Аконит

Открываю глаза и прислушиваюсь к тишине, пытаясь понять, что именно не так и какая неведомая сила вырвала меня из объятий сна. На каминной полке тихо тикают старые часы, а предрассветные тени окрашивают комнату в сумрачные тона. Чувство тревоги не отпускает и заставляет неистово биться сердце в груди. Поворачиваю голову и нахожу пустое место там, где должен быть ты… Подскакиваю и ощупываю руками примятую постель, еще хранящую тепло твоего тела. Обыскиваю всю комнату и не нахожу тебя. Где же ты, Поттер?! Твоей одежды тоже нет, и лишь у изголовья кровати лежат большие нелепые очки, которые однажды я сорвал с твоего лица и с силой придавил ногой, раздавливая дужку. Забавно, но я почти не помню, как это произошло. Помню, как я был зол тогда на весь мир: на отца, впутавшего меня в войну и заставившего принять черную метку, на мать, нежную и заботливую, но невероятно слабую женщину, не сумевшую противостоять мужу, на старого дурака Дамблдора, не способного ни на что, кроме как посылать на смерть еще неопытных и наивных, верящих каждому его слову простачков, но больше всего ненавидел я свою участь, впутавшую меня, в силки рока, из которых не вырваться, и предсказывающую умереть молодым… Ты тогда шел по коридору, окруженный друзьями, и чему-то радостно смеялся. И видя тебя, такого беззаботного и невинного, улыбающегося так, словно в мире не существовало ни боли, ни зла, что-то оборвалось в моей груди и мне захотелось сделать тебе больно, унизить, стереть эту отвратительную улыбку с твоего лица и заменить ее страхом и пониманием, что мир — это боль, страх и отчаяние, из которого нет выхода, кроме последнего… Да, в этот момент я ненавидел тебя больше, чем кого-либо ни было, больше, чем Лорда и темную метку, больше Дамблдора и его «Орден глупцов», больше, чем свою жизнь… Мои губы шептали проклятые слова, собирая и направляя весь яд, скопившийся в моей душе. Помню, как напрягся идущий рядом Блейз, как попытался оттащить меня за руку, помню удивленно глупо распахнувшего рот Уизли, как о чем-то кричала грязнокровка, но больше всего помню твои пронзительные зеленые глаза, глядящие на меня так доверчиво и открыто, что рука сама разжалась выпустив палочку, с глухим стуком упавшую на пол. Волна ярости на себя, на свою слабость, накрыла меня, застилая на мгновение мир красной пеленой, а когда отступила, то я услышал твой сдавленный вздох, а Блейз и Уизли удерживали меня по сторонам. Ты сидел на полу и утирал кровь с разбитой губы, твои идиотские очки валялись поблизости, а рядом причитала Грейнджер. С некой злой удовлетворенностью я отметил, что ты уже не улыбался, хотя и продолжал, по-прежнему, завороженно смотреть на меня. Ухмыльнувшись, я проследил, как по твоей алебастровой коже течет алая струйка, стекает на мантию и капая на пол, собирается в лужицу. Кровь, кровь, почему же так много крови?!.. Глубоко внутри зародилось смутное беспокойство, стремительно перерастающее в острое ощущение чего-то неправильного. Мне стало дурно, помню, как я кричал, угрожал, проклинал, кажется, именно в тот момент у меня начался истерический смех, а ты сидел и смотрел, смотрел… Думаю, что нервы не выдержали именно у Блейза, хотя ручаться, что это был не Уизли, не могу. Тихо произнесенные слова, яркая вспышка и я провалился в забытье, наполненное благословенной пустотой и тихим шелестом зеленой агавы… Когда я открыл глаза, в больничном лазарете, ты уже был там. Тихо сидел, на краешке стула, с толстой книгой зелий на коленях. Поверх страниц лежал листок бумаги, а ты, склонившись и подслеповато щурившись, что-то старательно выводил на нем. Кашлянув, я с удовлетворением заметил, как ты испуганно замер, а затем почему-то смутился и покрылся румянцем, словно я застал тебя за чем-то неприличным. Странная