Secrets of Black Widow.

It is the end of all hope Это конец всем надеждам - To lose the child, the faith Потерять ребенка и утратить веру, To end all the innocence Покончить с невинностью To be someone like me И быть кем-то вроде меня. Nightwish – The End Of All Hope

Когда я спустился вниз, в гостиной царил заманчивый запах жареного мяса. Желудок немилосердно отозвался на этот потрясающий аромат, а рот наполнился слюной в предвкушении. Мало кто знает, что Черная Вдова – невероятно саркастичная, циничная и не умеющая улыбаться без злого огонька в тени зеленых глаз – очень даже недурно готовит. Однако отбивные раньше полудня никогда не были в списке её вкусовых предпочтений. Сама Наташа нашлась на тахте, служащей одновременно и подоконником, растянувшимся по всей длине стеклянной стены, и невероятно удобным местом для отдыха, на котором мы проводим редкие часы между заданий. Рыжие локоны были сырыми и чуть вьющимися, словно она совсем недавно принимала душ, что, впрочем, было правдой, судя по банному халату, в котором она сидела. Учитывая, что это был мой халат, Наташе он был несколько великоват, делая её фигурку еще более хрупкой на фоне огромного стеклянного окна. Благодаря разработкам наших технологов и бессовестности Наташи, использовавшей их в своих целях, вместо обычных стекол, использующихся в таких постройках, в нашей квартире были установленные особые бронебойные стеклопакеты не только не позволяющие рассмотреть то, что творится в квартире, но и надежно защищающие от любой прослушки. Я лично проверял, каково работать снайперу с этим изобретением Щ.И.Т.а, и одобрил выбор Наташи для собственной квартиры, не задумываясь. Именно поэтому мы вместе проводили так много времени на этой тахте, обтянутой портьерной тканью с ярким цветочным узором, завернувшись в плед и удобно устроившись посреди россыпи диванных подушек. Я любил смотреть на расстилающийся под ногами город. Сидя тут я мог наблюдать за играющими в парке неподалеку детьми, уличными торговцами и обычными прохожими, спешащими домой или прохаживающимися по небольшим магазинчикам, которых было полно на соседней улице. Я мог разглядывать кроны деревьев и мелькающие силуэты птиц, которых было так много в этой части города. Просто смотреть на людей, не вычисляя силу и направление ветра, не прикидывая скорость полета пули или стрелы, не сливаясь со смертоносным оружием в единое целое, было наслаждением. Но еще большим наслаждением было смотреть на сидящую напротив Наташу, такую прекрасную и словно светящуюся изнутри теплым спокойствием. Наташа часто смотрела на окна студии бальных танцев, наблюдая за маленькими танцовщицами с какой-то извращенной радостью, словно это она танцует оголенными ногами по битому стеклу, повторяя каждое бальное па, раздирая свою душу в кровь. Каждый раз, когда я наблюдал за ней в такие её моменты единения с прошлым, я не знал, что именно она чувствует, но её настроение становилось тихим, светлым и каким-то надрывным. Она любила балет, она любила танцевать, она любила музыку. Она мечтала, что когда-нибудь её дочь будет танцевать так, как когда-то танцевала она сама.        Чуть больше 6 лет назад. Вашингтон. Округ Колумбия. Квартира агентов Бартона и Романофф. - У тебя совсем крыша поехала, Бартон? – голос Наташи настолько язвителен, что я без труда понимаю, что она действительно в шоке от моего предложения. - Я всего лишь предложил тебе выйти за меня замуж, - я стараюсь вложить в голос как можно больше уверенности, словно мы говорим о таком ежедневно. Однако, Наташу моя интонация не успокаивает, она словно кобра соскакивает с дивана, на котором сидела, и подлетает ко мне. В её глазах плещется ярость, смешанная с негодованием. Но там, в глубине мшисто-серых очей, обведенных черным кружевом ресниц, я вижу страх. О да, кажется, мне удалось напугать неприступную Черную Вдову. Надо рассказать Коулсону, он точно оценит. - О каком «замуж» может идти речь? Ты что, забыл, с кем живешь под одной крышей? – Наташа мечет в мою сторону настолько яростные взгляды, что пить кофе, сидя на барном стуле в кухонной зоне, не расплываясь в глупой улыбке, становится очень сложно. Предательская ухмылка может только усугубить дело, поэтому я просто пожимаю плечами и абсолютно спокойно отвечаю на ею же заданный вопрос: - С потрясающей женщиной, которую очень люблю. И предвосхищая твой следующий вопрос, я действительно говорю это серьезно, но если ты настаиваешь на соблюдении