Black and White

Будильник звенит натужно, тянет свою трель столь упорно, что вызывает жгучее раздражение и желание швырнуть эту адскую машину в стену. Так, чтобы она разлетелась на винты, шурупы и другие детали. Главное, чтобы она замолчала, просто заткнулась. Но будильник продолжает горланить свою ярую мелодию. Бодрости и желания встать это совсем не придает. Поэтому Тобиас выключает зловещую машину и переворачивается на другой бок. Сон продолжается еще около четверти часа. Пока не раздается легкий стук, словно дятел по дереву клювом. На мобильный телефон пришло сообщение и его необходимо прочесть. Тобиас нехотя свешивает ноги с кровати и поднимает взгляд на часы. Если он сейчас не начнет собираться, то опоздает на работу. Но мужчину это совсем не волнует. Он тянется к телефону. Экран под его пальцами оживает, мигает призывно, почти улыбчиво. На белом фоне мерцают черные буквы. Очередная реклама. Чертов маркетинг. Тобиас давит в себе желание отправить телефон в полет, прямо в стену. Все же так делать не стоит. Он, наконец-то, встает на ноги и направляется в ванную комнату. Журчащая из крана вода отрезвляет на короткое мгновение. Жгучие, цепкие капли, соприкасающиеся с кожей лица, заставляют мыслить, практически существовать, но все же не жить. Тобиас медленно умывается, также медленно и без выражения ест завтрак, пережевывая пишу столь тщательно, но абсолютно не чувствуя ее вкуса. Словно ест картон. Одевает один из серых костюмов, что стройным рядом висят на вешалках в габаритном шкафу. Его волосы хорошо уложены, и выглядит он с иголочки. Но в глазах тотальная, пугающая пустота, которую Итон видит изо дня в день, стоит ему лишь взглянуть на себя в зеркало. Она застыла в уголках глаз, окаймляет весь периметр и въедается в черное марево зрачка, проникает в радужку. И Тобиас каждый раз закрывает глаза, чтобы не видеть. А еще лучше не помнить. Нью-Чикаго — город будущего. Таков негласный слоган, что безмолвно продает и рекламирует бывший город-эксперимент. Теперь же крупную городскую агломерацию, в скором времени готовую разрастись до размеров мегаполиса. Все современное, стильное, модернизированное, доведенное до автоматизма. Для удобства. Несомненно. Только Тобиас давно не чувствует вкуса жизни на языке. Он ушел вместе с ее смертью. Тобиас не думает о Трис. Слишком больно. Теперь у него работа, высокая должность в городском правительстве. Почетно, желанно, успешно. А мужчина лишь перекатывает песок на языке. Песок, состоящий из сожалений и несбывшихся надежд. Раньше мечталось проще, хотелось летать и бурить землю. Сейчас хочется лечь, заснуть и больше никогда не просыпаться. Офис встречает Итона стерильной чистотой. От этого хочется морщиться. Иногда в груди рождается рьяно желание устроить погром. Выбить стекла, выломать двери, перевернуть столы и написать что-то матерное и грубое ярким красным маркером на белой стене. Но Тобиас Итон так не сделает. Он проходит и садится за свое рабочее место. Двенадцать часов с перерывом на обед стучит по клавишам компьютера, отстукивая заунывный канцелярский ритм и глотая бумажную пыль. Вечером мужчина возвращается домой. Стягивает со своих широких плеч пиджак, расстегивает манжеты рубашки, стягивает брюки, предварительно оставив обувь в прихожей. Его квартира пышет чистотой. Острые углы, прямые линии, ни одной картины на стенах. Ничего. Пустота. Безжизненность. Тобиас ложится в постель, забывается тревожным сном. Время от времени в сновидениях приходит она. У Трис теплые глаза. Большие, выразительные на простом лице с едва ли правильными чертами. Ее губы всегда изогнуты в улыбке. Она лучится светом, словно источник жизни в темной пещере. Ее волосы похожи на ковыль. Такие же пушистые и мягкие. Прелесть ее фигуры манит. Но видение растворяется и наступает утро. День прорезает ночь столь внезапно, настойчиво бьется в окна, а Итон не хочет возвращаться из снов. Жить в грезах для него проще, легче, не больно. Друзей у бывшего Четыре нет. Больше никто не ласкает губами и языком его прозвище, не произносит его громко и весело, меняя интонации и говор. Он растерял всех. Кто-то умер, кто-то переехал в другой город, с кем-то отношения просто сошли на пресловутое нет. Исчезли, словно их никогда и не было. Тобиас думает, что так лучше. Незачем травить раны друг друга, ковыряться в них тонкой веткой, пуская кровь и гной, вспарывая уже стянувшиеся кожные ткани. Новых друзей Тобиас не заводит. Однажды, в один из серых и тусклых дней, рутинных и обыденных, на журнальном столике в большом зале мужчина находит белый лист бумаги. Берет его пальцами, разворачивает аккуратно сложенную бумагу, согнутую ровно посередине и читает. Живи. Прошу, живи. Твоя Трис. P.S. Я люблю тебя. Тобиас не понимает. Листок в его пальцах едва-едва дрожит. Падает на пол, раскидывается на поверхности ковра, подрагивает под ветром, проникающим в комнату из настежь распахнутого балкона. Трис умерла. Он видел ее хладное тело, он прикасался к ее окоченевшим рукам, гладил синие губы и заглядывал в стеклянные глаза. Она мертва. Это факт. Это данность. Тогда что? Что это? Итон нервно облизывает пересохшие губы и вздрагивает от сильного и резкого порыва ветра. Дверца балкона ударяется о стену, стекло в раме жалобно скулит, штора рвется с одного края, натянутая и волочащаяся по полу. Кажется, Тобиас Итон начинает верить в призраков. А еще в его глазах чуть тлеет огонек. Неяркий, слабый, только лишь зарождающийся. Огонек жизни.