В маленькой деревеньке недалеко от границы Керии Дион и Пхос впервые с тех пор, как покинули Забытое Кладбище, заночевали под крышей. Сухонький седобородый староста с обширной лысиной, окаймлённой реденькими белёсыми волосками, предлагал благородным господам остановиться в своём доме, но ни у одного из путешественников глинобитная хатка с парой крошечных окон, затянутых туговыми пузырями, не вызвала доверия. В маленькую и тёмную постройку сомнительной чистоты не хотелось даже заходить. Дион откровенно боялся подцепить паразитов, а Пхос сомневался, что в доме найдётся хоть одна лавка достаточной длины и ширины, а чем спать на земляном полу, то лучше уж на сеновале. Там мягко, просторно, нет всевозможных кровососущих паразитов и пряно пахнет сухими травами, а не прокисшим потом земледельцев. А уж если учитывать привычку крестьян тащить в дома новорождённую мелкую скотину…
Староста, с трудом сдерживая вздох облегчения, провёл непрошеных гостей к полупустому сеновалу, пообещал баню и скромный ужин в скором времени. Дион пожал плечами, отдал старику медную монетку и тушку молодого кролика. Пхос проводил старика уносящего ужин невинным взглядом, припоминая, как этот самый кролик стал добычей.
По дороге к деревне Казис внезапно захромал, и Дион тут же остановил коня. Соскочив вниз, парень привычным движением обхватил бабку, заставляя киборга поднять ногу и осмотрел копыто. Довольно крупный камень угодил ровно между стрелкой* и углом стенки копыта и намертво застрял. Титановое копыто камень повредить не мог, но изрядно раздражал стрелку, а его выпирающий наружу край не давал Казису прижимать копыто к земле. В результате конь не мог как следует опереться на ногу, отчего и захромал. Дион выругался, пробормотал что-то про фильцы*, полез в седельные сумки за инструментами. Достав кожаный свёрток, парень посмотрел на ногу лошади, подумал и отвёл коня в сторону от дороги, поближе к сочному кусту, после чего положил свёрток с инструментами на землю и снова потянулся к копыту. Внезапно свёрток подлетел в воздух, испуганный Дион, нелепо взмахнув руками, шлёпнулся на задницу, а Казис меланхолично проводил взглядом улепётывающего кролика, на спину которому Дион и умудрился положить инструменты. Пхос среагировал мгновенно, метнув вслед ушастому тонкий дротик. Только когда поражённый зверёк растянулся на траве, судорожно дёрнув задними лапами, до Пхоса дошло, что, собственно, произошло, и он громко расхохотался, запрокинув голову. Растерянный Дион хлопнул глазами и медленно покраснел и экспрессивно выдал несколько заковыристых ругательств на севилийском. Яркий румянец залил не только лицо, но даже уши и шею. Пхос несколько мгновений откровенно любовался растерянностью своего нанимателя и его необычным цветом, а потом поднял вверх большой палец в знак одобрения словарного запаса. Продолжая перечислять неприличности, Дион медленно поднялся, так же медленно, продолжая полыхать ушами, подошёл к кролику, плавно нагнулся, подбирая тушку. Двигался парень, словно трахнутый пыльным мешком из-за угла. Подобрав и свёрток с инструментами, Дион молча занялся копытом Казиса, вытягивая крючком камень.
Перехватив взгляд Пхоса, Дион только хмыкнул и с независимым видом принялся рассёдлывать киборга. Вот только кончики ушей парня предательски покраснели. Дион не обижался на Пхоса – сам же виноват, что так красиво лопухнулся. К тому же Пхос не дразнился и вообще проявил неожиданную деликатность, а вот за собственную рассеянность становилось как-то неловко. Во всём поле выбрать именно то место, где затаился ни в чём не повинный кролик – это надо уметь. Дион провёл по крупу Казиса пучком соломы, счищая пот и дорожную пыль.
К тому времени, как путешественники привели свои транспортные средства в порядок после долгой дороги, вернулся староста в сопровождении голенастого подростка, одетого только в одни короткие штаны. Мальчик, угодливо кланяясь, провёл непрошеных гостей к обещанной бане.