апатия и безразличие охватили меня, если Поттер пришел, чтобы покончить со мной, то у меня не было ни сил ни желания этому препятствовать. Все, что я чувствовал — это невероятную усталость и желание, чтобы все закончилось как можно скорее. Закрыв глаза, я лежал и ждал проклятия, но вместо этого ощутил прохладу ладони на лбу и тихий голос у самого уха — Тебе очень больно, Драко? Хочешь, я принесу тебе воды? Недоуменно распахнув глаза, я уставился на Поттера и не мог понять, кто же из нас двоих сошел с ума и почему же тогда, в таком случае я не вижу колдомедиков. Тогда я довольно грубо ответил ему, посоветовав заниматься своими делами и оставить меня в покое. Он вздохнул и, ничего не сказав, поднялся и принялся собирать свои вещи. И лишь подойдя к двери, обернулся, тихо произнес, что вернется завтра, и вышел. Я тогда так опешил, что даже и слова не смог вымолвить. Поэтому, только спустя какое-то время, заметил тот листок бумаги, по-видимому, выпавший из книги Поттера. С любопытством потянувшись к нему, я замер, когда понял, что это рисунок. Неопытность художника не могла скрыть ощущение тепла и нежности, изобразив раскинувшегося на постели человека. Удивленно разглядывая знакомые черты, я не мог поверить, что становлюсь настолько открытым, когда нет необходимости носить маску. Казалось, что автор подглядел некую постыдную часть моей души, ту, которую не вправе был видеть никто, даже я сам. Руки сами потянулись порвать листок, уничтожить, чтобы никто не знал, не видел меня настолько беззащитным и уязвимым и… не смог. Вместо этого, я бережно распрямил его и положил в тумбочку возле кровати. Поттер сдержал свое слово и пришел на следующий день, а также на следующий, и на следующий… Не знаю, почему ты приходил вновь и вновь, что тянуло тебя сюда, в компанию человека, которого ты, по идее, должен, если не ненавидеть, то презирать… Вначале я молчал на все твои участливые «что я могу для тебя сделать, Драко?». Затем я открыто психовал, грубил, пытался искать свою волшебную палочку и, естественно, не находя ее, впадал в ещё большее буйство. Я не мог выносить заботливый участливый взгляд Поттера, то, как он смел смотреть на меня с такой жалостью и заботой во взгляде. В эти минуты я почти молился, чтобы он смотрел на меня с ненавистью, презрением, вместо этого удушающего понимания и жалости. К тому моменту, когда появлялся колдомедик с транквилизаторами, меня обычно разбирал истерический смех. Как-то раз приехали родители. Мать сидела и утирала глаза кружевным платком, а находящийся рядом домовой эльф протягивал ей валерьянку. Отец ходил из одного конца комнаты в другой, и, грозно потрясая набалдашником трости, что-то кричал о чести семьи, о долге, об обязанностях рода. Помню только, что все это вместе: и заплаканная мать, и расстроенный домовой и гневные реплики отца, вызвали во мне такой острый приступ смеха, что я сложился пополам и стал смеяться так, что никак не мог остановиться. После того как в комнату вбежали два колдобрата, тут же попросившие родителей выйти, и колдомедик, уже готовивший шприц для укола, я еще успел отметить отца, уводящего рыдающую мать. Заметить, как возле двери он остановился, пропустил вперед себя супругу, и, с неодобрением посмотрев на меня, покачал головой и вышел. В этот момент я понял, что не оправдал ожиданий как наследник славного рода и, возможно, уже отмечен как тупиковая ветвь развития. Странно, но вместо того, чтобы повергнуть меня в еще большую пучину отчаяния эта мысль принесла странное облегчение и легкость. Когда нечего больше терять, в душе наступает мир. Лежа на постели и погрузившись в созерцание потолка, я не заметил тот момент, когда вошел Поттер, как присел на край кровати и как какое-то время сидел, держа меня за руку. Словно очнувшись