Black and White

Кровь такая яркая, такая слепящая, что режет глаза. Трис жмурится, трет пальцами свои глазницы, давит на них до пляшущих звездочек, а потом вспоминает, что ее руки тоже все в красной жидкости, и сейчас на коже ее лица остались разводы смерти. Девушка нервно сглатывает, распахивает глаза и озирается по сторонам. Лес зеленый, густой. Где-то раздается крик птицы. Она кричит дико и страшно. И Трис невольно обхватывает себя руками. Ее куртка в чужой крови, ботинки и штаны в кровавых разводах, шея, лицо и руки испачканы в земле и алой жиже. Девушка ощущает тошноту. Убивать страшно. Тело перед ней лежит недвижно. Девчонка. Какая-то девчонка. Трис даже имени ее не помнит. Рыжая, с веснушками по плечам и на курносом носу. Белеет, холодеет. От нее несет смрадом смерти и разложения. Трис зажимает рот рукой, но тошнота ползет по горлу и просится наружу. И девушка не выдерживает — падает на колени, исторгая из своего тела скудный завтрак. Ее тошнит. И Трис блюет, жаждя выблевать свои внутренности. Только бы не было так плохо. Только бы руки так не тряслись. Она не умеет убивать. Но ее заставили. Либо ты, либо тебя. Таков закон. Девушка поднимается на ноги. Ее шатает. И мир пьяно кружится перед глазами. Только вот она совсем не пьяна. Если только смертью и ужасом. Трис шагает, уходит от убитой ею девушки, цепляется пальцами за деревья, сдирая кожу жесткой корой. Где-то на полпути соображает проверить на месте ли нож. Он здесь, с ней. Она чувствует под своими пальцами сталь. Раздается гонг. Такой громкий, такой тяжелый, что Трис зажимает руками уши. Смерть. Очередная смерть. Лес кажется бесконечным, деревья — слишком высокими, трава — хлесткой, а голоса животных — пугающими. Но вот стволы деревьев начинают редеть. И Трис видит впереди поляну. Большую, широкую, манящую солнцем и теплом. Но надо быть осторожной. Это все обманчиво. Здесь кругом лишь смерть и боль. Девушка знает. Она аккуратно и с явно выраженной опаской ступает на открытое пространство, боится покидать тень леса. В лесу безопаснее, а здесь же ты — дичь для охотника. Такая доступная, излишне доверчивая. Но Трис хочет жить. Хочет найти его. И найдет. — Трис! — Знакомый голос раздается совсем рядом, и девушка чувствует, что плачет от облегчения. Соленые слезы тонкими струйками текут по грязным щекам. — Четыре, — выдыхает она, и тут же оказывается в крепких объятиях. Его руки стискивают ее с такой силой, что у девушки чуть не трещат ребра. Но Трис улыбается. Ее лицо все грязное, под ногтями — чужая кровь, одежда пропахала потом, а сама девушка несет лишь смерть. Но сейчас она счастлива. Он жив. Жив. Жив. Она готова повторять эти слова как заклинание. Трис поднимает голову, проводит пальцами по любимому лицу. Тобиас выглядит не лучше. На его лице красуются кровоподтеки, костяшки пальцев все содраны, на шее вздут волдырь — укус какого-то насекомого, и на одну ногу мужчина едва прихрамывает. — Ты ранен? — Тихо спрашивает девушка, смотря на черную ткань штанов, скрывающую густую кровь малинового цвета. — Все хорошо, — отмахивается он и прижимается своим ртом к ее губам. Быстро, жестко, мимолетно, но памятно. Трис плачет, шмыгает носом, делает глубокий вдох, желая успокоиться. Но на этом испытания совсем не заканчиваются. Четыре говорит, и его слова звучат как приговор. — Нас осталось только двое. Девушка так резко вскидывает голову, что у нее щелкают шейные позвонки. — Что? Это слишком жестоко, это неправильно. Но она ведь знала. Двое. Их всего двое. А в живых остается лишь один. Таковы правила. Таков закон. Чертов закон чертового двинутого мира. — Убей меня, — произносит Четыре, и в его голосе столько решимости. Он протягивает девушке нож рукоятью вперед, а острие лезвия утыкается в мужской живот. Трис качает головой. — Нет, я не могу тебя убить! — Она кричит, не сдерживая эмоции. Убить того, кого любит? Просто так? Ради игры? Ради чертовой забавы разжиревших ублюдков? Нет. Ни за что. — Тогда они убьют нас обоих, — его голос ровный, ласкающий, баюкающий. Он встряхивает девушку за плечи. — Убей меня. — Повторяет Четыре. — Ты должна это сделать. Трис опускает голову, давясь слезами. Ее горло так сжимает, что ей трудно дышать. И тогда ее сознание разрезает мысль. Единственно правильная здесь и сейчас. Выживет лишь один. Так заведено правилами. Так заведено игрой. И это будет Четыре. — Прости, — шепчет Трис, поднимая глаза на молодого человека. — За что? — Не понимает он. — За это, — ее губы теплые, рот горячий, руки ласковые. Она целует его, впитывая сладость любимых губ в последний раз, а потом со всей силы вгоняет нож в свое тело. Там, где сердце. Четыре меняется в лице. Бледнеет. Ужас читается в его глазах. Последнее, что видит Трис — это его высокую фигуру, напряженные плечи и стиснутые кулаки. Живи, Тобиас. Живи и будь счастлив. Раздается гонг. Смерть последнего участника эхом разносится по всей арене, на которой остался стоять недвижимой скалой единственный победитель шестьдесят третьих Голодных игр.