Black and White

Он приходит в себя в темноте. Сначала мир кажется тусклым, почти безжизненным. Потом до ушей долетает противный писк. Так часто пищат аппараты в больницах. Юрай пытается сфокусироваться, но получается слабо. Он лишь ощущает, что его руку кусает стальная игла, что пальцы едва шевелятся. Ног юноша не чувствует и снова проваливается в забытье. Второй раз он приходит в себя через несколько дней. По крайней мере, младшему Педраду так кажется. Первое, что он видит цельным, осмысленным взглядом — это лицо матери. Заплаканное, со слабой улыбкой на губах, но все же сияющее. У нее искрятся глаза, хотя морщин вокруг них залегло слишком много. Ханна Педрад всхлипывает и прижимает ладонь ко рту. Юраю хочется улыбнуться, сказать, что все хорошо, но он понимает, что говорить ему пока что слишком тяжело. Он видит старшего брата, стоящего за спиной матери. И тогда Юрай осознает — кончено. Все кончено. Война кончена. Эксперимент окончен. Их отпустило. Впереди — новая жизнь. Когда он открывает глаза в третий раз, то видит перед собой черты Кристины. Она бледная, худая. Он видит ее неестественно тонкие пальцы, теребящие цепочку на шее. У нее дрожат губы, но она не плачет. Юрай ерзает плечами по подушке, смотрит на девушку и улыбается ей. И тогда внутри Кристины что-то срывает. Юноша не понимает как, но вот ее лицо уже рядом. Он чувствует тепло женского тела, ощущает ее губы на своих губах. Они сталкиваются носами, когда ее ладони ложатся на его щеки. И его руки, все исколотые медицинскими трубками, обнимают ее за плечи. Девушку трясет. Ее поцелуй соленый от слез, с привкусом горечи. У нее порхающие пальцы, очерчивающие его скулы, подбородок, лоб, даже нос. Юрай лишь хмурится, мотает головой, а она отрывается от его губ. Глаза у нее мокрые. Педрад не понимает этого. Что с ней? — Я так рада, что ты жив, — шепчет Кристина и все же садится рядом, выпрямляется на стуле, обхватывает фалангами его широкую ладонь. С Кристиной что-то не то. Он помнит их улыбки и переглядывания, легкие заигрывания, смех и разговоры. Он помнит, что за этим всем что-то крылось. Для каждого из них. Но он не думал, что она встретит его так. Отчаянным поцелуем в губы, так, что у него до сих пор горит рот, и он ощущает вкус ее слез на языке. — Я решила, что не стоит терять время, — выдыхает девушка, и уголки ее губ смущенно подергиваются вверх. — Оно может не вернуться, — добавляет она. — Кристина, — его голос еще хрипит — слишком долго валяется на этой койке, — что случилось? Девушка молчит. Ее глаза бегают: то замирают на их сплетенных пальцах, то изучают стены, то она взглядом утыкается в пол. Юраю тревожно. Что-то точно случилось. — Трис… — наконец, выдыхает девушка. — Ее больше нет. — Парень лишь моргает, не осознавая до конца. — И… — звук тянется бесконечно долго. Женские фаланги сжимают его руку лишь сильнее. — Наверное, лучше бы тебе сказали это Ханна или Зик, не я. Но… — она вцепляется в его руку так, что он чувствует, как ток крови чуть замедляется. — Ты парализован ниже пояса. — Выдает все как на духу, замолкает. Он ощущает влагу ее ладони, но руку не высвобождает. Юрай лежит и пытается осознать, прощупать хоть одну эмоцию, которую в нем вызывают эти известия. Смерть Трис проносится где-то на задворках сознания. Он помнит ее. Ее силу и энергию, ее неуемную живость, ее огонь истинной Бесстрашной в глазах. Он помнит ее. И вот, кажется, она толкнет дверь, войдет в палату, приобнимет его за плечи, заглянет в глаза и скажет, что все наладится. Кристина рядом с ним плачет, сжимая его пальцы так крепко, что кровь перестает циркулировать в руке. Собственный паралич… Юрай смотрит на свои ноги и с удивлением обнаруживает, что действительно их не чувствует. Он ощущает движения шеей, движения пальцев, локтей, чувствует свой напрягающийся пресс, у него шевелятся плечи, но все тело ниже пояса глухо. Так, значит, это правда. Кристина склоняется к его руке, упирается в нее лбом, и он ощущает мякоть ее волос. — Ты был в коме, — раздается ее голос. — Несколько недель. Мы думали, что потеряли тебя. — А потом добавляет: — Я думала, что потеряла тебя. — И смотрит на него этими своими невозможными большими глазами. Такая заплаканная, осунувшаяся, хрупкая. И в его душе рождается желание быть сильным ради нее. Не ради себя. Нее. Юраю странно ездить в каталке, взирать на мир не с высоты своего роста — снизу вверх. Он пытается привыкнуть к такому положению. Учится управлять креслом-каталкой, маневрировать среди людей. Он учится нормально жить. Сила в его руках сохранилась. Он, конечно, бегать больше не способен, но он может другое. Существует еще масса дел, которыми он может заниматься. И жалостливые взгляды людей юноша всячески игнорирует. Мать его с