Black and White

Она улыбается. Открыто, лучисто, искренне. Смеется. Морщины счастья прорезают кожу ее лица, ветер подхватывает копну светлых волос, играет с ними. Трис Приор полна жизни, удушающего счастья, вольного чувства свободы. Она цветет и дышит миром, радостью, брызжет палитрой ярчайших эмоций. Ничего в ней не осталось от той девочки из Отречения, носившей мешковатую одежду серого цвета и собирающей свои локоны в тугой пучок. Не осталось в ней ничего и от той девицы в черной коже с татуировками, тяжелыми буцами на ногах и язвительностью, перекатывающей на языке. Даже трех птиц у ключицы Трис Приор свела. На коже остались лишь едва видимые неровности, которых он, Тобиас Итон, так любит иногда касаться губами. Трис тогда смеется. Закрывает глаза ладонью, чуть выгибает шею, запрокидывая голову, и пьяно улыбается. Девочка-мечта. Она носит ситцевые платья, едва прикрывающие колени, никогда не стягивает длинные локоны резинками, любит бегать босиком. Сейчас это можно. Потому что кругом земля и трава. Острые камни асфальта остались в далекой урбанизации, в городе, в который они не вернутся. Трис не хочет думать о каменных строениях, больших пластиковых окнах, звуках машин и извечной суете современной жизни. Тобиасу хватит лишь смотреть на нее, прижимать к своей груди это хрупкое тело, касаться так ласково и осторожно ее щек, подбородка, губ, целовать. Ведь такие мягкие девочки как она для этого и предназначены. Мужчина часто опирается руками о деревянный частокол, вбитый в землю им самим еще пару лет назад. Дерево нагревается солнцем за целый день и к вечеру от него идет настоящее тепло. Ранним вечером Трис неизменно носится по полю, срывая цветы, задевая их пальцами и купаясь в зелени как в океане. Платье ее летит по воздуху, волосы — вслед за хозяйкой. Бывший Четыре смотрит на эту девочку, его девочку, и улыбается. Она — сама жизнь. Истая и прекрасная как горный ключ. И он рад любить это существо, наполненное женственностью и хрупкостью. Громада Чикаго виднеется за лесом. Время от времени к их небольшому деревенскому домику прикатывает машина — черный джип. Дверца открывается, нога в темно-синих кроссовках ступает на землю. И вот уже лучи полуденного солнца касаются смуглой кожи и смоляных волос. Кристина так сжимает Трис в объятиях, что у той хрустят кости. Но Приор улыбается. Так широко, так яро, что слепит глаза. У Кристины красный лак на ногтях, спортивная одежда и что-то странное в глазах. Словно ей неловко, неудобно. Ну конечно, сюда ее привозит Эрик. Он никогда не выходит из машины, наотрез отказывается заходить в дом, несмотря на то, что его девушка проводит вместе с Трис много часов. Эрик просто открывает дверцу автомобиля, вытягивается на сидении и слушает музыку, или листает электронные страницы на странном устройстве — Тобиас позабыл все названия техники, существующей в этом мире, а некоторых и не знал. Иногда Эрик и Четыре встречаются глазами. И каждого хватает лишь на то, чтобы сдержанно кивнуть. Они оба терпят друг друга лишь из-за своих женщин. Наверное, таков будет каждый по-настоящему любящий мужчина. Тобиас Итон любит Трис Приор. Полюбил давно, пронес это чувство через годы, пока оно дозревало в сердце, оформлялось окончательно. Любит настолько, что прощает ей маленькие слабости. Его девочка-мечта курит. Отвратительная привычка, так не идущая ее светлому, чистому образу, ее длинным локонам и большим выразительным глазам, той силе духа, что теснится в ее хрупком теле. Но девушка неизменно чиркает спичкой, мигает огонек, а потом Тобиас чувствует сигаретный дым. Трис виновато улыбается, но курить продолжает. Она сжимает сигарету своими едва порозовевшими от свежего воздуха губами и затягивается. И Тобиас прощает. Что такое сигарета? В сущности, пустяки. И не замечает, не видит, как Трис прячет рваные движения своих пальцев, хаотичность и поспешность затяжек. Словно на миг слетает маска. Но ведь Трис Приор не носит масок. Мужчина доволен в этой жизни всем. Урбанизированный и не в меру загазованный город далеко. Он не видит лиц собственных родителей, которых все еще не в силах простить. Девочка-мечта часто скачет по дому как горная