Баней оказалась странного вида кособокая постройка, которая никак не могла определиться: землянка она или шалаш, обмазанный глиной. Пхос и Дион переглянулись, вспоминая просторную, но на редкость убогую купальню толстого Кашима. Не говоря ни слова, друг за другом протиснулись в покосившуюся дверцу, спускаясь вниз. В шаге от двери висела плотная занавеска из грубо обработанной кожи гребешковых ящериц*, которая отделяла предбанник от парилки. Здесь путешественники разделись, а потом прошли дальше. Как бы ни была убога сельская банька, а с дороги даже в луже помыться – и то счастье.
В тесной и тёмной каморке не было ни одного окна, не считая небольшого отверстия в центре двускатной крыши. Прямо под дырой в примитивном очаге тлели угли, на которых калили камни. Рядом стояли небольшие кадушки с водой. Подросток подцепил огромными щипцами самый крупный камень и ловко перекинул его в ближайшую кадку. Вода зашипела, белесый пар взметнулся вверх, заполняя помещение. Подросток подхватил старую мочалку и робко шагнул к менее опасному на вид Диону. Тот лишь пожал плечами и отобрал у паренька мочалку – помыться молодой дворянин вполне мог и самостоятельно. Пхос почесал указательным пальцем бровь и отослал мальчишку. Во-первых, дажник не любил, когда его трогали, а во-вторых, ещё хлопнется от избытка чувств в обморок этот банщик, возись с ним потом.
Дион мылся так, словно его гнали в шею, торопливо намыливался и жёстко драл собственную кожу грубой мочалкой. Пхос же никуда не торопился, наслаждался паром и горячей водой. Мутное полужидкое и слабо пенящееся мыло не вызывало особого энтузиазма, но всё же было лучше, чем ничего. Пхос неторопливо подкинул ещё один калёный камень в кадку с водой, жмурясь от новых клубов пара. Дион ничего не сказал, лишь остервенело тёр спину.
Пхос расслабленно опустился на низкую скамеечку и прислонился спиной к плетёному щитку, который защищал земляные стены баньки по периметру. Чистый Дион плюхнулся рядом, распространяя сомнительный аромат местного мыла. Впрочем, этот запах был не в пример лучше того, что был до бани: парень, проведший несколько суток в седле, не мог не пахнуть застарелым потом, своим и лошадиным. А вот Пхос пах лишь машинным маслом да бензином. Во всяком случае, так казалось людям с их слабым обонянием.
Немного посидев в наполненной паром баньке, Пхос встал и принялся неторопливо отмываться от дорожной пыли. Дион сидел подозрительно тихо. Случайно бросив на него взгляд, Пхос напрягся. Парень тяжело дышал и был ненормально красным. Помянув песчаных дьяволов, Пхос окатил паренька из кадушки с относительно холодной водой.
– Нечего мне тут доказывать свою крутизну, – рявкнул он на растерянно моргающего Диона. – Сразу бы сказал, что плохо переносишь духоту. Иди наружу, чистый уже.
Дион послушно поднялся и неуверенной походкой направился к занавеске. Пхос рассерженно плюхнул мочалку на скамью. И какого бихорма северянин отколол этот номер? Нет, желание парня доказать, что он тоже может проторчать в парилке наравне с дажником, понятно, но до сих пор Дион на мелочи не разменивался. Во всяком случае так, чтобы игнорировать собственное состояние. А что парня хорошенько приложило в парилке, доказывало его неожиданное послушание. Севилийцы ребята гонористые, и Дион не исключение, а вот сейчас даже недовольно зыркать не стал. Видать, совсем развезло во влажной духоте. Не из-за кролика же парень так старался быть на равных? Или из-за него? Пхос тряхнул головой, расплёл свои многочисленные косички – всё равно после долгого путешествия они разлохматились и стали походить на ёршики.
После бани довольно потягивающийся дажник направился к грубо сколоченному столу под старой яблоней у дома старейшины. За столом уже сидел всё еще заметно алеющий Дион и с удовольствием ел немудрёную крестьянскую пищу, обильно запивая пенистым напитком. Пхос его понимал, после бани пить хотелось сильно, а аппетит они нагуляли ещё неделю назад. Азартно потерев ладони, Пхос присоединился к Диону. Обед не отличался особым разнообразием или изысканностью блюд, но был обилен. К половине честно добытого кролика прилагался казанок каши, на треть пустой стараниями Диона, нарезанный большими ломтями чёрный хлеб, большая миска салата из овощей и молодой фасоли, полдюжины запечённых в золе мелких яиц гребешковой ящерицы и несколько кусочков овечьего сыра. После недель подножного корма – целый пир. Пхос щедро наложил в тарелку с половиной кролика внушительную горку каши, достал свою ложку и приступил к трапезе. Пенистый напиток оказался вкусным и с лёгким привкусом алкоголя.
