ничто не было настолько мучительным, как подозрение, растущее сейчас в его душе. Чистилище, медленно разливающееся внутри. Та часть его, что была так свободна, так легка и независима от Небес, кричит в нем, рвется наружу и отчаянно пытается заставить Кастиэля разрушить эту стену. Сейчас Кастиэль выигрывает сражение против своих животных инстинктов. Но он знает, как сильна эта его сторона. И ему жутко даже на секунду подумать о том, что иногда ему хочется, чтобы Чистилище взяло верх над ним. Но потом он видит Дина, который изо всех сил пытается вспомнить, что он только что делал, печального и подавленного, и сдерживается еще на один день. И Чистилище умолкает, потому что даже оно понимает, что восстановление Дина важнее всего. Кастиэль должен сохранять свою решительность. Дин слишком много значит для него, чтобы он просто позволил ему утопить себя в Чистилище. И что бы между ними не было, как бы это не было хорошо для Кастиэля, это было всего лишь ужасными последствиями Чистилища, от которых Дин все еще не мог отойти, все еще не мог вернуться к нормальной жизни. И сдаться сейчас однозначно значило помешать Дину – иначе это не имело бы никакого смысла, это было бы слишком идеально. Для Кастиэля нет спасения. Он изменился навсегда – сейчас он это понимает. Но больше всего на свете – больше всех своих желаний – он хочет, чтобы Дину стало лучше. И пока это еще возможно, он никогда не сдастся. *** Каждую секунду ему кажется, что стена между ними вот-вот упадет, думает Дин, наблюдая за тем, как Кастиэль читает древнюю книгу. Его брови сосредоточенно сдвинуты, бледные пальцы отсутствующе скользят по тонким страницам. Странно видеть его без крови, грязи и пота, которые он так привык видеть на коже ангела. Не считая непривычного вида, он выглядит прекрасным и знакомым – словно он, возможно, снова его Кас. Но он не поднимает на Дина взгляд, отчего тот злится. У Каса нет никакого права быть таким красивым, таким близким и все же таким холодным. Дин тянется к нему, думая, что поцелует ангела, чего бы это ни стоило, чтобы доказать, что Кас не имеет права отказывать ему. Но Кастиэль его отталкивает. Поэтому Дин толкает его в ответ, грубо, злобно сбрасывая книгу со стола. Пару секунд они в напряженной тишине смотрят друг на друга, и Кастиэль чувствует, как раздражение Дина перерастает в ярость. – ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ МНЕ! – сердито кричит Дин. Кастиэль не отвечает, только отводит взгляд в сторону. Дин издает раздраженный звук, упирается руками в бока, но потом опускает их. – Ты вернулся, – начинает он с неприкрытым удивлением. – Я ждал и ждал, пытался и пытался, и теперь наконец-то ты вернулся. Но теперь все не так, как было раньше. Ничто не выходит, как надо. Для нас здесь нет времени. И времени слишком много. И хоть теперь кажется, что это было так далеко, я знаю, что это не безумие… Кастиэль осторожно поднимается, стараясь не напугать его. – Дин, ты не понимаешь. – Я знаю, что произошло, – возражает Дин, и в этот момент он выглядит очень уверенным в себе, но потом его лицо снова становится печальным-удивленным. – Почему ты не можешь просто озвучить это? Лезвия в груди Кастиэля разрывают его изнутри – или, по крайней мере, так ему кажется. И на это уходит всё его внимание, вся ангельская сила – на то, чтобы не сорваться на крик. Дин смотрит, но Кастиэль не поднимает на него глаз и не отвечает. Его мысли путаются, поэтому он спрашивает: – Это было… это было правильно? Ведь так? В его глазах плещется отчаяние – он не просто хочет подтверждения, оно необходимо. Кастиэль смотрит на него, но не может произнести ни слова. Внезапно Дин снова злится: – Это так! Я знаю! И ты – просто гребаный трус, раз не можешь признать этого! Кастиэль печально трясет головой, оскорбление обжигает его. Он пытается сохранить спокойное и бесстрастное выражение лица. – Ты не помнишь этого так хорошо, как я, Дин, – грустно