Last Man Standing

Небеса похожи на военную школу. Не хватает только товарищеского духа. Образно говоря, здесь все одинаковые. Здесь есть давление, невообразимое давление со стороны вышестоящих и равных ему. Со стороны отца, которого никто из них никогда не видел. Давление, принуждающее стоять в строю, каким-то образом быть одновременном лучшим и таким же, как его братья. Кастиэль никогда не мог понять этого: как можно быть лучшим и одновременно не выделяться. Быть таким же. Он никогда не чувствовал себя таким же. Он смешивался с толпой, оставался незаметным. Но никогда не чувствовал себя на своем месте. Он прожил миллионы лет, переживая разные ощущения… и все же не был таким же, как они. Это всегда тревожило его, пробуждало желание совершенствоваться, быть лучшим солдатом, лучшим сыном. Это было давно – тогда он не сильно об этом беспокоился. Это было до Дина Винчестера. До меча Михаила – просто человеческого тела, которое он должен был охранять. Просто очередного задания. Как легко все было до него. Тогда Кастиэль верил. Он был хорошим. Он был одним из многих, служил ради высшего блага, трудился вместе с остальными. Но Дин был не просто его работой. Он был вызовом – таким человечным, таким живым. Из-за него Кастиэль изменился – как он надеялся, в лучшую сторону, но посмотрите, что он натворил… И теперь он видит братьев и сестер, равных и одинаковых, следующих приказам – так же, как и он когда-то… и ненавидит их. Подсознание (которого он не должен иметь, не то что прислушиваться к нему) подсказывает ему разбудить их, разоблачить сладкую ложь непогрешимости Небес. Он смотрит на них, зная, что их тысячи, и видит незнакомцев. Он знает их, как люди знают алфавит. Как факт. Он не знает их так, как знает Сэма и Дина, как знал Бобби Сингера. Он никогда по-настоящему не знал своих братьев. Им никогда не давали возможности узнать себя. Он надеялся вернуться на Небеса, заплатить за свои грехи и раствориться в их рядах. Но глядя на них, внезапно понял, насколько он одинок. Ангел, ставший смертным, потом изменившийся, потом снова смертный – и все это только для того, чтобы безнадежно сломаться и потом каким-то образом вернуться в исходное состояние. Они не такие, как он. Они это знают. Он это знает. Он предполагал, что они встретят его, как сделали бы до Апокалипсиса, многотысячной армией, совершат возмездие и позволят присоединиться к ним. Это было бы жестоко, болезненно и ожидаемо, и Кастиэль бы тайно поблагодарил их за каждую устроенную ему чистку мозгов, которая смогла бы стереть все его человеческие чувства, пока он не сломался бы настолько, что его можно было бы перепрограммировать. Но этого не произошло. Он стоит. Посреди Небес, и никто не приходит за ним. Никто не подходит близко. Некоторые бросают опасливые взгляды, проходя мимо. Он слышит небесный шепот, но нет никаких действий. Они испуганы, не уверены. Они знают, что он больше не всесилен (если когда-то вообще был), и все же обходят его стороной. И Кастиэль не знает, что думать. Он видит где-то вдалеке Наоми и понимает, что если кто-то хочет, чтобы его наказали, то это она. Его предательство глубоко задело ее воинственный характер, чтобы она спустила это с рук. Он не подходит к ней. Он просто… стоит. И ждет. Он больше не сопротивляется. *** Кастиэль думает, что, вероятно, отсутствие наказания и есть само наказание. Ожидание, что кто-то вот-вот ударит тебя, и мучение от этого ожидания нападения, которое так и не наступает. Возможно, грустно думает он, самое жестокое наказание – это отсутствие интереса. Это зачем утруждаться. Это мысль о том, что Небеса, возможно, отчаялись в нем, и никто не удосужился сообщить ему, что он ошибался, и вел себя неправильно, и как он только посмел. У него было достаточно времени, чтобы постоять и подумать, и сейчас он понял, что вел себя как неуравновешенный подросток – думал, что он умнее, чем на самом деле, видел, что ему может сойти это с рук, ждал, что кто-нибудь попросит Бога сказать ему «нет». Ждал, что кто-нибудь будет достаточно небезразличен, чтобы сказать ему «нет». Но единственным, кто осмелился это сказать, был… Нет. Он закрывает глаза. Он не думает о нем. Его руки сжимаются в кулаки, и он отбрасывает все мысли о нем – мысли, которые шумят в его голове в то время, как он считает листья на дубе в Массачусетсе. Он напоминает себе, что нужно избавиться от мыслей о коже Дина, о том, как зажили его костяшки, грубые и неидеальные из-за частого использования их в Чистилище… Триста пятьдесят пять… Глубокие