Уже насытившийся Дион смотрел подобревшими глазами и без энтузиазма доедал сыр, отщипывая от ломтика маленькие кусочки. После еды весь мир казался парню лучше, ярче, а собственные промахи незначительным ребячеством, за которое не стоило себя грызть. Впрочем, самоедством Дион занимался с пугающей регулярностью, и только хороший обед мог отвлечь его от этого нерезультативного занятия. Чистый, сытый парень разомлел и почувствовал насущную необходимость прилечь на ароматное сено часов на девять, а лучше до утра. Допив кружку местного слабоалкогольного напитка, Дион поманил давешнего голенастого мальчишку, уже успевшего накинуть старую рубаху, и, бросив ему мелкую монету, спросил про сеновал. Мальчишка закивал головой, заверил, что всё готово и повёл Диона к его апартаментам на ближайшую ночь.
Сена пока было заготовлено немного, поэтому заходить можно было через нижнюю дверь, а не через широкое окно под самой крышей. Дверь, хоть и была нижней, но поднималась над уровнем пола почти на полметра. Большая часть сена была свалена у дальней стены неровными кучами. Спальное место было готово на одной из них. Прямо на сене лежало широкое рядно, сшитое всё из тех же ящерицыных шкурок, застеленное грубой тканью. Вместо подушки прилагался тюк той же самой соломы, прикрытый простынёю. Дион с удовольствием бы поспал и на попоне, укрывшись плащом, но и то и другое сейчас стирали местные бабы за небольшую плату. Поэтому парень с удовольствием воспользовался предоставленной постелью и, скинув сапоги, забрался под одеяло. Вскоре он тихо спал, подсунув руки под голову.
Пхос, тоже разомлевший после еды, решил потратить время с большей пользой и отправился на поиски свободных девушек. Косички требовалось заплести заново, а заодно и узнать о том, что в последнее время происходило в этих краях.
Найти девушек оказалось не так просто. Хоть незваные гости и не были похожи на разбойников, местные решили перестраховаться и отправили молодых девушек подальше. Говоря проще – попрятали. Прогуливаясь по селению, Пхос внимательно оглядывал старые, маленькие домишки. Несмотря на многочисленные следы ремонта, слишком притихших жителей, деревенька была не так уж и бедна, как могло показаться. Кое-где на плетёных заборчиках сушились новые кувшины и крынки, по дворам разгуливали куры и крупные голенастые птицы с подрезанными крыльями, похожие на ту, что убил Дион. Позволить себе держать прожорливых птиц могли не везде. Сморщенная старуха, заметив Пхоса, попыталась было загнать кур в сарайчик, насторожено поглядывая на мужчину. Пхос широко улыбнулся и поманил старуху к себе, облокотившись о невысокий плетень.
– День добрый, хозяюшка. Не гоняй птичек, пусть поедят. Погода сегодня отличная, чего бы и не прогуляться? А я уже сыт. Вот в дорогу могу купить пару тушек, если есть на продажу.
Старуха, почуяв выгодную сделку, подковыляла к заборчику, смерила парня с ног до головы долгим взглядом выцветших глазок в сеточке морщин, отмечая и крепкое сложение, и добротную одежду. Дажников в этих краях отродясь не видели, к тому же распущенные волосы надёжно скрывали затылок, поэтому подслеповатая бабка приняла Пхоса за простого телохранителя путешествующего богатого мальчишки, о великолепном соловом жеребце которого на деревне знала уже даже самая последняя собака.
– А чего не продать хорошему господину? Могу и яичек немного предложить, да не ящерниных, а птичьих. Хлеб у меня на деревне лучший, а вот сыру нету, – старуха прибеднялась, и Пхос это прекрасно понимал. Крестьяне вынуждены были осторожничать, чтобы не лишиться не только имущества, но и головы. Путешественники встречались разные, порой даже откровенные бандиты забредали в селения, чтобы поживиться. – Но для хорошего господина могу раздобыть самый свежий, а то купите у какой-нибудь лентяйки-неумехи.
– Спасибо, мать, – Пхос полез в кошель. – А вот есть у тебя дочка или внучка, что косички заплетать умеет?
Старуха смерила дажника подозрительным взглядом, экой здоровяк, такой ежели девку за волосы схватит – не отобьётся.