признает он, увидев возможность заставить Дина переосмыслить все, что произошло между ними. – Ты не мог. Ты не был создан для существования в подобном месте. Ты не можешь понять, как все было на самом деле, каким ты стал. Каким другим… – Я помню, – яростно возражает Дин. – Не смей даже думать, что я не помню… – Я знаю, что ты помнишь – до определенного уровня, – бесстрастно произносит Кастиэль, словно пытается успокоить ребенка. – Но это было… иначе, если видеть то, как ты менялся, со стороны. Дин, ты почти сошел с ума к тому времени, как покинул… – Нет! Я не был сумасшедшим! Мы не были сумасшедшими, Кас! Мы выживали! Мы… – Мы менялись. И я видел, как это происходило. Я видел, как ты терял контроль над… над этим, – он неопределенно взмахнул рукой. – И я не остановил тебя. Не сделал ничего, чтобы помочь тебе остаться человеком. Я… Я делал с тобой такое, чего… Не должен был. Дин пристально смотрит в его глаза, словно пытается что-то в них найти. Кас избегает его взгляда. – Ты не был собой. И… и я воспользовался… Дин трясет головой, не веря своим ушам. – Одно предательство за другим, – грустно бормочет Кастиэль, опустив голову. – Нет, – голос Дина дрожит. – Не относись ко мне, как к принцессе в заключении, Кас, я взрослый человек. Я знаю, чего хочу. Я знал, что я делал! Я знаю, кто я на самом деле, – он слегка повышает голос. – Я знаю, кто я на самом деле, – тише повторяет он, опуская отсутствующий взгляд. Собравшись с мыслями, он поднимает глаза и встречается с печальным взглядом Кастиэля. – Не смотри на меня так! – приказывает он. – Чистилище изменило тебя. И я не помог тебе. Я просто… – кажется, Кастиэль не против упасть на свой собственный клинок: его переполняет стыд и горькое сожаление. – Ты всего лишь смертный, я должен был понять, я никогда не… Кастиэль выглядит таким виноватым, что Дин чувствует боль в груди. Дин не столько спрашивает, сколько утверждает: – Ты сожалеешь об этом. Кастиэль встречается с ним взглядом: – Конечно. Уверенность, с которой он соглашается, разрывает на куски что-то внутри Дина. Что-то, что болит так, что не описать словами. Что-то необъяснимое. Кастиэль чувствует это, несмотря на стену, и морщится. Он шокированно смотрит на Дина и с болью замечает, что тот выглядит опустошенным, замкнутым, словно его только что покинули все чувства. Дин поворачивается и тихо уходит. Он медленно идет по дому к своей спальне, осторожно ложится на кровать. Кастиэль – единственный, кто понимает. Единственный, к кому он мог что-то чувствовать после… после всего. Потому что в нем больше нет места, нет больше ни желания, ни пространства для кого-либо еще. Кастиэль – единственный, в ком заключена тайная, особенная его часть… Дин никому не отдавал себя раньше. Потому что никогда ни с кем не делился собой по-настоящему. Да, он отдавал свое тело, но ничего от себя. До Кастиэля. Все, через что они прошли в Чистилище, привязало Дина к нему. Сильнее, чем он когда-либо привязывался раньше. Кастиэль и Чистилище показали Дину ту часть его души, о которой он не может просто забыть. Кастиэль подходит к каждой темной его стороне – и даже к тем, которые раньше принадлежали только Сэму или родителям. И Дин думал, что ангел чувствует то же самое. В Чистилище он был уверен в этом – что они были равными, что взаимно нуждались друг в друге, возможно, весьма странным образом. Что им было плохо друг без друга. И что бы между ними не было – это было важнее всего. Именно это помогало Дину выживать. Это доставляло ему – о чем сейчас больно думать – больше счастья, чем любые отношения, которые когда-либо были у него на Земле. Это было всем. Но нет… Кастиэль, другая его часть, теперь вспоминает обо всем, что между ними было, что они сделали, с сожалением. Как будто это было грехом. Чем-то грязным, животным и неправильным. Он передумал. Но Дин не передумал. И никогда не передумает. И сейчас он понимает, отчего его трясет