Black and White

Мир почернел. В одночасье окрасился в темные и мрачные цвета. Стало так душно. Спертый воздух застревал в горле, клубился в гортани тучными парами, мешал. В груди что-то жгло. Жгло так сильно, словно на кожу давили раскаленным железом. Пахло горелой плотью и паленым мясом. Это было внутри, в сознании. Это был ее мир. Кристина лежит на кровати. Матрац прогнулся под ее весом. Пружины жалобно скулят от каждого движения. Девушку это раздражает, и она лишь молча сцепляет зубы. Сегодня Кристина видела мать. И сестру. Они приходили, щебетали о чем-то. Улыбались. У Кристины сводит скулы лишь об одной только мысли об улыбке. Мать смотрела тревожно, но молчала, ни о чем не спрашивала. Она лишь чувствовала, что с ее дочерью что-то не так. Сестра же раскрыла рот. — Кристина, — и слабое подергивание за рукав кофты. Как в детстве. — Что с тобой? Брошенный взгляд вниз. Кристина высокая. Выше сестры. — Со мной все хорошо, — и такая ложь с языка. Слетает легко, естественно, просто, почти не манерно. Мать делает вид, что верит. Сестра по-детски супится, а потом произносит удивительно взрослым голосом: — У тебя глаза пустые. У нее пустые глаза и выжженная душа. Кристина знает. Глубоко внутри нет ничего. Она — тело, организм, практически робот. Делает, анализирует, думает, но не чувствует. Разучилась. Не надо. Это действительно ненужное, пустое. Проще не чувствовать. Тогда не больно. Она видела Кару. Его сестру. Произносить его имя больно. Даже думать больно. О его простой улыбке, его руках и ласковых пальцах, о том, как он шутил или хмурился, когда ему было что-то непонятно. Он стал для нее если не всем в этой чертовой фракции смерти, то чем-то большим и значимым. А теперь его нет. У Кары глаза блестят. Она ведет себя ровно и спокойно. Кристину это раздражает. Ее дежурные, будто заученные улыбки, неизменная прямая спина и сцепленные перед собой в замок руки. Кара кажется чуть ли не идеальной. Кристина так не может. Она живая, настоящая. Поэтому ночами она запирается в душевой. Плотно задвигает железный засов и ревет в голос, чуть ли не рвет на себе волосы. А слез так много. Они текут по ее лицу, скапливаются на подбородке, капают вниз. Несколько капель всегда скользят по шее. И после девушке всегда приходится умываться. Свою боль она не показывает никому. Она же Бесстрашная. Бесстрашным не бывает больно. Бесстрашные не плачут. В комнату заходит Трис. Кристина узнает эту мягкую поступь своей некогда подруги. Девушка закрывает глаза и переворачивается на другой бок. Пружины отзываются заунывной мелодией. К черту. — Кристина, — голос тихий, виноватый. Эта сучка хочет с ней поговорить? Девушка фыркает себе под нос, а потом молча садится, свешивая ноги с кровати. Она не смотрит на Приор. Засовывает ноги в ботинки и начинает быстро завязывать шнурки. — Кристина? — Теперь с вопросительной интонацией. Пошла к черту. Девушка не поднимает головы, ловко справляясь со шнуровкой, потом встает, хватает куртку со спинки стула, просовывает в рукава свои руки и направляется к двери. — Кристина! — Повысила голос. На тон. На октаву. Звучит даже как-то визгливо. Девушка передергивает плечами и поворачивается к Трис лицом. — Отъебись от меня. Грубо. Вульгарно. Даже пошло. Но Кристине наплевать. Это то, что она чувствует. Это то, что она знает. Она понимает, что Трис не со зла. Что это было треклятое моделирование, что они все были под действием сыворотки. Кристина иногда просыпается в холодном поту и с застрявшим в горле немым криком. Потому что она помнит чувство осознания. Того самого гребаного осознания, когда поняла, что убивала. По приказу. По какому-то щелчку в мозгу. Потом, в душе, девушка так сильно терла свою кожу щеткой, что кое-где даже стерла в кровь. Эти места жгло болью. Но на короткое мгновение Кристине стало лучше. Появилась иллюзия того, что она отмылась ото всей той грязи, в которую ее окунули. Рано или поздно Кристина простит Трис. Но не сейчас. Смерть Уилла раскаленной иглой жжет сознание. До сих пор слишком больно. Где-то там, в груди, под переплетение вен и сосудов. Боль. В коридоре за очередным поворотом Кристина с ходу врезается в чью-то фигуру, делает шаг назад, трясет головой. Поднимает глаза и встречается с ледяным порочащим взглядом. — Смотри, куда идешь. — Бросает ей Эрик, отодвигает девушку в сторону и идет дальше. — Катись к черту, — цедит она сквозь зубы. Эрик замирает. Эрик слышал. С ним шутки плохи, и сейчас ей не поздоровится. Кристина знает. И кровь по венам начинает бежать быстрее. Да, жизнь. Кристина чувствует. Опасную, смертоносную жизнь. И задается немым, болезненным вопросом. Как ей жить без Уилла?