ним чересчур носится. Зик старается вести себя как прежде, но ему неловко. Юрай несколько раз видит Тобиаса, но Четыре слишком разбит и раздавлен. Кристина рядом. Он так часто чувствует ее губы на своих губах, ее ладони на своих лице, шее и плечах. Она словно отдает ему всю себя. Улыбается, смеется, но Педрад иногда ощущает в ее словах и действиях фальшь. Словно она боится оступиться, сказать или сделать что-то не то. Он ведь калека. И впервые смысл этого слова обрушивается на него со всей силой. Он — калека. Он никогда не встанет и не пойдет, он никогда больше не сможет бегать, он никогда не заберется на самое высокое здание в городе и не совершит что-то безумное. Он никогда не сможет стать для Кристины настоящим парнем. Никогда не сможет носить ее на руках, заставлять хохотать, дурачиться, а потом заваливать на постель, чтобы чувствовать ее обнаженное тело под собой. Она никогда не будет ощущать себя женщиной рядом с ним в полном смысле этого слова. Никогда. Внутри Юрая растет и множится раздражение. На себя, на мир, на окружающих людей. Он грубит матери, огрызается на брата, резко убирает ладони Кристины со своих плеч. Он не понимает, почему они все возятся с ним. Жалеют? Педрад злится и злится. Он может понять мать. Она ведь его мать. Он может понять Зика. Как никак, но все-таки родной брат, единая кровь. Но Кристина… Почему она вьется вокруг него? Почему не пойдет и не найдет себе нормального парня? Здорового, полного жизни, сил и энергии. Юрай проклинает весь мир. И близкие люди давно уже не видят на его лице привычной улыбки, этого залихватского выражения лица, когда казалось, что ему горы по плечо. Он становится хмурым, неприветливым, ожесточенным. Он знает, что делает больно матери, брату и ей. Однажды, Юрай срывается. — Уходи, — цедит он сквозь зубы, когда теплые женские ладони опускаются на его плечи. Он слышит смешок над собой и чувствует, как руки смыкаются на его шее — Кристина склоняется еще ниже, и ее теплое дыхание щекочет ему затылок. — И не подумаю, — раздается у него над ухом. — Да почему, черт возьми? — он хватает ее за запястья, грубо сжимает их пальцами, скидывает со своих плеч, неуклюже разворачивает каталку. — Я — калека, Кристина. Ты этого еще не поняла? Он смотрит на нее снизу вверх. Красивая. Всегда была такой для него. С этими темными волосами, взглядом зеленых глаз, стройная, подтянутая. И сейчас стоит, улыбается даже. Да что это с ней? — Ты — калека, да, — соглашается она. — И что дальше? Юрай Педрад открывает и закрывает рот. Что дальше? Она не осознает? Не понимает? Ненормальная. Он ведет головой, давит вздох и снова поднимает на девушку глаза. И вдруг замечает, что что-то в ней изменилось. Прошло не так много времени со всех этих страшных событий. Каких-то три года пролетело в один миг. Он еще помнит, как Тобиас развеивал прах Трис над Чикаго. Четыре был тих и молчалив, а у Кристины были снова красные глаза. Всего лишь год назад. И сам он три года не чувствует своих ног. А она все рядом. Старше стала, приобрела такие привлекательные округлости фигуры и что-то в глазах, в самом зрачке. То ли мудрость, то ли нечто иное, чему он не в силах дать определение. Она словно внутри изменилась. — Ты хочешь меня прогнать? — спрашивает Кристина, но не дает Юраю ответить. — Не выйдет, — заявляет девушка, складывая руки на груди. — Даже не пытайся. — Кристина… — он теряется, не зная, что сказать. Он, Юрай Педрад, всю жизнь вставляющий нужные слова, подначивающий окружающих, ерничающий и хохмящий без дела, не знает, что сказать. — Мне плевать, что ты парализован. Ты жив. Это важнее. — Кристина, но я никогда не смогу быть с тобой в полном смысле. Не стану тебе тем, кого ты заслуживаешь. Она вдруг улыбается, делает несколько шагов вперед и садится к нему на колени. Его ноги не ощущают тепла ее тела, но вот животом и грудью Юрай чувствует живую девушку рядом с собой. Ее тонкие руки обвиваются вокруг его шеи, и глаза рядом. Она склоняется к самому его уху, обдает его горячим дыханием, и кончики ее волос тревожат кожу его плеч. — А на что тебе пальцы и рот? — усмехается она, хитро так, плутовато. Отстраняется от него, улыбается, а в глазах пляшут бесенята. Сумасшедшая девочка. Просто ненормальная. Юрай сжимает ее руками, прижимает к себе тесно и плотно. Кристина смеется. Зарывается носом в сгиб его шеи. А юноша действительно не понимает. Как это возможно? Как она может? Выбирать его, искалеченного на всю жизнь, пережеванного собственной судьбой и этим миром. Но он чувствует, что девушка не лжет. Что она искренна, что честна, что действительно хочет быть рядом с ним. Он знает это, когда Кристина целует его. И впервые за долгие месяцы он чувствует на своем языке сладкий вкус. Вкус жизни и света.