крупной дрожью, что его это убьет. *** Дину стало хуже. Сэм уверен в этом. У него снова появился этот взгляд – разбитый, безнадежный, сломанный взгляд. И Сэм знает, что это связано с Кастиэлем. Все это как-то связано с ним. Сэм знает, что это из-за того, что Кас держится на расстоянии от Дина. Он делает это специально, Сэм уверен в этом. Так что Дин определенно тоже это знает. И это явно влияет на него. Он снова выглядит слабым. Усталым. Словно вся его энергия уходит на поддержание дыхания. И это пугает Сэма. Он хочет помочь, но не знает, что делать. Он пытается поговорить с Дином, вытащить из него хоть какую-то информацию о том, что его тревожит. Иногда Дин притворяется, что не слышит Сэма. Иногда он взрывается, как неуравновешенный подросток. Иногда он смотрит на Сэма с сожалением, словно хочет что-то сказать, но не знает, как. Поэтому не произносит ни слова. И Сэм возвращается к началу. *** Кастиэль – единственный, кто полностью понимает его, в буквальном смысле. Единственный, кто вообще понимает. Он – другая часть Дина. Его возвращение было самым прекрасным из ощущений… Словно всё встало на свои места, всё, в чем он нуждался. Кастиэль рядом, их связь восстановлена – это было таким облегчением. Дин чувствовал себя правильно. А потом Кастиэль разорвал всё это на куски. Теперь ему только хуже от присутствия ангела. Дин чувствует себя невероятно одиноким. Более одиноким, чем когда Каса не было рядом, потому что тогда у него была наивная надежда, что ангел разделяет его чувства, так же сильно нуждается в нем, так же отчаянно ищет его, так же едва выносит одиночество. Очевидно, он ошибался. Кастиэль закрывается от него, отказывает Дину в том, о чем он не может попросить вслух. Но он хотя бы остается рядом с Дином. Хотя по-прежнему не проявляет никаких чувств. И Дин думает, что с ним, должно быть, что-то не так, раз он так скучает по тому, что было между ним и Касом в проклятом Чистилище. И раз его так сильно задело сожаление Каса. Ему больно, да, но не физически. Он видит, что Кастиэль иногда морщится, словно ему больно. Но, в отличие от Каса, у Дина болит не тело. Вся его боль – в голове. Его боль – психологическая. Дин постоянно не понимает, где находится, и это очень раздражает. Он всегда был упрямым, твердо уверенным в своем мнении. А теперь он даже не может вспомнить, какими были его гребаные мнения. Иногда он смертельно бледнеет – настолько, что вынужден сломать что-нибудь, а потом еще что-нибудь, бить бутылки, переворачивать столы, пока Сэм не схватит его, удерживая на одном месте, прося успокоиться. И тогда Дин становится самим собой, смотрит на разбитое стекло, на весь этот беспорядок, и он шокирован, потому что не знает, что на него нашло. Он каждый раз говорит Сэму, что ему жаль, и неуверенно начинает убираться, поднимать осколки стекла дрожащими пальцами. И Сэм всегда прощает его, хлопает рукой по спине или плечу. Сэм садится рядом с ним и тоже поднимает осколки, каждый раз. Сэм всегда прощает. Но Дин все равно замечает взгляд брата – этот испуганный взгляд, словно он боится того, как изменился Дин, и делает всё, что в его силах, но не знает, как ему помочь. Этот взгляд говорит, что он знает, что с Дином что-то не так. Если Дин не злится, он опустошен. Он сидит часами в одном месте. И думает. Или Сэму кажется, что он думает. На самом деле мозг Дина – как заржавевшие часы. И ему нужно столько времени, чтобы осмыслить самую простую вещь, что он может полчаса смотреть на ковер прежде, чем поймет, о чем он вообще думает. Сэму приходится напоминать ему, что нужно есть. Ему приходится отводить его вечером в спальню, и вытаскивать из кровати поздним утром. Кастиэль всегда рядом, но, к великому раздражению Сэма, очень редко полезен. Сэму кажется, что он старается как можно меньше влиять на происходящее, живет с ними, словно он просто невидимая тень. Он существует так, словно вот-вот сольется с обоями, удивляется