Black and White

Трис Приор по душе тяжелое оружие, кожа и татуировки. Беатрис Приор предпочитает носить платья и вязать волосы в неприметный пучок на голове. Трис Приор — дерзкая и боевая девчонка. Беатрис Приор любит тишину и молчание. Трис Приор исчезает несколько лет назад, когда в ней отпадает надобность, когда мир становится чуть тише и чуть шире. Беатрис Приор приходит на смену, как старый образ, разношенная одежда, вся в катышках, сильно заштопанная, но родная сердцу. Трис снова хочет, чтобы ее называли Беатрис. Ведь Беатрис так идут эти однотонные, приглушенных цветов платья, скромные улыбки и спокойствие в голосе. Когда приходит новая война, Трис порывается взяться за оружие, снова нашпиговать свинцовыми пулями тела врагов, ощутить вес приклада в ладони, почувствовать, как ремень автомата натирает кожу на плече. Но Беатрис решает остаться самой собой, позволить воевать другим, чуть моложе, чуть рисковее. Война теперь не для нее. Войн она вообще хотела избежать. Толку воевать? Место под солнцем? Власть? Жизнь? Кругом снова хаос и смерть. Города-государства, огромные полисы, сошедшие со страниц учебников истории, покрывают известную землю, обнесенные высокими стенами. Такая теперь культура, такой теперь мир. Но ни Трис, ни Беатрис не могут сидеть в стороне, ничего не делать, лишь молча и скупо взирать на то, как человечество доходит до края. Кто победит? Свои? Чужие? Они ведь все одинаковые с этими бомбами, планолетами, солдатами, мерным стрекотом пуль, целыми автоматными очередями. Хуже всего, когда бомбят, тогда все стены сотрясаются, крошка каменная сыплется. Тогда девушка вцепляется пальцами в железную спинку кровати, что стоит в подземном этаже госпиталя, где она устраивается работать то ли сиделкой, то ли медсестрой. Иногда Беатрис вспоминает мир до, фракции и повелительный голос Джанин Мэттьюс, вспоминает свой выбор и странное стечение обстоятельств, сделавшее ее связующим звеном. Теперь Беатрис Приор никому не нужна, только раненым солдатам, умирающим в собственной крови. А ведь кровь у них у всех одинаковая. Алая, красная, густая, и зовут они одних и тех же: родных да любимых с разными именами. Да, верно ведь было. Отречение в ней победило тогда, побеждает и сейчас. Когда она сжимает потные широкие ладони, протирает тряпкой лоб и следит за тем, как тело обмякает, превращаясь в груду мяса и костей. Люди уходят в никуда, живые остаются бороться. Беатрис Приор работает в отделении, куда чаще всего поставляют вражеских солдат. Большинство медсестер даже не хотят к ним подходить. Они же чужие. Вот этот из Нью-Йорка, а вот это из Лос-Анджелеса, есть еще и Сан-Франциско и Вашингтона. Они прокаженные, струпные, вражьи. Девушка же не различает друзей и врагов. Они люди. И другого знать ей не надо. Конечно, медсестры шепчутся за ее спиной. А Беатрис просто устала. Она вновь срезает свои волосы, потому что длинные локоны мешают работать, и приходит в джинсах да выцветшей майке. Кому какое дело, как ты выглядишь в военное время? И вот она еще больше похожа на ту девочку, которой была. Его привозят утром, хрипящего и стонущего. Но даже в таком состоянии он умудряется разлепить губы, покрытые коростой запекшейся крови, и произнести одно слово, во время инициации сбивающее ее с внутреннего баланса, а после просто раздражающее. Призрак прошлого произносит эти буквы, а ни Трис, ни Беатрис не чувствуют ничего. — Стифф. Когда жизнь вошла в свою колею, и Нью-Чикаго превратился в полноправный полис, то тогда девушка иногда слышала о том, что стало с ее старыми знакомыми или друзьями. Слышала она и о нем. В солдаты пошел. То ли вину заглаживать, то ли надеялся сорвать большой куш, даже не думая воевать. Он же трус. И раненый мужчина на постели с этим только согласится. Он всегда был трусом, а она невыразимо храброй, особенно для убогой девицы из фракции умалишенных. Он перебрался в Нью-Йорк, служил там. Это рассказывала Кристина, занятая на бирже труда, через руки которой проходило такое большое количество имен, фамилий и лиц, что волей неволей попадались знакомые. Не то, чтобы Трис хотела слушать о нем, просто так выходило. И вот теперь он здесь, лежит, хрипит, все ухмыльнуться пытается, но губы едва двигаются. Она становится сиделкой Питера Хэйеса не потому, что хочет, а потому, что так получается. Она ухаживает за ним, привозит еду на скрипящей тележке, а он все