Black and White

— Стой, сука! — Голос подстегивает Кристину, заставляет бежать быстрее, перепрыгивать через корни деревьев, поднимать ступни выше, чтобы ни за что не зацепиться. Девушке страшно. Сердце глухо и сильно бьется в груди, подскакивает к самому горлу. Пульс отдается в ушах, бьет по барабанным перепонкам, ударяет в виски. Кристина спотыкается, ее ладони тут же упираются в холодную землю. В кожу впиваются обрывки листьев, мелкие ветки, небольшие камни и сама земля. Девушка поднимается и продолжает свой бег. Ветки деревьев хлещут ее по лицу, рассекают смуглую кожу до крови. Кристине страшно. Но она старается не поддаться страху и панике. На инициации фракции Бесстрашных их именно этому и учили. Не бояться. Не паниковать. Она ведь Бесстрашная. Повторять про себя это раз за разом. Раз за разом. Раз за разом. Словно мантра поможет. Кристина всхлипывает на бегу, цепляется ногой за широкий корень раскидистого дерева и летит на землю, больно ударяясь локтями и коленями. И этого хватает, чтобы он ее настиг. Эрик хватает девушку и резко переворачивает на спину. Кристина плачет. Слезы текут против ее воли. Она не хочет снова боли. Хватит! Девушка подтягивает к себе ноги, но мужчина давит на ее бедра, заставляя развести их в стороны. Прижимает девушку к земле. — Думала, что сбежишь от меня? — Его голос пропитан злостью и ненавистью. Он хватает Кристину за волосы и резко дергает ее за голову. Шея девушки выгибается под неестественным углом. Эрик наклоняется к ее коже, проводит по ней носом, вдыхая пьянящий запах. — Ну почему только ты так вкусно пахнешь? — Со стоном выдавливает из себя мужчина. Кристина не сопротивляется. Лежит и глотает соленые слезы. Она устала бороться. Сил никаких не осталось. Ей хочется молить о перемирии, о жалости, о прощении, о чем угодно, лишь бы Эрик не делал этого снова. Лишь бы не насиловал ее. Но девушка слышит, как рвется на ней одежда. Слышит треск швов, соединяющих ткань. Мужчина дергает, сдирает одежду. Достает нож и режет то, что не удается разорвать. — Пожалуйста, — жалко выдает Кристина, проталкивает слова вместе со слезами через свою глотку. — Прошу, хватит. — Заткнись, — шипит в ответ Эрик и зажимает ее рот рукой. Кристина не понимает, за что. Чем она пробудила в нем такие желания? Как так провинилась, что он никак не хочет оставить ее в покое? Он уже насиловал ее однажды. Пережить то стоило дорогого. Слез, нервов, боли, обеспокоенных лиц друзей, нежности Уилла. Думать об Уилле, когда чужие руки мнут ее тело, больно. Кристине кажется, что она его предает. Хотя бы потому, что не сопротивляется. Она просто не может. Это бесполезно. Эрик все равно возьмет свое. И будет лишь больнее. Девушка чувствует, как ее обнаженной кожи бедер касается холодный вечерний воздух. Глухо всхлипывает. Эрик берется за свою одежду. Им руководят похоть и желание. В крови течет адреналин, и его совсем не трогают жалкие всхлипы и соленые слезы разбитой и поломанной девчонки на земле у его ног. Ему плевать. Как самому бесчувственному монстру и зверю. Эрик склоняется над Кристиной, пристраивается между ее бедер, и тут раздается выстрел. Девушка вздрагивает, а мужчина наваливается на нее всем телом. Кристина истошно кричит, когда понимает, что голова Эрика прострелена, и кровь течет на девушку. Ей хватает сил выбраться из-под мертвого тела и отползти в сторону. Ее трясет и колотит. Не от холода, а от пережитого. Кто-то набрасывает ей на плечи куртку. Кристина поднимает голову. На нее смотрят знакомые зеленые глаза — Трис стоит с пистолетом в одной руке, а вторую протягивает подруге, чтобы помочь той подняться. — Тебя же накажут, — выдыхает Кристина пересохшими губами. — Нет, — качает головой Трис. — Его давно хотели убить. Он мешал. Был предателем. Я осуществила то, что давно надо было кому-то сделать. — В голосе Трис столько стали, что Кристина не узнает свою подругу. Девочка из Отречения была совсем иной. Эта девушка Кристине не знакома. Но она благодарна ей. — Спасибо, — выдавливает из себя Кристина и вдруг начинает рыдать. Горько и тяжко. — Идем, — Трис помогает подруге подняться и ведет ее к жилым домам. Проходит время. Кристина чаще улыбается, раны на ее теле затягиваются. Ее образ приобретает прежние черты. К ней возвращаются колкость ее язычка, смелость и дух авантюры, так присущие этой стройной брюнетке. Кристина чувствует себя прежней. Словно ничего и не было. Ни насилия, ни боли, ни слез, ни чужой смерти. А потом ее начинает тошнить по утрам. Сначала девушка списывает это на отравление. Перечисляет в уме все продукты, что ела накануне, чтобы знать, чем отравилась. Но тошнота не проходит. И тогда Кристина понимает. Внутри все холодеет. Девушка не хочет верить. Боится в это поверить. Боится осознать. Но она понимает. Ей даже не нужен чертовый тест. Она беременна от ублюдка. Кристина плачет ночами, становится снова замкнутой и зажатой, игнорирует Уилла, игнорирует Трис. Ей страшно, внутри — пусто. Эрик не ушел просто так. Даже после смерти он еще здесь. Он пустил свои корни в ней. В ней — часть его. От этой мысли противно и тошно. Кристина хочет избавиться от ребенка. Но она не может сделать это сама. Ей страшно. Страшно до одури. И пальцы трясутся как у припадочной. Девушка чувствует себя наркоманкой, истеричкой, больной со смертельным диагнозом. В конце концов, Кристина делится с Трис. Подруга — единственный человек, которому девушка может рассказать все. Трис слушает ее внимательно, крепко обнимает, позволяя в конец сломленной Кристине плакать на своем плече, гладит по волосам, целует в макушку, а потом задает один единственный вопрос: — Разве дети виноваты в грехах своих отцов? — Кристина облизывает сухие губы, смотрит на подругу, и понимает. Дети не виноваты ни в чем. Ни в том, кто их родители. Ни в том, в каком мире они рождаются. Дети — это чистые и невинные души. В Кристине часть ее самой, ее плоть и кровь. Она не может убить часть себя. В этом ребенке гены Эрика. Но он никогда не станет отражением своего отца. Кристина позаботится об этом.