Black and White

Они живут в городе Большого яблока. Именно так чаще всего именуют Нью-Йорк. Нью-Йорк отличается от Чикаго. Здесь больше улиц и перекрестков, дома выше, касаются крышами облаков, машины гудят в пробках, а пешеходов просто море. Если смотреть с сотого этажа одного из небоскребов, то может показаться, что внизу — река. Только течет в ней не пресная вода, а люди. Люди разного пола, цвета кожи, взглядов, религий и воспитания. Нью-Йорк — город Большого яблока. В этом известном выражении правдиво совершенно точно одно — город гигантский, просто огромный. Сначала Трис терялась. Слишком сильны были отголоски прошлого. Всего ее прошлого. С фракциями, воспитанием Отречения, школой Бесстрашных, экспериментами Бюро. В этой новой, отлаженной жизни девушка иногда чувствовала себя лишней, ненужной, брошенной в бурное течение жизни, с которым она справиться не в силах. И она бы не справилась, дала бы слабину, неизменно сломалась, если бы его не было рядом. Когда Трис смотрит на Тобиаса, на его красивый профиль, широкие плечи и крепкие руки, то думает о том, что нет ничего лучше, чем закрываться от мира в его объятиях, вдыхать запах его кожи и целовать его. Прошлое осталось в прошлом. Сейчас есть лишь настоящее со всеми его радостями и невзгодами. Мир огромен. Планета зеленая и голубая. Соединенные Штаты Америки — страна, ставшая ее истинным домом, страна, породившая извращенный интеллект, задумавший вывести породу генетически чистых людей. Трис — генетически чистая. И что дало ей это? Лишь травлю в родном Чикаго, борьбу с коррупцией и жаждой власти в Бюро. Дивергент. Так звали ее когда-то. А на деле — всего лишь человек, способный выбирать и жить. И Трис выбрала жизнь. Все давно закончилось. Эксперимент провалился, люди, запертые в клетке, из подопытных крыс стали частью этого мира. Но они ушли из жизни Трис. Кристина, Зик, Юрай, Марлен, Шона, Уилл, Ал, Питер, Эрик, Калеб. Друзья, семья, враги. Остался лишь он. Тобиас. И иного ей не надо. У них небольшая уютная квартира в центре Манхэттена. Машины часто гудят под окнами, желтые такси подмигивают, встречая людей у подъездов. Трис часто открывает окно, облокачивается о подоконник и подолгу смотрит на улицу, людей, соседние дома. Она стала рисовать. Запиралась в одной из комнат, расставляла холсты, вытаскивала краски, кисти и принималась творить. Получалось плохо. Так думала Трис. Ее одежда, кожа и волосы всегда были испачканы в краске разных цветов: красной, желтой, зеленой, синей, черной, оранжевой, лиловой. Раньше она знала лишь серый, потом узнала еще и черный, теперь же для нее открыта вся радуга. Разноцветная, солнцем писанная. Тобиас неизменно нарушал ее личное пространство, приходил, отбирал кисти и баночки гуаши или масляной краски, подхватывал на руки и относил в душ. Ставил под горячие, упругие струи, отмывал ее руки и лицо от краски, въедавшейся в кожу, целовал, раздевал, любил. И Трис задыхалась от счастья. Тобиас работал инструктором по вождению. Снова инструктор. Много не платили, но на свою тихую и размеренную жизнь хватало. Другого им и не надо было. Здесь нет камер, нет слежки, нет контроля за каждым твоим шагом. Личная свобода ценнее всего на свете. Трис ни за что не променяет ее и жизнь с Тобиасом на миллионы зеленых бумажек и ванны из шампанского Cristal. Девушка пыталась продавать свои картины. Иногда даже получалось. Трис часто гуляла в центральном парке. Бродила в одиночестве по его извилистым, мощенным узорным камнем дорожкам и предавалась своим мыслям. Часто вспоминала прошлое. Улыбку Кристины, ее задорный смех, шутки Юрая, упрямую складку между бровей Кары, вспоминала своих родителей. Ее мама была из этого большого мира. Чтобы сказала Натали Приор, если бы узнала, что ее дочь живет в Большом яблоке? Однажды Трис идет домой через парк быстрым и уверенным шагом, проходит мимо детской площадки. Детский мяч, яркий, кричащий и разноцветный, катится ей под ноги. Девушка останавливает его ногой, подхватывает туфлей на невысоком изящном каблуке, приседает, так, что ее юбка, касается земли, берет мяч в руку и кидает ребенку. У мальчика голубые глаза и светлые волосы. Он улыбается ей чисто и открыто. Она улыбается в ответ. Ее глаза скользят по играющим детям. Мальчик отворачивается от незнакомой стройной девушки и присоединятся к своим приятелям. Разноцветный мяч пачкается песком и детскими ботинками. Трис смотрит еще одно долгое мгновение на эту картину, а потом резко отворачивается. Глаза у девушки щиплет. Она заходит домой, скидывает туфли, с грохотом ставит сумку на тумбочку и проходит в гостиную. Тобиас лениво развалился на диване, и Трис юркает в его объятия. Сворачивается калачиком у него под мышкой и сопит в шею, обнимает его обеими руками, забирается ладонями под его футболку, грея свои пальцы о его теплую кожу. Мужчина улыбается и целует любимую в губы. У Трис расстроенный вид. — Картину не купили? — Нет, купили, — раздается бурчание у него из-под мышки. — Тогда что случилось? — Голос у Тобиаса ласковый и такой родной. Он тонко чувствует перемены в настроении Трис. Сейчас она расстроена и даже подавлена. Девушка садится ровно. Ее высокий хвост съехал на бок, из широкого выреза платья торчит татуировка — три птицы, летящие к ее сердцу. Трис распускает волосы и отправляет резинку на журнальный стол. Взгляд ее глаз взрослый и одновременно детский. — Трис, — мужские пальцы касаются ее рук, массируют костяшки. Девушка слабо улыбается. — Я снова шла мимо детской площадки. Я видела детей. — Она говорит, а у самой начинает дрожать голос, сбиваться ритм слов. — Я…Я так не могу. — Трис чувствует, как влажнеют щеки. — Родная, — шепчет мужчина, прижимает ее к себе, гладит по волосам и плечам. Трис вцепляется в него с такой силой, что Тобиасу на мгновение становится больно, но он держит хрупкую девушку, не отпускает от себя. Трис не может иметь детей. Они бросили привычный мир, сбежали от ужаса эксперимента, начали новую жизнь с чистого листа, заполняя тот лишь своими чернилами, фразами и словами. Но Трис бесплодна. А ведь это было мечтой. Золотой, кристально чистой мечтой о семье. О правильной и верной семье. Они пытались и ни раз. Тщетно. С ее организмом что-то не то. Что-то сломано в нем, сбито с настройки. Иногда Трис не чувствует себя женщиной. Забивается в дальний угол дивана, становится хмурой и отстраненной. Тогда Тобиас целует ее запястья, осушает ее слезы и говорит, что все будет хорошо. И она верит. Ему она поверит всегда. Трис не может иметь детей. Но в мире полно детских домов и страждущих глаз на тоненьком личике, изголодавшемся по любви. Однажды они подарят дом и счастье какому-то ребенку. Трис знает это. И тогда вся печаль пропадает, и дисфункция ее женского организма становится неважной. Она не может родить, зато может воспитать и вырастить.