от тяжелого кошмара, я моргнул и взглянул на него, чувствуя, как громко стучит сердце. — Гарри? — мой голос был сух и надломлен, словно старый асфальт. Но, похоже, что это карканье вызвало в Поттере неподдельный восторг, так как он вдруг оживился и, нежно улыбнувшись, произнес: — С возвращением, Драко. И я не мог объяснить, почему лежу и улыбаюсь тебе как последний дурак, вглядываясь в твои глаза, словно в них заключалась вся правда мира, и если смотреть в них достаточно долго, то я получу ответы на все вопросы, так долго мучащие меня. Как потом выяснилось, в школе не знали о моем состоянии. В курсе были только Дамблдор, мои родители, Гарри и, как я догадывался, Темный лорд. Для всех остальных легенда была о том, что я поехал в Италию на изучение дополнительного спецкурса по магической защите. И так как ученики на последних курсах обучения довольно часто уезжали в другие школы для обмена опытом, то никто особо не обратил внимание на мое отсутствие. Каждый день мы прогуливались в крошечном саду, расположенном рядом со стеной больницы. Поттер радостно щебетал, носился вокруг, пересказывая последние новости из школьной жизни. Не скажу, что мне было интересно слушать истории о последних питомцах Хагрида или о том, как Гермиона смогла переубедить в споре профессора Трелони, хотя в уме Грейнджер я никогда не мог отказать. Меня влекло то, как загорались и светились глаза Гарри, когда он рассказывал о своих друзьях, как озарялось его лицо улыбкой, и как хотелось в такие моменты дотронуться до него и прикоснуться к этому ослепляющему внутреннему свету, преображавшему вокруг весь мир. Я больше не спрашивал, зачем он приходит, почему тратит на меня свое время, когда даже мои родители отказались от меня. Не знаю, зачем я сделал это тогда, какое сумасшествие нашло на меня, ведь я никогда не проявлял интереса ни к чему подобному и тем более не думал о тебе так… но когда я целовал тебя, прижимая твое тело к стене, сжимал в своих объятиях и чувствовал, как ты отвечаешь мне, раскрываешься в моих объятиях, то такого чувства уверенности и правильности происходящего я не испытывал ни с кем и никогда. Отстранившись, смущенный и раскрасневшийся Поттер неловко пытался поправить свою мантию. Заметив, что я с улыбкой наблюдаю за ним, он тоже улыбнулся, а затем вдруг указал на нечто за моей спиной. Оглянувшись, я заметил куст с необычными голубыми цветами. Поттер подошел, присел на корточки и указал на ярко-синий бутон. — Это Аконит. Невероятно красивый, нежный и смертельно ядовитый цветок. Его сок, корни и даже пыльца ядовита. Странно, что он находится в таком месте. Подойдя к нему, и заключив в свои объятия, я прошептал смущенному Поттеру в покрывшееся румянцем ухо: — И ты это знаешь, потому что… Поттер вздохнул и, откинув голову мне на грудь, закрыл глаза, подставляясь под ласкающие поцелуи, которыми я стал щедро усыпать его шею. — У моей тети Петунии как-то вырос один такой в саду. Ну, не совсем такой же. Есть разные виды по ядовитости, некоторые можно даже употреблять в корм животным. Но этот, — он с некоторой долей восхищения, взглянул на цветок, — относится к самым ядовитым. Если когда-нибудь у меня будет сын, я бы хотел назвать его этим именем. Знаю, что это странно, но мне оно кажется прекрасным. Покраснев, он замолчал. — Ты уже думаешь о детях? — хмыкнул я. Развернув его лицом к себе, я приобнял его за чуть вздрагивающие плечи и, наклонившись, прошептал на ухо, обжигая дыханием кожу: — А знаешь, о чем думаю я? Я хочу думать о настоящем. Прошлое уже ушло, будущее еще не наступило. И есть только ты, я и бесконечное настоящее. На этом я обхватил его за талию и увлек в кронистую тень деревьев. Знаю, что никогда не говорил тебе этого, но то время, проведенное с тобой в нашем маленьком саду, под