смотрит, взглядом жжет, дыру проделать хочет. Пусть, коли так проще. Трис Приор наслаждается в душе. По-садистки так. Ему ведь тошно, и противно, и так низко принимать помощь от той, кого он даже за человека не держит. Она доминирует в этом положении, проявляя въедливую заботу, от которой его, определенно, тошнит. Но Беатрис Приор лишь качает головой, щупает мокрый лоб и засыпает прямо в кресле, слишком уставшая и измотанная. Во время одной из бомбежек девушка остается с ним, бледная и худая, с глазами бегающими, потому что страшно. Он тогда снова пялится на нее. Впивается этими черными кратерами на осунувшемся лице больного человека. Они смотрят друг на друга, пока стены сотрясает. Беатрис даже вскрикивает, приседает, руками голову закрывает. И после что-то меняется. Питер теперь не сверлит ее взглядом, глухим и безнадежным. У него заживают разбитые губы, и теперь он может говорить. И он говорит. Девушка ждет злости, сарказма, упреков, гнобления, а получает лишь слова, сотни слов о том, какая война. Она тогда оборачивается, смотрит на Хэйеса, а он все продолжает. Трис ждет подвоха, Беатрис, кажется, привыкает к такому нему. — Где твой дружок? — спрашивает он как-то, смотря на нее с продавленной койки. Она не отвечает, уходит, исчезает за дверьми бледным призраком. И больше Питер к этому вопросу не возвращается. У них образовывается мир на двоих. Беатрис почти не занимается другими больными, Питер слывет славным рассказчиком. Когда он заставляет ее улыбнуться, то оба понимают, что что-то идет не так. Но Хэйес исправляет всю абсурдность складываемой ситуации на следующий же день. Теперь он зовет ее лишь Стифф или убогая, теперь он давится сарказмом и ядом, поэтому когда Трис бьет его наотмашь ладонью, силой рук, он вдруг вспоминает, что она из Бесстрашия. А ей, как маленькой девочке, хочется плакать. В ту ночь падают бомбы, и рядом с Питером остается другая медсестра. Когда он начинает передвигаться по госпиталю, ходить и двигаться самостоятельно, Беатрис Приор вызывает главный врач. Он молчит долго, смотрит в окно на улицу, перекопанную траншеями и обнесенную колючей проволокой, а потом говорит, что сверху пришла бумага. Всех врагов — больных, раненых, здоровых, при смерти, в плену или добровольно сдавшихся — казнить. Она должна привести Питера Хэйеса вот по этому адресу, что пропечатан на белом листе машинным почерком. И Трис, и Беатрис одинаково давятся воздухом, глаза вскидывают. Главврач продолжает смотреть в окно, словно узор алюминиевой проволоки, натянутой по всему периметру госпиталя, занимает его сейчас больше всего. Девушка знает, что она чувствует. Ужас. Беспробудный, нечеловеческий ужас. И мысль такая простая. Он не должен умереть. Нет. Нет. И еще раз нет. Она даже не останавливается на том моменте, когда раздражение и ненависть заменяются симпатией, когда нейтральное, словно вода, безразличие вдруг окрашивается в яркий цвет. Беатрис Приор решает помочь ему. И, на удивление, Трис Приор с ней соглашается. — Зачем ты это делаешь? Он задает простой и бесхитростный вопрос, откровенный и прямолинейный, но именно такой вопрос ошеломляет. Девушка не знает, как на него ответить. Поэтому лишь куцо жмет плечами. Она помогает врагу сбежать в разгар ночи, засовывая ему в руки рюкзак с самыми необходимыми вещами. Питер все еще хромает, но вполне способен двигаться самостоятельно. Они доезжают на большом грузовике, который она одалживает у Зика Педрада, до границы города. — Это неправильно, — все же тихо говорит она. — И ужасно. — Стииииффф. И впервые это слово не звучит, как ругательство или оскорбление, как желание задеть ее, унизить, изничтожить. Да, она такая, состоящая из Отречения больше, чем из всего остального. Питер оборачивается лишь раз, пересекая ничейную полосу и пропадая в густой темноте. Беатрис сидит, давит локтями на руль и откровенно не понимает, почему. Потому что жестоко и бесчеловечно? Да мир всегда был таким. Человек всегда шел за мясо, хороший фарш для войны. Так почему сейчас? Может, потому что ей страшно? Страшно, что снова кто-то знакомый умрет? Может, потому что Питер становится ниточкой к прошлому, где была любимая фракция, любимые люди и золотые дни? Она же женщина, а те, как известно, живут воспоминаниями. Утром Беатрис Приор находит в сводке новостей в рубрике «Разыскиваются» имя Питера Хэйеса. Трис Приор отчего-то широко улыбается.