– Коню гриву заплести? – уточнила на всякий случай.
– Коню? – Пхос почесал бровь. – Можно и коню, только это у его хозяина спрашивать надо. А я свою гриву имел в виду – в дороге удобно и не жарко.
Вечером довольный Пхос уложил купленную провизию в багажник мотоцикла, тряхнул вновь заплетёнными косичками и подмигнул неторопливо пасущемуся рядом с сеновалом Казису.
Косички Пхосу заплетали едва ли не в двадцать рук. Старуха привела своего сына, крепкого и угрюмого мужика лет под тридцать, и выводок внучек помладше, от семи до десяти лет. Девочки сначала побаивались рыжего путешественника, но под хмурым взглядом дяди осмелели и вскоре уже толпились вокруг Пхоса, заплетая тонкие косички и хихикая. Пхос же для ободрения задал несколько ничего не значащих вопросов, и когда детишки совсем перестали его бояться, а хмурый мужик, якобы занятый вырезанием ложки, перестал на него коситься, спросил о последних новостях. Девочки радостно вывалили на рыжую голову ворох ненужных сведений, большую часть которых Пхос пропустил мимо ушей. Главное, он точно узнал, что в последнее время тут не шалили разбойники, но и военных отрядов давненько не видели, не считая местной стражи. Словом, путешествие обещало быть скучным, что Пхоса вполне устраивало. Всё-таки его дом был совсем недалеко.
На сеновале обнаружилось лишь одно спальное место, половину которого занимал спящий без задних ног Дион. Пхос хмыкнул, всё-таки вымотался севилиец, хоть и не показывал вида. А вот крестьянская прижимистость местных несколько раздражала. Неужели так сложно было в таком огромном сеновале приготовить две постели? Да, оба путешественника уже успели помыться, но всё равно спать вдвоём как минимум жарко. Пхос подумал, а потом вернулся к мотоциклу и достал свой спальный мешок. В конце концов, свобода обошлась Пхосу достаточно дорого, чтобы ценить каждое её мгновение даже во сне.
***
Пхос стоял перед могилой на кладбище Небесного братства. Белоснежный столбик с выбитым на нём символом Братства ничем не отличался от целого ряда таких же надгробий. Впрочем, Пхосу не было никого дела до других могил.
– Ты говорил, что я никогда не стану дажником, – тихо прошептал он, обращаясь к умершему. – Ты ошибся. Жаль, что я не встретился с тобой после того, как выбрался из чана. Ты умер слишком рано.
– И что бы ты сделал? – раздался знакомый голос за спиной.
Пхос обернулся. Рейшин сидел на соседней могиле и явно не испытывал по этому поводу никаких угрызений.
– Тебя это не касается.
– Грубиян, – Рейшин кривовато улыбнулся. – И к тому же глупец. Снова думаешь о покойнике. Нет, я понимаю, первая любовь, всё такое…
Договорить Рейшину не дали – крепкий кулак прошёл через его лицо. Впрочем, на призрака это не произвело ровно никакого впечатления.
– И в самом деле – грубиян, – спокойно сказал Рейшин, слегка смещаясь, чтобы мгновенно сформировать своё лицо заново.
– Не лезь не в своё дело!
– Вообще-то, я несу за тебя некоторую ответственность, – Рейшин пожал плечами и встал. С могилы он сойти не потрудился и поэтому теперь прямо смотрел в лицо Пхоса, холмик позволил майранцу сравняться ростом с дажником.
– Никто за меня не в ответе!
– Ну, я бы так не сказал, – Рейшин склонил голову набок и улыбнулся.
Пхоса колотило от ярости, но внешне это никак не проявилось, он развернулся и пошёл прочь, высоко вздёрнув голову с самым независимым видом. Но далеко уйти не получилось, призрак Рейшина тут же повис перед ним.
– Убегаешь? Храбрый дажник.
– Не убегаю! – рявкнул Пхос. Если б Рейшин был жив, разговор бы пошёл совсем по-другому, но чёртов призрак плевал на все законы материального мира, его нельзя было ударить, нельзя было оставить за спиной, его даже невозможно было задеть словами по-настоящему – Рейшин лишился вместе с жизнью всех человеческих слабостей.
– Тогда, может, хоть раз выслушаешь меня? – лицо Рейшина стало спокойным и даже немного печальным. Пхос редко видел это лицо без улыбки, и потому серьёзное выражение воспринималось несколько непривычно. – Шаман Забытого Кладбища говорил тебе обо мне.