широкими кронами деревьев, было самым счастливым в моей жизни. Никогда еще я не чувствовал себя таким свободным, способным выбирать и решать сам свою судьбу. Я знаю, что все это не было бы возможным без тебя в моей жизни. Ты принес странный успокаивающий свет в мое сумасшествие. События развивались быстро в последующие месяцы. Война, гибель друзей, падение темного Лорда — все проносилось слишком стремительно для моего беспокойного разума и только одно оставалось неизменным — твое присутствие рядом. Когда после войны мы возвратились в Хогвартс, чтобы продолжить обучение, то были полны надежд, что все беды уже остались позади. И я уже решил для себя, что именно так я и вижу свою дальнейшую жизнь — быть всегда рядом с тобой. Мы старались сохранить наши отношения в тайне. Вначале из-за моей болезни, затем из-за войны, а когда она закончилась, и весь волшебный мир оплакивал потери, Гарри попросил подождать еще немного из уважения к семье Уизли. Во время финального сражения погибли Фред и младшая Уизли, и так как вся их рыжая семейка считала, что Гарри когда-нибудь войдет в их семью как будущий родственник, то для них это было настоящим ударом. Я не стал настаивать, тем более что у меня самого еще не было возможности поговорить с родителями об этом. Во время войны отец с матерью эмигрировали во Францию, и я о них больше ничего не слышал. И хотя, после того как отец отрекся от меня, его мнение больше не играло такой важной роли в моей жизни, тем не менее я понимал, что узнать ему о наших с Поттером отношениях лучше от меня, а не от Риты Скиттер. Тем вечером, я сидел в своей комнате и готовился к зельям, когда в коридоре послышались шаги и кто-то тяжело постучал в дверь. Подойдя к двери и открыв ее, я почувствовал, как тяжело забилось мое сердце и камнем рухнуло в низ. Со снисходительной улыбкой на губах, цепко сжимая в руке трость, на пороге стоял мой отец. — Так и будешь стоять столбом или предложишь мне все-таки войти? — Холодно проронил он. Придя в себя, я кивнул и отошел в сторону, пропуская его внутрь. Войдя в комнату, отец осмотрелся, небрежно пролистал несколько страниц моего учебника, хмыкнул, и уселся в кресло. Словно мальчишка, я остался стоять в центре комнаты, нервно теребя свою мантию. Невероятно, как одно лишь присутствие этого человека, пошатнуло всю мою уверенность в себе и заставило вновь почувствовать себя нашкодившим ребенком. — Чем обязан вашему визиту, отец? — нашел я в себе силы вымолвить, с гордостью отметив, что в моем голосе не проскользнуло охватившего меня смущения. — Разве мне нужен повод, чтобы увидеть своего единственного сына? — со снисходительной усмешкой спросил тот и изогнул бровь. — Сына, от которого вы отреклись и с которым ни разу, за все время, не пробовали связаться, чтобы узнать, что с ним и как? Да, думаю, что для этого действительно нужен серьезный повод. — Да как ты смеешь, мальчишка… Люциус подхватился с кресла, на скулах его переливались желваки, и сделал шаг по направлению ко мне. Я непроизвольно вздрогнул и отпрянул. Заметив это, мужчина остановился, внимательно окинул меня взглядом, и продолжил с удовлетворенной улыбкой на устах. — Впрочем, ты прав, я действительно пришел за тем, чтобы напомнить о твоих обязанностях перед семьей и родом. — О каких обязанностях, вы говорите, отец? Разве меня еще не исключили с родового древа? Люциус раздраженно встряхнул головой. — Исключить тебя из родовой линии и отметить как тупиковую ветвь развития может лишь само магическое древо нашего рода, а оно, по одной ему ведомой причине, это не сделало, так что ты по-прежнему являешься наследником рода Малфоев. Тяжело взглянув на меня, он прочистил горло и продолжил: — Поэтому я пришел сообщить тебе, что настало время для исполнения магической клятвы, данной