шрамы, потемневшие под слоем засохшей крови и грязи, Кастиэль целовал их, выражая свое понимание… Триста пятьдесят шесть… Грубая кожа под его губами, он чувствует, как Дин расслабляется от его прикосновений… Триста пятьдесят семь, триста пятьдесят восемь, триста пятьдесят девять… – Давно не виделись, брат, – произносит юный голос, вырывая Кастиэля из хаоса его мыслей – голос мягкий, настолько мягкий, что почти не пугает Кастиэля. И Кастиэль благодарен за эту осторожность, особенно учитывая то, что он ожидал встретиться с мучительным наказанием и ненавистью. Он мельком подумал, а не будут ли его братья и сестры с криками бежать от него. От убийцы. Он поворачивается и видит перед собой младшего брата, Самандриэля. Его тело подходит ему. Милый, молодой и полный надежды. Самандриэль расплывается в простой и честной, немного грустной улыбке. – Здравствуй, Самандриэль, – произносит Кастиэль. Жалкая попытка изобразить спокойствие. – Ты все же вернулся, – юный ангел говорит почти с облегчением. – Я хотел увидеться с тобой. Гадал, как ты живешь с той поры, как я почувствовал, что ты вернулся. – Да. Я… – Кастиэль опускает голову, внезапно ощутив приступ вины. Он убил бы и этого юного ангела, если бы он встал на пути. – Я… – Кастиэль выпрямляется, придает лицу твердое, воинственное выражение. – Я вернулся, чтобы расплатиться за всё, что сделал. Самандриэль наклоняет голову: – Разве ты не страдал весь последний год в Чистилище? Кастиэль чувствует ком в горле. Он смотрит на брата и не может ответить. Он может только думать о том, как хорошо он себя чувствовал, каким свободным, каким не одиноким… каким прекрасным казался ему Дин, покрытый слоем грязи, крови и пота. И как неправильно думать об этом сейчас. – Ох… – внезапно произносит Самандриэль, внимательно глядя на Кастиэля и чуть приоткрыв рот. Кастиэль чувствует, что краснеет, и ему хочется улететь, но он сдерживает себя. – Понятно, – грустно говорит Самандриэль, кивая, и Кастиэль шокирован отсутствием осуждения в его голосе. В нем звучит только усталое принятие. И потом он расправляет плечи и смотрит Кастиэлю в глаза: – Кастиэль, я могу говорить открыто? – Ко-конечно… Самандриэль делает глубокий вдох – видимо, собирается с мыслями. – Бог создал нас всех одинаковыми. Все мы созданы равными, многие разделяют одинаковые мысли и действия. Мы сделаны для этого, – говорит он, пожимая плечами. Потом смотрит на Кастиэля, наклоняет голову и внимательно изучает его. – Но ты… Кастиэль пристыженно опускает голову, неспособный встретить взгляд брата, который, похоже, сейчас озвучит всю неприятную правду – он слабее, эгоистичнее, самоувереннее. Кастиэль ненормальный, отличающийся от своих бесстрастных, глубоко преданных делу братьев. Но Самандриэль делает кое-что, чего Кастиэль не ожидает. Он наклоняется и приподнимает голову Кастиэля рукой. – Ты другой, Кастиэль, – говорит он с улыбкой, как будто это что-то хорошее. Кастиэль зачарованно смотрит на него, чувствуя горячее жжение в глазах, годы эмоций, которых он не должен иметь, волной поднимаются в легких. Самандриэль улыбается ему – тепло и слегка печально. – Несмотря на твои… ошибки, твое сердце всегда было на месте, – он смотрит на Кастиэля, словно на него обрушились тысячелетия тяжелых мыслей и воспоминаний, и ему грустно от их тяжести. – Это всегда было твоей основной проблемой – ты никогда не умел быть безразличным*, брат. Кастиэль закрывает глаза. Он чувствует, как горячие слезы струятся по лицу, и это так незнакомо. Но он больше не может их сдерживать. – Я не могу, – тихо бормочет он. – Я больше не понимаю, что я должен делать. Самандриэль усмехается: – Если когда-либо и был ангел, которому суждено самостоятельно выбрать свой путь, то это ты, Кастиэль, – он говорит так, словно это очевидно. Потом тяжело вздыхает и встает плечом к плечу с Кастиэлем, позволяя ему торопливо вытереть слезы; они вдвоем наблюдает за легионами братьев, мелькающих мимо них. – Ты пытался научить нас, – тихо замечает Самандриэль. – Свободе. Праву самостоятельно выбирать. Но… мы не такие, как ты, Кастиэль. Мы… не умеем. Ну, большинство из нас, – улыбается он. И Кастиэль слабо улыбается в ответ, потому что Самандриэль необычный, у него тоже есть свой путь. – Возможно, всё это и есть твоя судьба, – легко предполагает он. – Бог выделил тебе собственный путь, отличный от нашего? – произносит он с удивлением. Кастиэлю не хватает своеобразной любви к их отцу, любви, которую сам когда-то испытывал. Веры в то, что всё происходящее – часть его