Black and White

У Эндрю выбрито полголовы. Поперек черепа ровная линия, граничащая рост волос. Светло-русые лохмы свисают до самых плеч, а на другой части вытатуирован узор. Нижняя губа проколота — колечко вдето, на языке катается металлический гвоздь, а под прилегающими к груди майками и кофтами отлично видны проколотые соски. Руки все изрисованы. Какие-то черепа на запястьях, знаки свастики — отец ему отвесил за это ощутимый подзатыльник, но малец сводить татуху не стал. К черту. Отец привыкнет. Поворчит, понудит и привыкнет. Его руки украшают рисунки цепей и изображений холодного оружия. Эндрю худощав, сухопар, долговяз. И глаза у него отцовские. Внимательные, вдумчивые, вкрадчивые, иногда опасные. Эндрю всего семнадцать, и девчонки от него без ума. Подмигивают, строят глазки, шепчутся. Он лишь хитро улыбается и принимает подобное внимание как должное. Он почти весь в отца. Тот тоже когда-то нравился, да и сейчас, в свой сорок один год, Тобиас Итон преступно хорош. Зрелый, заматеревший, возмужавший. Его юная копия таскает из дома сигареты и пропадает ночами на улице. Сын во многом похож на отца. Натали двадцать два года, а она уже держится уверенно. Одежда всегда строга, на переносице — очки, волосы собраны в высокий конский хвост. Тугой, пышный. Таким гордиться в пору. Волосы у Натали материны. Цвета ковыля, пушистые и приятные на ощупь. Тобиас смотрит на свою дочь и понять не может, в кого у нее такой упрямый, несносный характер. В мать, наверное. Натали не любит развлечения, попрекает своего брата, который лишь сует сигарету за ухо и уходит из дома. Старшая сестра упирает руки в бока, а потом обрушивается на отца. Его она называет безответственным. Тобиас лишь жмет плечами, опускает руки — его отношения с дочерью никогда не клеились. И в кого только она такая ярая перфекционистка? Мозги просто выедает. Эндрю предпочитает жить у отца. У Тобиаса большая квартира. На целых два этажа и окно во всю стену. Красота. Нью-Чикаго вообще не бедствует. Город стал богатым, даже прославился. А Тобиас помнит лишь об одном. Эксперимент. Чертов эксперимент. И да, он помнит, что был одним из тех неидеальных людей, лишенных чистых генов. Этакий недоделанный мутант. В такие моменты Итон хмурится. И ничего не говорит детям. Ни Эндрю, ни Натали не знают, каким был этот город. Парнишка что-то слышал о фракциях. Но мало. Хотя, смотря на сына каждый раз, Тобиас испытывает чувство дежавю, словно ему снова восемнадцать, и он — инструктор в Бесстрашии. Эндрю до ужаса похож на Бесстрашного всем своим видом. Но юноше просто нравится так ходить и вызывать восхищение у девушек и неодобрение у старших. Натали же снимает квартиру в одном из районов города. Простенькую, недорогую, но опрятную и аккуратную. Еще бы! Это же Натали Итон. Умница, отличница, еще в раннем возрасте проявившая огромную тягу к знаниям. И, как итог, в свои двадцать два уже два высших образования и работа в исследовательском институте новейших технологий. Девушка явно метит в профессора. С таким-то рвением и потенциалом. Тобиас гордится дочерью, но отношения меж ними не теплеют. Тобиас не хочет признаваться, но его дочь похожа на ее дядю. Калеба мужчина не видел давно, лишь по телевизору. И не горит желанием с ним встречаться. Да и сам Приор прячет глаза в пол. Натали носит синее и серое. Это почти иронично. В год ее совершеннолетия Тобиас Итон лишается дара речи, просто немеет на пару секунд. Перед ним стоит его взрослая дочь. Высокая, стройная, с копной волос по плечам, озорным блеском глаз и в легком ситцевом платье цвета невероятной голубизны. Мужчина смотрит на нее и видит другую. Лишь звонкое папа! выводит из забытья. Он любит свою дочь. Но иногда ее вид слишком болезнен. Может, Натали это чувствует, вот и артачится, зубы показывает, скандалит. Эндрю называет старшую сестру неуправляемой девицей, за что всегда получает подушкой в лицо. Дети. Все-таки они еще сущие дети. И Тобиас прячет улыбку в складке губ. Но есть один день в году, когда семья из трех человек забывает все разногласия и преткновения. Они садятся в машину: Тобиас за рулем, Натали рядом, Эндрю разваливается на заднем сидении. Они молчат. На юноше — костюм, а в ушах — наушники. В этот день ни сестра, ни отец не слышат привычного шума громких