и раздражается каждый раз, когда Сэм пытается вовлечь его в дело. И Сэм не может не думать о том, что возвращение Кастиэля так ничего и не исправило. *** Дин снова не понимает, где он. Это происходит постоянно, так что Кастиэль не удивляется, когда замечает, что он стоит посреди комнаты, наклонив голову и глядя в пол. – Дин, – Кастиэль пытается разбудить его, сохраняя расстояние. Дин поворачивается и широко улыбается, когда замечает его. И Кастиэль так хорошо знает эту улыбку, что ему кажется, что вот сейчас он сломается пополам и упадет на пол, потому что это улыбка, которую Дин использовал в Чистилище, когда они были одни и могли свободно делать всё, что хочется. Дин легко подходит к нему, все еще грезя наяву, и Кастиэль отступает назад, пока не прижимается спиной к стене. Дин тянется к нему, зарывается лицом в его шею, и Кастиэль сжимает челюсть, борясь с желанием притянуть его ближе. Внезапно Дин поворачивается и прижимается к нему спиной. Он закрывает глаза и чувствует теплое тело ангела, твердо прижимающееся к его собственному. Он берет руку Каса и плотно прижимает ее к своей груди, пытаясь создать иллюзию, что ангел обнимает его. И тут Кастиэль понимает, что происходит. Он не удивлен, когда Дин раздвигает ноги и тяжело откидывается назад. Кастиэль пытается заставить свое тело не отвечать на прикосновения, вызывающие воспоминания о Чистилище, и запрещает себе чувствовать то, чего ему так отчаянно хочется. Дин тянется за второй рукой Кастиэля и кладет ее на собственные джинсы. Видя, что Кастиэль не проявляет никакой реакции, Дин толкается вперед сам. Но это не помогает… Все это неправильно. Мгновенно вырвавшись из своего видения, Дин вспоминает, где он – снова в дерьмовом реальном мире, где Кас холодный и отстраненный, и где совершенно все неправильно. Он раздраженно рычит и грубо вырывается из безжизненных объятий Кастиэля. Когда ему хватает смелости на то, чтобы обернуться, он встречается с пустым взглядом Кастиэля. Абсолютно безразличным. Дин взрывается. Он хватает бутылку со стола и со всей силы швыряет ее в ангела. Бутылка разбивается рядом с головой Кастиэля, но он не вздрагивает. Даже не моргает. – ДА ГДЕ ТЫ? – кричит Дин. Но Кастиэль остается неподвижным. Дин едва сдерживается, чтобы не сорваться окончательно. Кастиэль видит, как его плечи поднимаются и опускаются от тяжелого дыхания, Дин пытается успокоиться. Потом он поворачивается и окидывает Кастиэля ледяным взглядом: – Ты гребаный трус, Кастиэль. Он не отвечает. – Я ненавижу тебя. Он едва вздрагивает. Это почти неуловимо, но Дин замечает. – Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! – кричит он, потому что даже легкое изменение – это уже что-то, и теперь он хочет достать до всего, до чего только сможет. Повисает напряженная тишина, Кастиэль продолжает молчать, а мысли Дина лихорадочно мечутся между желанием закричать, спросить, почему Кастиэль так к нему относится, извиниться за то, что кричал на него – причем говоря очевидную неправду, желанием поцеловать его или продолжить плеваться ядом. А плеваться ядом легче всего. – Ты меня слышишь? Ты – самое жалкое подобие ангела, которое я когда-либо встречал, – шипит Дин. – Даже Люцифер не сумел так облажаться, как ты. Ты выпустил монстров. Ты убил столько людей, – вырывающиеся слова ядом жгут его губы, но он видит, что Кастиэль морщится, и это как наркотик, без которого он не может жить дальше. – Неужели дело в том, что мы одного пола? – дразнит Дин, жестоко усмехаясь. – Небеса не узнают, что ты гребаный педик. Кастиэль сдвигает брови, словно его действительно оскорбили эти слова. И Дин не хочет сделать ему больно – этого ему хочется меньше всего. Но ему так отчаянно хочется хоть какой-то реакции. – Сексуальные отклонения не приветствуются в ангельской армии? А? – ядовито бросает Дин. – Так почему же ты не думал об этом, когда держал во рту мой член? Кастиэль опускает взгляд – скорее