плана. Самандриэль хотя бы может признать, но он не имеет и малейшего представления о том, в чем заключается этот план. Кастиэль глубоко уважает его за это. – Возможно, тебе предназначено было быть особенным, – говорит юный ангел. – Быть… ближе к Земле, чем к Небесам. Выполнять другую миссию… Кастиэль внезапно опускает взгляд, и Самандриль предполагает, что он очень мучается. – Разве это не сделало бы тебя счастливым? – удивленно спрашивает младший брат. – Как могу жить после всего, что натворил… после предательства, убийства подобных себе, самоуверенности, эгоизма, жестокости – как мне может быть позволено… Ему не нужно говорить счастье. Брат и так понимает, как он был счастлив с Дином, и какую вину из-за этого испытывает. А Самандриэль только оглядывает сотни своих братьев, которые никогда не сталкивались с подобными проблемами, и ничего не отвечает. Потому что не знает, что сказать. Кастиэль всегда очень мало говорит. Самандриэль удивлен, что смог так много из него вытянуть. Он всегда был мужественным. Всегда полагался только на собственный опыт, но при этом оставался честным. Искренним и преданным. И как далеко он зашел в своем падении. Самандриэлю грустно от этого: он всегда равнялся на Кастиэля, на брата, который так стремился к лучшему, но все его порывы остались неоцененными. – Ты хороший ангел, Кастиэль – просто говорит он. Кастиэль в шоке смотрит на него. – Ты совершал… преступления, – продолжает Самандриэль. – Но Бог не ненавидит тебя. Он говорит так, словно знает, что это правда, и Кастиэль слушает, страстно желая поверить в его слова. – Он любит тебя, по-своему, так же, как любит их. Прощая все твои слабости. Такое редко случается. Кастиэль нервно сглатывает. – Когда ты поймешь, что на самом деле тебе лучше находиться не здесь, пожалуйста, не забудь попрощаться. Кастиэль шокированно поворачивается, но его брат уже исчез. *** В мозгах ангела есть программное обеспечение, требующее прямых приказов и правил, которое не знает, что делать в их отсутствие. Подчинение лежит в основе сознания Кастиэля, и сколько бы раз он не отказывался исполнять приказы, сейчас он чувствует себя безнадежно потерянным. Даже зная, что нарушить план Михаила и Люцифера было верным решением, он все равно не может избавиться от ощущения глубокой растерянности. Тогда было правильно не подчиняться. Но именно это стало первым шагом по лестнице, которая привела его к тому, чем он стал сейчас – чужим в собственном доме, убийцей своих братьев и сестер, психом, не лучше своего брата, заточенного в глубинах Ада. Ужасающим, ненормальным, посмешищем в глазах своих соратников, признание которых так хотел заслужить, тем, кого стоит опасаться и обходить стороной. Они принимают его в свои ряды, как человек принимает любовника своей супруги, разрушившего их семью, с печальной неизбежностью – с болью, горечью и желанием, чтобы он исчез. Но его принимают – ради блага семьи. Не считая тошнотворного страха с позором вернуться домой, Кастиэль чувствует, как огненные лезвия внутри головы словно исчезают, Благодать болит менее остро. Но облегчение не излечивает его от одержимости Дином и не убеждает в том, что он должен оставаться здесь. Он пытается игнорировать это, вместо того надеется, что Небеса излечивают от всего – просто нужно больше времени и терпения. На Земле все… запутанно. Сложно. Тяжело. Больно. Кастиэль надеялся, что возвращение на Небеса притупит все невероятно человеческие чувства, что он испытывал, и заменит их прежней преданностью. Чудесное исцеление, которого он так ищет. Но, несмотря на все его ожидания и легкое уменьшение боли, Небеса не приносят ему умиротворения – не подавляет его сомнения в том, что он в очередной раз принял неверное решение. И слова Самандриэля эхом звучат в его голове. Кастиэль по-прежнему чувствует себя усталым. Запутавшимся. Полным чувств. И бесповоротно связанным с Дином. Он гадает, о чем думают его братья и сестры в свободное время, потому что его мысли полны воспоминаниями о Винчестерах. Он пытается вспомнить, что думал о них еще до знакомства… но не может. И внезапно, оглядывая Небесные легионы, Кастиэль понимает. Он никогда не забудет Дина. Он никогда не сможет подавить мысли о нем, стереть свои чувства. Наверное, это кажется очевидным. Что ж, сейчас он понимает. Он никогда не станет нормальным ангелом. Эта мысль пугает. Он никогда не будет таким, как они. Никто из них не чувствовал, как душа Дина тянется к нему в Аду, отчаянно хватается, умоляя, чтобы ее не оставили, чтобы спасли. Никто из них