коза. Крутится, вертится на месте, гремя посудой, пачкаясь в муке, брызгая водой. Руки у нее стали чуть грубее от простой работы. Но Тобиас часто целует ее ладони, разминает суставы, а Трис кусает губы, смотря на него с хитринкой. Это приглашение, это знак. Мужчина лишь снова поймает губами кость ее плеча и подхватит на руки. Засыпая, Приор ерзает в постели и неизменно закручивается в одеяло, кутается в него как в кокон. Тобиасу кажется это сущим чудачеством, но девушка деланно дует губы и не отдает одеяло. Он зовет ее глупышкой и целует в лоб. Так по-отечески, если бы не ее тонкие ладони на его горячей груди. И тогда все повторяется. Сегодняшней ночью бывший Четыре просыпается резко и внезапно. Трис сопит у него под боком, уже привычно закутавшись в одеяло. Но жара стоит удушающая. Все окна открыты нараспашку. Верный пес Сэм вытянулся на досках пола рядом с кроватью, поджал лапы и подставил брюхо воздуху — животному душно. Итон же чуть приподнимается на локте и тянет с девушки одеяло. Она сошла с ума спать так. Материя скользит, обнажая покатые плечи, острые локти, ноги, едва согнутые в коленях, выпирающую косточку бедра. Мужчина откидывает одеяло в сторону и смотрит на силуэт тонкой фигуры рядом с собой. Улыбается. А потом замечает, как тело девушки дрожит. Вот рябь пробегает по ее руке, теряется где-то в основании ладони, а Трис Приор стискивает крепко пальцы. Тобиас хмурится, склоняется над ней. Его девочка-мечта спит, но тело ее напряжено. Он замечает вздутые вены, видит легкую испарину пота на лбу. Ее лихорадит, трясет. У Итона внутри все холодеет. — Трис, — касается ее плеча, зовет. Но девушка продолжает спать. Мужчина же сжимает пальцами такую знакомую плоть, и вдруг осознает, что Приор холодна. Ее страшно колотит. И что-то блестящее замирает в уголках глаз. — Трис! — Сердце Четыре бьется где-то под горлом. Он резко дергает девушку на себя, заключая замерзшее тело в свои объятия. В кольце его рук Приор открывает глаза. Она молчит. Взгляд ее расфокусирован, подернут пеленой ночного кошмара, пальцы больно вцепляются в мужское запястье, а рот едва приоткрывается, и из него толчками учащенное дыхание. Тобиас Итон сглатывает. — Девочка моя, — он прижимается своим лбом к ее лбу, — что случилось? — Тобиас, — голос у нее болезненный, уставший. И вдруг морок спадает с мужских глаз. Ее длинные локоны скрывали бледность кожи, легкие платья, летящие по воздуху, прятали излишнюю хрупкость фигуры, те многочисленные дела, с которыми она носилась по всему дому и вокруг него, занимали ее мысли, ее думы и не позволяли впасть в отчаяние, ее горячие поцелуи на его губах были горьки и болезненны, слишком жадные и слишком сладкие — она целовалась каждый раз, как в последний. — Прости, — шепчет Трис. — Я не хотела тебя тревожить. — Глупая, — рьяно шепчет он в ответ. — Как давно это продолжается? Трис Приор снятся кошмары. Страшные и лютые, высасывающие из нее жизнь по капле. Каждую ночь ей снится стальная игла, ровный спокойный голос Джанин Мэттьюс, ее безразличный, будничный тон, с которым она говорила об опытах, сыворотке смерти. Трис кричит в своих снах, чувствуя, как игла прошивает ей мозг, потому что анестезия не была достаточно верной. Она ощущает каждую вспоротую рану, каждый порез на коже. Она снова и снова слышит вердикты и диагнозы лидера Эрудиции. И хочется выть. Потому что страшно. Потому что сталь иглы забралась ей под кожу. Это ощущение там. И оно — вечно. Девушка часто моргает и вдруг понимает, что плачет. Она поворачивает голову, утыкаясь лицом в горячую мужскую грудь. А Тобиас чувствует, как его кожа становится влажной и соленой от ее слез. Он гладит ее по голове, перебирает пальцами ее тонкие пряди, чертит подушечками ушную раковину. Война калечит всех. Отнимает счастье, радость, саму жизнь. Суррогат в теле Трис Приор не выдержал, сломался, издох. Слишком много боли, слишком много страха. Она переоценила себя. Не такая сильная. Но ей и не надо. Осознание почти окрыляет. Трис даже замирает, поворачивает голову, стирая подрагивающими пальцами влагу со щек. Тобиас смотрит на нее и грустно улыбается. Ей не надо быть сильной. Потому что есть он.