нашей семьей. — О чем вы говорите, отец? — я изо всех сил старался не показать охватившей меня при его словах паники. — Время для назначения даты твоей свадьбы с Дафной Гринграсс. Сказать, что его слова повергли меня в отчаяние, значит не сказать ничего. Весь воздух разом покинул мои легкие, а сердце рухнуло куда-то вниз. Даже Люциус встрепенулся, видя какой эффект произвели на меня его слова. А я стоял, пытаясь снова научиться дышать, и пытался вспомнить, в какой именно период своей жизни я стал настолько беззаботным, что забыл об этом давнем соглашении между нашими семьями. В детстве все это казалось таким далеким и нереальным, затем была война и Темный лорд, и мне вообще не верилось, что я смогу прожить достаточно долго для выполнения этого соглашения. После того же как отец отказался от меня в больнице, я посчитал, что контракт таким образом считается недействительным и больше о нем не вспоминал. Раньше мне было все равно, это казалось просто еще одним условием вступления в наследство, с ней или кем-либо еще, для меня не имело особого значения. Но не сейчас. — Я, я не могу отец — мой голос все-таки дрогнул. — Пожалуйста, не заставляйте меня, я… я люблю другого человека. Губы Люциуса скривились: — Ах, да, я уже наслышан о твоем мезальянсе с этим полукровкой. — Откуда вы знаете?! — Я почувствовал, как вся кровь отливает от моего лица при его словах. Отец расхохотался: — Глупый мальчишка! Неужели ты думаешь, что вы могли настолько беззаботно наслаждаться вашей так называемой любовью без того, чтобы об этом никто не узнал?! — зло выплюнул он. — Единственная причина, по которой об этом еще не трубят на всех столбах, только потому, что я не позволил опустить нашу семью в такую грязь. Я стоял не в силах пошевелиться, каждое его слово отдавалось болью в моей груди. Мне казалось, что все происходящее — нелепый кошмар, навеянный призраками войны, и я вот-вот должен проснуться. С трудом взяв себя в руки, я твердо посмотрел в глаза Люциусу. — Раз вы все знаете, отец, тогда вы должны понимать, что я не могу выполнить обязательства по отношению к семье Гринграсс, — и, видя, как посуровело лицо отца, поспешил продолжить: — Отец, пожалуйста, я никогда ни о чем вас не просил, но если вам все-таки не безразлично мое счастье, то не настаивайте на этом браке. Если вопрос в наследниках и продолжении рода, то вы же знаете, что магия позволяет двум волшебникам одного пола иметь общих детей, а если дело в деньгах — то они не нужны мне такой ценой… — Дело не в деньгах и не в наследниках, — как-то вдруг устало промолвил Люциус и снова опустился в кресло. Прежде чем я успел открыть рот, чтобы задать следующий вопрос, он утомленно махнул рукой и продолжил: — И дело даже не в Поттере, хоть я и не в восторге от твоего выбора. Прикрыв глаза, отец тихо произнес какие-то слова и на его ладони возник пергаментный свиток, скреплённый печатью. С каким-то болезненным любопытством я взял его в руки и открыл. Снова и снова перечитывал я его, не желая поверить в жестокую правду. Силы оставили меня и листок беспомощно выпал из ослабевших пальцев. Я не мог поверить, что магия рода загнала меня в тупик, из которого нет выхода. — Теперь ты понимаешь, когда я говорю, что у тебя нет выбора, — тихо произнес отец и, поднявшись, подошел ко мне. — Мне все равно, — со злостью зашипел я. — Ты не можешь заставить меня, у тебя нет больше власти надо мной, ты потерял это право, когда оставил меня гнить в той больнице! — в конце тирады я уже сорвался на крик. Люциус побледнел и, схватив меня за плечи, с силой тряхнул: — Речь сейчас не обо мне. Ты хоть понимаешь, что это значит?! Я попытался выпутаться из стального захвата, но отец не отпускал. — Ты считаешь это шуткой или думаешь, что будешь нужен своему герою после