задетый, чем пристыженный. Его защита все же ломается. И Дин просто не может понять этого. – Ты просто двинутый, – говорит Дин, его голос дрожит, словно он вот-вот расплачется – несмотря на то, что еще секунду назад пылал яростью. Когда Кастиэль поднимает взгляд, он видит, что Дин выглядит глубоко израненным и разбитым. В стеклянных глазах ясно читается мольба, нижняя губа дрожит. Но Кастиэль не знает, как его утешить, и его до самого сердца ранит то, как больно Дину. Выражение лица ангела почти… извиняющееся. И Дин снова не может понять. – Когда ты только вернулся, это ты прижал меня к стене. Ты. Я не заставлял тебя. Это всегда было нашим общим желанием… поэтому это и было идеально! – он кричит последнее слово, в нем снова закипает ярость. И тут же краснеет, словно только что осознал смысл сказанного. Он молчит пару секунд, сосредоточенно закрыв глаза, собираясь с мыслями. – Ты поцеловал меня, – говорит он, будто хочет убедиться, что всё правильно понял. – Потому что должен был. Разве ты не чувствуешь этого? Что мы просто… должны, а иначе мы… умрем? Кастиэль не может сдержаться – этому нужно положить конец. – Дин, если бы я мог вернуть твою душу… – Дело не в гребаной душе! – Именно в ней. И если бы я мог вернуть… – Нет! Не говори этого! – кричит Дин в приступе неожиданной паники. Он выглядит так, словно его ударили. Этого достаточно, чтобы Кастиэль распахнул глаза и слегка приоткрыл рот. Дин хватается за грудь, словно его пырнули ножом. – Не говори мне этого. Зачем… Зачем ты пытаешься убить меня? – слабо спрашивает он, как будто правда верит, что Кастиэль хочет уничтожить его, и сама мысль об этом крайне болезненна. Он сжимает глаза и хватается за грудь, бормочет про себя «Ты бы не вернул ее, не вернул… Ты не это имел ввиду…». Кастиэль, в полном шоке от реакции Дина, шагает вперед – сам не зная, для чего. Но Дин убегает от него, и Кастиэль уже знает, куда, знает, что там он будет в безопасности. Поэтому отпускает. Дин распахивает дверь ванной комнаты, закрывает ее за собой и в панике спешит в ванну. Он забирается в нее и сворачивается на дне, продолжая дрожать. Он чувствует, когда Кастиэль появляется в комнате. Он просто знает, разумеется. Кастиэль тихо забирается в ванну рядом с Дином и обнимает его, успокаивает; Дин захлебывается собственным дыханием, от частых вдохов у него кружится голова. Дину требуется много времени, чтобы успокоиться и перестать дрожать, но в итоге он спрашивает совершенно спокойным голосом: – Со мной что-то не так? Что-то неправильно? Кастиэль не знает, что ответить, потому что да, это так. Но нет, это не так. Потому что хоть Дин сбит с толку, измучен, слегка надломлен, все же он бесконечно идеален, до глубины его души. Так что Кастиэль не знает, что сказать. – Я… сломан, – грустно произносит Дин. – Должно быть, раз мне не хватает этого. Со мной что-то не так. Как будто меня вывернули наизнанку. Кастиэль крепче обхватывает его, зная, что не должен. Дин вздыхает с глубоким облегчением. – Я скучаю не по Чистилищу – постоянным схваткам, холоду, крови и… пустоте. Я не скучаю по этому. Не очень, – говорит он, словно только что это понял, а потом добавляет. – По тебе, – и Кастиэль чувствует, как раскаленные лезвия разрывают его внутренности, потому что Боже, как больно, но он так хотел это услышать. – По нам, – признает Дин, говоря это таким тоном, словно только что изрек абсолютную истину. – Я скучаю по тому, как ты и я… Как мы… Дин не может описать этого словами. Он чувствует дрожь Кастиэля и знает, что ангел услышал и понял его. Дин грустно расслабляется в его руках, зная, что это может быть в последний раз. И он просто слушает дыхание Кастиэля, чувствует, как ангел дрожит, как отчаянно хватается за него, словно это Дин удерживал его на расстоянии вытянутой руки, не подпуская ближе. Без мысленной связи Дин не понимает Кастиэля, но все же осознает – они дошли до переломного момента.