Black and White

Трис уже должна привыкнуть к коже. К черной материи, гладкой на ощупь и невероятно стильной. Но девочка из Отречения все еще где-то в ней, там, глубоко в сознании. Взирает на мир большими, детскими глазами, столь непривычными к яркости, броскости и эффектности. Та девочка не могла и помыслить о высоких каблуках, вызывающей косметике, украшениях, юбках выше колен и декольтированных кофтах. Та девочка все еще округляет глаза, когда Кристина сует под нос платье с открытой спиной по фигуре или джинсы, что следуют всем линиям и изгибам ноги. Та девочка все еще есть. И вот сейчас Трис понимает, что смотрит на костюм перед собой именно глазами этого ребенка. Она не может это надеть. Нет. Нет. И еще раз нет. Это слишком вызывающе. Девушка садится на кровать, ставит локти на колени, косточки входят в плоть. Но Трис даже не морщится. Сегодня же праздник. Она обязана одеться соответствующе. Все будут так выглядеть. Приор даже легко может представить себе лицо лучшей подруги. Кристина бы обязательно забавно сморщила нос, тряхнула своими короткими волосами и без разговоров заставила бы переодеваться. Стоит представить, что рядом есть она. Может, сработает? На самом деле, присутствие Кристины действительно бы не помешало. Оно вселяло какую-то размеренность. Но Кристина и Эрик уехали кататься по дорогам бывшего Бесстрашия. Нью-Чикаго живет совсем иной жизнью. Не той, что жило Чикаго. Иногда Трис думает о своей подруге, о том, что такого она нашла в жестком, неприветливом, покрытым татуировками, шрамами и дырками от пирсинга мужчине. Эрик по-прежнему груб, хамоват и неотесан. Он рычит на нее, рявкает на Четыре и ходит хмурее тучи. Правда, иногда Трис видит то, что не предназначается ее глазам. Как появляется Кристина, садится к нему на колени, одна из его широких ладоней тут же ложится подруге на талию, сама она наклоняется, что-то шепчет ему на ухо, заставляя улыбнуться, а потом мягко целует. И поражает то, как Эрик меняется. Как настоящая улыбка трогает его губы, как в глазах загорается жизнь. Трис даже видит, как едва, невесомо и легко мужчина гладит смуглую кожу ее лучшей подруги. Мир странный, а люди совсем не такие, какими кажутся. Трис встает на ноги. Часы на тумбочке сокращают время до заветной встречи. Тобиас обещал заехать за ней. Интересно, что у него будет за костюм? Когда раздается звонок, девушка готова. Она чертит стрелки на глазах черным карандашом и проводит ярко-алой помадой по своим губам. Улыбается своему отражению, салютует ему и открывает дверь. Стучит каблуками по каменным ступенькам, спускается на первый этаж, толкает входную дверь подъезда, и свежий воздух ударяет ей в лицо. Машина Четыре стоит как раз перед ее подъездом. Стоит сделать пару шагов, и она окажется в уютном салоне с черной кожаной обивкой. — Трис? — В голосе неверие и удивление. Ну вот. Она так и знала, что этот костюм чересчур. Не надо было слушать Кристину, которая любит слишком вызывающие вещи. Хотя ее Эрику нравится. Но Тобиас — не Эрик, а она — не Кристина. — Тобиас, — энтузиазм получился слишком напускной, нервный и натянутый. — Что ты… Молодой человек не договаривает. Смотрит на нее во все глаза и не верит. И Трис замечает, как у него начинают улыбаться глаза, а затем и рот. — Все так плохо? — С придыханием выпаливает она. — Нет. Наоборот. — Это звучит как-то загадочно. И девушка не знает, как реагировать. На ней костюм Женщины-кошки из одноименного фильма с Холли Берри. Черный латекс ластится к ее коже, скользит по ногам, прижимаясь так тесно, что вычерчивает каждую мышцу, каждый изгиб и округлые ягодицы. Лиф совершенно открыт. Он поддерживает грудь, обнажая полушария. Живот, спина, поясница, руки — ни лоскутка ткани на них. Лишь по коже живота от лифа вниз змеятся черные ремешки, опоясывают Трис. На голове маска с кошачьими ушами. Кожаная, с прорезями для глаз. На руках митенки. Тоже кожаные. Ногти накрашены черным лаком. Стоит она на высоченных тонких шпильках. Сапог вьется по ноге, практически сливаясь со штанами. Вид впечатляющий. Сексуальный, агрессивный и откровенный. — Где ты забыла хлыст? — Интересуется Тобиас, и глаза его горят лукавством. — Дома, — машинально отвечает Трис, думая о том, что действительно оставила этот дурацкий хлыст в квартире. — Милая, — Четыре делает к ней шаг. Улыбка на его губах продолжает цвести пуще прежнего. — К чему такой наряд? Этот вопрос приводит девушку в ступор. Она хлопает густо накрашенными ресницами, хмурит брови. В глазах мелькает непонимание. — Сегодня же Хэллоуин. Тобиас смеется. — Сегодня тридцатое октября. Тридцать первое завтра. — Черт возьми. Трис краснеет, запрокидывает голову, закрывает лицо рукой, стонет в собственную ладонь. — Я — дура. — Ты очаровательна, — смеется молодой человек, заключая ее в кольцо своих рук. Его нос утыкается ей в шею, вдыхая знакомый запах, а губы оставляют мокрый след. — Надевай такие костюмы почаще. И тут Трис понимает, что щеки ее алеют ярче заходящего солнца.