не знает, что значит – спасти кого-то. Быть спасенным в ответ. Никто из них не знает, как его губы изгибаются в улыбке лучше, чем Кастиэль, и того, как приятно видеть его улыбающимся. Никто из них не знает, каково держать, принимать и отдавать, быть определенно уверенным в том, что это по-настоящему, что это правильно. Возможно, они прикасались, целовали, отдавали и забирали, даже исцеляли смертных людей… Но ни один из них не чувствовал того, что чувствовал Кастиэль – так же интимно, так же искренне. Кастиэль все глубже убеждается – он уже не такой, как остальные. Потому что он знает каждую молитву на каждом языке, но не так, как подробно знает, что глаза Дина зеленого цвета – но не просто зеленого. Они полны крошечных переливов цвета и ярких отблесков. Кастиэль потратил столько времени, изучая каждую крошечную часть Дина. Самандриэль подходит и встает рядом с ним, плечом к плечу. – Твои мысли где-то далеко, – легко комментирует он, и Кастиэль почти краснеет. Он не отвечает. Просто выпрямляется и устремляет взгляд пронзительно-голубых глаз куда-то вдаль. Самандриэль кивает, понимая, что Кастиэль не будет говорить без причины. Он не умеет бессмысленно болтать. Самандриэль рад, что к Кастиэлю возвращается былая сила и уверенность. Его гордая осанка, твердый взгляд. Наконец-то он узнает своего брата. Но Самандриэль знает, что не стоит верить внешнему виду. Кастиэль, ангел Господень, вернулся, но Кас все еще где-то здесь. Самандриэль смотрит перед собой. – Ты думаешь о нем, – осторожно замечает он. Кастиэль бросает на него предостерегающий взгляд. Самандриэль не может сдержать смеха: – Расслабься, брат. Кастиэль снова отворачивается. Напрягается так, что это заметно невооруженным взглядом. – Как тебе Небеса? – с деловым видом спрашивает Самандриэль. – Организованно, – сухо отвечает Кастиэль. Самандриэль еще раз усмехается перед тем, как уйти, и это невероятно раздражает Кастиэля. Если он чему-то научился за время пребывания в мире людей, так это тому, как выглядит усмешка, подразумевающая я знаю что-то, чего ты еще не понял. *** Кастиэль ждет и ждет, пока один из братьев нападет, пока кто-нибудь отомстит ему… Но этого не происходит. И это выводит его из себя. И это, кажется, тоже лежит выше понимания его братьев. Отчего Кастиэль только сильнее злится, доводит его до желания вскинуть руки в очень человеческом жесте раздражения. Его братья только неодобрительно поглядывают, проходя мимо. Они ничего не хотят от него – ни возмездия, ни раскаяния, ни преданности. Они не знают, как хотеть. Сейчас эта мысль кажется Кастиэлю такой чужой. Невозможной для понимания… Он целовал человеческие губы и хотел всего – от дружбы и доверия до чувствительных прикосновений. Он хотел каждой клеточкой своего существа – безопасности, счастья, здоровья другого человека. Иногда хотел этого больше всего на свете. Но никто из его братьев, никто не может понять этого. Опыт Кастиэля, его чувства, жизнь Дина – для них это не значит ничего. Очередная капля в море. И это кажется таким неправильным… И внезапно Кастиэль понимает, что его совершенно не ебет, что о нем думают на Небесах, и что он им должен. К Дину он чувствует нечто более глубокое, более реальное, чем все, что он когда-либо испытывал по отношению к Небесам. Больно признать, но это правда. Дин – сама жизнь, он полон эмоций, движения, света. В нем красота, любовь, несовершенство и всё, что Кастиэль так ценил в смертных Божьих созданиях. Кастиэль безнадежно любит его. Как бы странно это ни было. Смотря на этих бесстрастных, лишенных любви существ, вечным должником которых он себя чувствовал, он внезапно понимает – его ни разу не волнует, что они там думают. Он не лучше их, разумеется. Но и не хуже. *** Всю сложную структуру Небес можно представить, как множество встреч для самых упорных и сильных, на которых принимаются решения, совершенно не волнующие Кастиэля. Он врывается на одно из таких собраний, не обращая внимания на то, как это неприлично, или на выражения их лиц. Честно, часть его даже радуется при виде того, как они раскрывают рты при виде его, как само его присутствие, без всяких слов или действия, уже выбивает их из седла. Ангел, который пытался играть в Бога… Он сразу подходит к Самандриэлю, который сидит расслабленно и спокойно. Кастиэль рад, что они знакомы. – Кастиэль, – радостно здоровается младший ангел, хотя и кажется слегка удивленным. Кастиэль уверенно встает перед ним, он выглядит тверже и сильнее, чем когда-либо, и произносит: – Я пришел попрощаться.