– Кстати об этом, – Пхос скрестил руки на груди и нахмурился. – Почему ты вмешался?
– Ну, если бы я не помешал, то ты бы впал в транс от этого светопреставления. Видишь ли, Пхос, твоя сила шаману, конечно, очень нужна, но вот твоя задница ему просто нравится. Думаю, он не устоял бы перед соблазнительным зрелищем отрубавшегося тебя. Но если ты не против, в следующий раз вмешиваться не стану.
Рейшин улыбнулся и поднял ладони в примирительном жесте.
– Следующего раза не будет.
– Вот и хорошо. А теперь вот о нём, – Рейшин кивнул на могильный холмик. – Не пора бы уже его забыть?
– Я и забыл!
– Поэтому снова видишь сон о нём?
– Кстати об этом – какого дьявола ты забыл в моём сне?
– Копьё Перна*! – Рейшин закатил единственный глаз. – И сколько ещё у тебя ко мне претензий?
– Много! – Пхос продолжал артачиться. – И ещё чуть-чуть.
– Оставь их для следующего раза. Я пришёл не ради развлечения.
Пхос выразительно хмыкнул. Рейшин и при жизни творил, что хотел, а уж после смерти…
– Повторяю, забудь ты уже об этом трупе, – Рейшин посмотрел исподлобья, его выразительное лицо искривилось в страдальческой гримасе. – Ты не сможешь пойти дальше, если застрянешь в прошлом. Ты же хочешь найти эту проклятую Блуждающую Цитадель, чтобы вернуть себе вторую половину свободы?
– Я свободен.
– Лысый упрямец! – Рейшин схватился за кожаную жилетку и резко прижался губами к приоткрытому от возмущения рту Пхоса. Ледяной воздух мгновенно наполнил лёгкие дажника, заставляя согнуться от непривычной и чудовищной боли. Дышать стало практически невозможно, а Рейшин продолжал вжиматься своим неожиданно твёрдым и холодным телом. В мистическом поцелуе не было ничего чувственного, только холод и боль. Оттолкнуть от себя призрака у Пхоса не получилось, и он был вынужден терпеть ледяные прикосновения, пока ноги не отказались его держать. Едва Пхос свалился на землю, Рейшин прервал поцелуй.
– Вот то, чего ты хочешь, – тихо сказал он, присаживаясь на корточки перед Пхосом и заглядывая в лицо единственным глазом. – И это я ещё был бережен и нежен, ведь я люблю тебя. А он никогда не любил тебя. Он не будет церемониться, Пхос. Пойми уже, ты своей тоской только зовёшь его, и рано или поздно – дозовёшься на свою голову. Верность – это хорошо, но сейчас у тебя нет причин хранить её этому негодяю, который ни единой секунды не ценил тебя.
Пхос вздёрнул голову вверх, опалил призрака гневным взглядом и не произнёс ни слова. Его гордость и так страдала, а слова Рейшина били в самое уязвимое место без промаха. К тому же, один раз полюбив без ответа, Пхос просто не верил в любовь Рейшина к нему. Ему нужны были железные доказательства, и в то же время он хотел сохранить свою независимость. Рейшин понимал это, а вот сам Пхос – нет.
– Пойми же, – Рейшин отчаянным движением взлохматил чёлку, на миг закрывая лицо рукой. – Твоя любовь – это детское желание иметь отца. Ты ведь и дажником стал только для того, чтобы доказать ему! Но даже так, если бы он дожил до вашей встречи, ты бы отдался ему, как отдавался до этого. Понимаешь? Ты не хотел его, не любил его на самом деле, ты просто хотел быть любимым! Но что случилось, когда мы встретились?
– Уходи, – с трудом проговорил Пхос сквозь ледяную стужу, сковавшую его внутренности, и вяло махнул рукой в бесплодной попытке оттолкнуть Рейшина.
– Не дури, Пхос, – Рейшин закатил глаз. – Это при жизни я не стал бы неволить любимого, но сейчас – ты тот, кто лишил меня покоя, оставил бродить по земле и закрыл для меня Переход.
– Ты сам просил!
– Конечно, – Рейшин криво улыбнулся. – Вот только просил тебя человек, а теперь я – неупокоенный твоими стараниями призрак. Ты никогда не избавишься от меня! Мне просто некуда идти. А будешь продолжать звать его – за тобой будут ходить двое. И поверь, мы с ним договоримся, так что стравить нас не удастся.