битов, прорывающегося сквозь пробку воздуха. Натали всегда смотрит в окно. Сидит в своем элегантном черном платье, неизменно распускает волосы и думает о чем-то своем. Наверное, не о работе, потому что черты ее красивого лица разглаживаются. Тобиас же смотрит на дорогу. Затянутый в дорогой костюм с отороченными лацканами и идеальными стрелками на брюках. Уважаемый человек. Машина тормозит по гравию, вылетающему из-под колес. Натали, выходя на воздух, тут же обхватывает себя руками, достает шляпу, которую всю дорогу всегда держит на коленях. Черная, широкополая, с темно-синим бантом, изящная и элегантная. Она водружает ее себе на голову и начинает брести на каблуках до тропинки, петляющей меж травы и деревьев. Эндрю всегда подхватывает сестру под руку, потому что идти ей неудобно. Она вцепляется в брата, и так они продолжают путь. Тобиас ставит машину на сигнализацию, кидает ключи в карман и следует за своими детьми. Места красивые и тихие. Полно высокой травы, чуть дальше — скалистый обрыв, а за ним — шум прибоя и пена волн. С левой стороны качает кронами деревьев лес. А брат с сестрой и их отец останавливаются где-то между морем и зовущей темнотой хвои. Могильных плит много. Одни хорошо облицованные, другие стоят вкривь и вкось. Натали идет первая. Она отпускает руку брата, подходит к глянцевидной плите, сделанной из черного мрамора. Она сияет на солнце. Девушка присаживается на корточки, протягивает руку и проводит по имени, выбитом на камне. — Здравствуй, мама, — шепчет она. — Как ты? Скучала? Тобиас всегда засовывает руки в карманы, стоит, чуть ссутулившись, и смотрит куда-то в сторону. Дети знают, что отец вспоминает то, что им совсем не ведомо. Эндрю почти не помнит мать. Она погибла, когда ему было всего лишь год. Натали помнит мать слишком хорошо для той шестилетней девочки, которой она была. И это больно. Больно было так потерять ее. Сбила машина. Вот и все. Ее добрую, любящую, родную маму. У Натали слезы на глаза наворачиваются. — А ее ведь однажды чуть не убили, — говорит Тобиас, и дети поворачиваются к нему. Эндрю хмурится, Натали смотрит с недоверием. — Ваша мать была рисковой и сумасшедшей. В нее однажды стреляли… — Ты лжешь! — Тобиас видит, как в глазах его дочери полыхает темный огонек. — Нет, милая, не лгу. Она хотела забыть прошлое, начать новую жизнь, забыть все, частью чего мы были. Нам даже это удалось. Но жизнь — странная штука. Эндрю не участвует в разговоре. Молчит. А Натали кривится. Отцу нет смысла лгать, но тогда выходит, что она ничего не знала о матери. — Я… Я не хочу тебе верить. Тобиас Итон давит вздох, задирает голову, туда, к солнцу, щурится под его палящими лучами, уже пожирающими черную ткань плеч и спины. — Она любила вас. Очень. И снова молчание. — Пап, — Эндрю стоит, засунув руки в карманы — точная копия отца. Натали прячет улыбку и качает головой, а глаза у самой блестят. — Расскажи о фракциях. Тобиас смотрит на сына. Задумчиво, несколько отстраненно, а потом кивает. — Ладно, — соглашается он. — Я расскажу вам. Сегодня вечером дома. А пока давайте еще побудем с мамой. Тобиасу Итону сорок один год. Он владелец крупной биржевой компании. Развернулся, смог сколотить состояние. Отец и мать вились вокруг него, а он старался их не замечать. Когда они умерли один за другим, он их хоронил. И сожалел. То ли о своем загубленном детстве, то ли о той холодности в его душе, которую Маркус и Эвелин породили своими стараниями. Тобиасу было дико от мысли, что он ничего не чувствовал, лишившись родителей. Просто ничего. Пустота. Сплошная. А рядом всегда была она. Маленькая, юркая, умная, сильная, невыносимая, языкастая, бьющая энергией, с очаровательным смехом и раскрытой для него душой. Он думал, что она умерла от пули Дэвида. Он не думал, что жизнь, подарив шанс, потом так безбожно его заберет. Тобиас почти одинок. Но судьба все же кое-что ему подарила. Он смотрит на своих детей чуть прищурившись. Натали обнимает брата за руку, положила голову ему на плечо, стоит, а потом что-то говорит Эндрю. Они — его отрада. Они, да память о Трис, застывшая в их именах. Ведь она настояла назвать сына и дочь в честь собственных погибших родителей. — Эй! Едем. Что ж, настало время рассказать правду о прошлом Чикаго, их матери и их отца. Тобиас знает. Ему станет легче.