Black and White

Трис Приор родилась и выросла в Отречении. Ей чуждо шумное поведение, гам и гвалт, что так часто стоят в Бесстрашии. Ей не привычен не серый цвет одежды. Ей странно распускать свои волосы или затягивать их в высокий конский хвост, так, что они бьют по щекам, ласкают шею, щекочут кончиками плечи. Это непривычно. Рука постоянно тянется собрать локоны в тугой узел. А потом Трис вспоминает: Отречение ей более не дом. В Бесстрашии носят кожу. Когда в руках у Трис впервые оказывается кожанка с заклепками, она вертит ее, внимательно рассматривает, словно нечто диковинное и ядовитое. Когда она просовывает руки в рукава и одергивает на себе куртку, то ощущает себя несколько не в своей тарелке. Да и джинсы по ногам не придают ей уверенности в себе. Мешковатая одежда Отречения скрывала недостатки ее тонкой, практически подростковой фигуры, а теперь все напоказ. По крайней мере, именно так Трис думает о себе. Сей миф развенчивает Кристина. Она говорит о том, что Трис слишком зажата. В отношении к внешнему виду, в поведении, во всем. Подруга говорит прямо, открыто, даже жестко, не выбирая правильных слов. Кристина — Искренняя. Где-то в душе таковой будет всегда. В новом доме Трис смущают татуировки. Нательный рисунок — это как часть фракции. Он должен цвести на коже. Любой. Большой, маленький, заметный или не очень. Кристина смеется, шутит. Они с Уиллом выбирают татуировки, листают каталог и на что-то указывают пальцами. Ал тоже соглашается набить себе татуировку. Трис дает согласие, лишь когда видит Тори. Татуировка — предлог для разговора. Не более. Отречение глубоко пустило корни в Трис Приор. И избавиться от них так сложно. Они еще в далеком детстве посеяли свои семена, и теперь плодятся. Когда девушка видит мясо, то думает о том, что такими голодными глазами смотреть на него нельзя. Она знала о существовании подобного продукта, даже видела его, но не пробовала. В Отречении еда проще, обычнее. Даже черствее и жестче. А еще в Отречении нет сладкого. Устои правящей фракции зиждутся на отсутствии эгоизма и оказании постоянной помощи другим, даже самой мелкой и незначительной. Калеб отлично с этим справлялся. Когда Трис думает о брате, то в районе сердца что-то колет. Она не хотела оставлять родителей одних. Но что толку сейчас думать об этом? Когда Юрай садится напротив нее в столовой с большим куском шоколадного торта, глаза его блестят. Трис хмурится. — Иди, бери, — подначивает ее юноша и отправляет к себе в рот лакомство. — Что это? Кажется, Юрай поперхнулся. — Она из Отречения, — смеется Кристина, садясь рядом. В ее руках две тарелки. Одну девушка ставит перед Трис. – Ешь. Тебе понравится. Трис берет двумя пальцами вилку, вертит ее, смотрит на торт, а потом все же отправляет небольшой кусочек в рот. Сладость разливается на языке и попадает в глотку. Девушка блаженно жмурится. До этого момента Трис Приор никогда не пробовала сладкого. В Отречении его нет. Но дело даже не во внешних факторах столь разных фракций. Трис чувствует, как меняется что-то внутри нее самой, как в душе появляются неожиданные желания, и чаще тянет улыбаться. И еще кое-что. Он. В Отречении запрещен любой телесный контакт. Табу. Святая заповедь. Лишь только после совершеннолетия за закрытыми дверьми спальни. Поэтому Трис чувствует себя виноватой, когда смотрит на инструктора неофитов Четыре и ощущает, как под кожей разливаются отнюдь не благочестивые желания. Он красив. И это бесспорный факт. Ширина его плеч впечатляет, руки крепкие и сильные, губы полные и чувственные. Такие обычно бывают у женщин. Трис лежит ночами в общей спальне, смотрит в потолок и представляет, как она касается этих губ. Сначала пальцем. Аккуратно, осторожно, затем двумя. Проводит по столь пленительному рту подушечками. А потом целует. Его губы будут теплыми, и дыхание изо рта жаркое. Трис закрывает глаза, заливается краской и отворачивается к стене. Щеки ее продолжают пылать. В следующий раз девушка думает о том, что хочет стянуть с него майку. Ее безумно интересует татуировка, края которой вьются по его шее. Больше не видно ничего. Но что-то внутри шепчет ей о лжи. Она хочет другого. Воспитание Отречения стыдит даже думать об этом, но мысли юности столь остры, для них нет препятствий, есть лишь голое желание. Когда Трис думает о том, что он может коснуться ее шеи, переместить руку ниже, еще ниже, сжать пальцами грудь, скользнуть на живот, и туда, дыхание ее учащается, а меж бедер становится вдруг так неуютно, пусто, словно чего-то не хватает для цельности. И тянет низ живота. Трис ворочается, ощущая, как в собственном теле растет неудовлетворение, как оно кусает рецепторы и расползается в крови. Трис себя клянет. Но отрицать больше нет смысла. Четыре нравится Трис Приор. И нравится совсем не невинно. Бесстрашие меняет ее, вытравляет Отречение. И рано или поздно фракция огня победит.