того, как это произойдет с тобой?! Да ни он, ни кто другой даже в сторону твою не посмотрит после того как это случится. — Неправда! — мне удалось наконец-то вырваться. — Гарри никогда не откажется от меня из-за этого. — Возможно, нет… поначалу, — на губах Люциуса играла злая усмешка. — Но каково будет герою магического мира жить со сквибом, а именно это и произойдет с тобой в случае отказа выполнять условия контракта. Мне хотелось закрыть уши руками и не слышать эти жестокие слова, но они всего лишь подтверждали написанное в пергаменте. Ни одна из сторон не может по собственному желанию расторгнуть контракт, не лишившись при этом магической силы и превратившись в сквиба. Только смерть одной из сторон освобождала от условий контракта. — Можешь мне не верить, но мне действительно очень жаль, сын, что все именно так, — сделав шаг по направлению ко мне, он протянул руку, но затем, передумал и пошел к выходу. Уже на пороге он остановился. — У тебя один месяц до принятия решения, — дверь хлопнула, оставляя меня наедине с моей судьбой. Дни пролетали со скоростью рока, а я так и не мог ни на что решиться. Стал раздражительным, плохо ел, мало спал и… срывался на тебе. Ты — единственный близкий для меня человек, стал постоянным напоминанием несправедливости судьбы. Были моменты, когда я готов был послать к черту и контракт, и отца вместе с ним, так не вовремя вспомнившего обо мне. Но, затем меня, словно ледяной волной, обдавал страх о том, какой станет моя жизнь, если я лишусь магии. Не будешь ли ты меня стыдиться и прятать как постыдный маленький секрет?! Нет, нет, мотал я головой, ведь ты совсем не такой, и ты не отвернешься, даже если все, включая твоих друзей, будут искоса глядеть и перешептываться за твоей спиной. Но я не хочу всю жизнь сомневаться, гадая, со мной ли ты потому, что любишь или потому, что чувствуешь вину и долг передо мной. Я не могу стать твоим тюремщиком. Смогу ли я жить, зная чего лишился, и не обвиняя тебя за это?! Вновь и вновь задавал я себе эти вопросы и не мог найти на них ответа. Звон разбитого стекла вернул меня к действительности, очистив разум от тяжелых воспоминаний. Бросившись на источник шума, я распахнул дверь и замер на пороге, не в силах поверить увиденному. Ты лежишь на полу, застыв в неестественной позе, на лицо падают первые лучи солнца, и кажется, что ты сейчас проснешься, откроешь глаза, в которых играют вечные смешинки, и потянешься ко мне за утренним поцелуем. И тут же с ужасом понимаю, что этого не будет уже никогда. Около тебя на полу находится серебряный кубок и рядом осколки некого сосуда, из которого, словно кровь, стекает темная жидкость. Не знаю, сколько я так простоял, впав в некое странное оцепенение. Затем, на негнущихся ногах, я приблизился к тебе и упал на пол рядом. Схватив тебя, я прижал крепко-крепко к себе, и стал укачивать твое тело. Мир вокруг расплывался от слез, и все, о чем я мог думать, это о том, как же сильно я хочу еще раз взглянуть в твои глаза и услышать твой смех. Ни в одном, даже самом страшном кошмаре, я не мог и предположить, что будет так. Я не знал, каким богам молиться, чтобы повернуть время вспять. Я ненавидел и проклинал себя за свою нерешительность и трусость, стоившую единственному любимому мной человеку жизни. То, как я обращался с тобой в последнее время, отыгрываясь за отчаяние и безысходность ситуации. Чего мне стоило расторгнуть контракт еще в тот вечер?! Да, я бы стал сквибом и был бы отвергнут магическим древом Малфоев, но это ничто по сравнению с твоей жизнью. А, теперь, зачем мне жить? Какой смысл в моем существовании, если тебя не будет рядом?! Настало время перестать прятаться и принять ответственность за свои поступки. Поднимаю кубок, все еще хранящий тепло твоего дыхания, и подношу к губам.