– Так и знал, – Пхос скривил губы в презрительной ухмылке. – А то всё «люблю».
– Люблю, – кивнул Рейшин. – Всё ещё, хоть ты мне и не веришь. Просто теперь моя любовь стала другой. Я больше не испытываю плотских желаний. Но и когда испытывал, никогда не неволил тебя.
– Ты просто молчал! – Пхос сам не ожидал, что выкрикнет это в лицо призраку. – Трус!
– Так вот на что ты обижен, – Рейшин мягко улыбнулся и вдруг начал меняться. Жуткие шрамы таяли на его лице, оставляя ровную и чистую кожу, а когда призрак снял повязку, под нею обнаружился второй здоровый глаз. – Оставался бы я таким, то и тогда вряд ли признался. А знаешь почему? Потому что тебе не нужна была моя любовь, ты не верил в любовь и убедил себя, что не нуждаешься в ней. Ну как же, суровый дажник, сверхчеловек и бла-бла-бла!
Голос Рейшина зазвенел от ярости, а лицо вернулось к прежнему изувеченному состоянию.
– Дурак ты, Пхос. Как есть дурак.
***
Пхос с удивлением разглядывал высокий дощатый потолок, теряющийся в ночной тьме. Зато редкие звёзды неплохо просматривались сквозь щели между горбылями, из которых был сколочен сеновал. Пхос глубоко вдохнул наполненный ароматом скошенных трав воздух, чувствуя, как последние крохи потустороннего холода покидают его лёгкие. Рейшин никогда не злился на него раньше. Рейшин вообще никогда не злился на людей раньше. «Для покойника ты чересчур бодрый», – подумал дажник, бессмысленно таращась в темноту. В груди ныло и скручивалось, отчего хотелось не то завыть, не то набить кому-нибудь морду. Наглую одноглазую морду.
Против воли в голове всплыли слова, сказанные Рейшином в прошлый раз: «Если ты не можешь свернуть с дороги, разве ты не становишься её рабом?». Пхос накрыл лицо рукой и судорожно вздохнул. Чёртов Рейшин!
Утром Дион проснулся ни свет ни заря и попытался аккуратно проскочить мимо спящего в своём мешке дажника. Однако Пхос мгновенно открыл глаза, едва зашуршало сено под ногами Диона. Хмуро окинув взглядом с головы до ног бодрого до неприличия парня, дажник широко зевнул, прикрывая рот ладонью со сбитыми костяшками. Дион подумал о том, что у Пхоса неожиданно красивая форма рук. Такие руки редко бывают у крестьян и ремесленников: длинные пальцы, узкая ладонь, гладкая кожа. Точнее, сожжённая кровью демонов из преисподней.
Пока Пхос сворачивал свой мешок, Дион успел забрать высохшие плащ и попону. Пока он седлал Казиса, седобородый староста вышел проводить гостей, видимо, чтобы удостовериться, что те и на самом деле уберутся куда подальше. Дион попрощался со стариком, формально поблагодарил за ночлег и вскочил в седло, дожидаясь, когда Пхос тронется с места. Тот не заставил себя ждать. Густой чёрный дым, оставленный мотоциклом, некоторое время радовал местных ребятишек, с любопытством выглядывающих из-за покосившихся заборов. Путешественники покинули эту славную деревеньку с добрыми людьми и покосившимися убогими домишками.
Дион радовался новому дню и предвкушал скорую остановку в доме легендарного Кривого Дьявола. Возможность прикоснуться к легенде была сама по себе достаточно заманчивой, а уж вероятность найти подсказки в затянувшихся на два года поисках артефакта и вовсе поднимала настроение до небес. Его не могла испортить даже хмурая физиономия дажника. Дион терялся в догадках по поводу того, чем Пхос был так недоволен, но пока не лез с вопросами. И в этот раз Дион не смог бы себе честно ответить, чего было в его молчании больше – деликатности или желания избежать неприятностей. А интуиция громко нашёптывала, что именно их он и получит, если полезет сейчас к Пхосу с вопросами.
Пхос же был слишком погружён в себя и воспоминания о собственном сне, чтобы обращать внимания на редкие настороженные взгляды Диона. К утру воспоминания о словах Рейшина почти стёрлись, но общее настроение оставалось, мягко говоря, унылым.