традиций, могу сгонять в ювелирный за кольцом. - Каким кольцом, Бартон? – Наташин голос срывается на визг, чего я не наблюдал уже очень давно. - Обручальным, с бриллиантом, - я абсолютно спокойно пожимаю плечами, продолжая сохранять спокойствие, и придирчиво наблюдаю за сменой эмоций на лице моей Нат. Кольцо, как ни странно, я действительно не покупал. Да и само предложение я сделал Наташе не слишком романтично. Просто пока она лежала на диване, пролистывая очередной бестселлер, вышедший недавно и ужасно разрекламированный, а я пил кофе на кухне, наблюдая за её голыми ножками, закинутыми на спинку дивана, произнес громко и внятно: «Наташа, выходи за меня замуж». Видимо, сказанное мной привело её в такое замешательство, что она даже не попыталась меня убить. Спустя несколько минут полного молчания, она попыталась улыбнуться и обратить сказанное мной в шутку, но я оставался серьезен, и Наташа вполне ожидаемо вскинулась как уже упоминаемая мной кобра. - Какое нахрен замужество, Бартон? – повторила Романова, подходя ближе ко мне. В её голосе мне почудились слезы, пришедшие на смену гневу, и я уже пожалел о своей настойчивости. Может не стоило так сильно давить, но неужели, как и в случае признания наших отношений, придется пройти через операцию и поваляться как следует в медблоке, чтобы расшевелить упрямую ослицу. В том, что касается отношений между нами, Наташа была не просто упрямой, она была искренне испуганной, наполненной страхами на грани панического ужаса, маленькой девочкой, которую я когда-то поклялся беречь и любить. Любить до боли в сердце, которое сжимается от тоски и раскаяния, когда я вижу её наполненные ужасом и страхом глаза, раскрасневшиеся щеки и судорожные движения длинных пальцев. А я всего лишь сделал ей предложение… - Ну, какое замужество может у тебя быть со мной, Клинт? – Наташа как-то обреченно обхватила себя руками, и я встаю со своего места, отставив кружку с остывшим кофе в сторону. - Самое настоящее, - я говорю спокойно, стараясь не проиграть в этой сверхважной для меня битве наших характеров. – С общим домом, кольцами на пальцах и желанием знать, что ты только моя. - У нас не получится семьи, Клинт. Никогда, - Наташа чеканит слова, словно выплевывая мне их в лицо. Но меня этим не смутить. Вот чего чего, а не бояться Черной Вдовы я научился уже давно, как только разглядел за этой умелой маской трепетную и нежную Наталью Романову. Её первую личину, её настоящую, живую душу, истерзанную в клочья за десятки лет убийств и работы на не лучших представителей человеческого рода. Однако, такое по отношению ко мне за пределами работы она себе позволяла редко, и я понимаю, что упустил что-то важное в её цепочке рассуждений. - Да, наша работа не подразумевает домик с белым заборчиком и преданную собаку, но разве нас когда-то останавливал Устав? Или Фьюри? - Дело не в этом, Бартон! – Наташа презрительно кривит губы, встряхивая головой. – Я была замужем, если ты забыл. И именно поэтому я зовусь Черной Вдовой. Я не создана для того, чтобы быть женой, Клинт. Я не такая. - Не понимаю, почему ты так думаешь, - я подхожу к ней и ласково обнимаю, притягивая к себе. – Ты самая потрясающая, и я люблю тебя. И не прячь от меня глаза, я говорю правду. Мы слишком далеко зашли, и замужество просто будет очередной формальностью. - Нет, Клинт, - Наташа вздыхает, и я чувствую, что в ней идет нешуточная борьба. – Семья – это муж и жена, счастливые посиделки и мирное будущее. Семья – это дети, Бартон. Пока я обдумываю её слова, Наташа выскальзывает из моих рук и уходит к стеклянной стене, садится на полу в позу лотоса и устремляет взгляд на окна балетной студии. - Когда погиб Алексей, я была вне себя от горя, - Наташа говорила слабым, почти неслышным голосом, и я стараюсь даже не дышать, боясь спугнуть и нарушить момент откровения. – В день его гибели, я летала по комнате, расставляла чайный сервиз и готовила праздничный ужин. Я была так счастлива, что не могла думать ни о чем, кроме потрясающей новости. В тот день, я узнала, что жду ребенка. Мы так мечтали, когда-нибудь завести ребенка, создать настоящую семью. Конечно, мы не рассчитывали сделать это так рано, но я все равно была на седьмом небе, я летала по комнате в коммуналке, забыв и про балет, и про постоянные отъезды Алексея… Я была счастлива. Наташа погружается в себя, а я лишь молча сажусь за её спиной и обнимаю за напряженные плечи, побуждая говорить дальше. Она никогда не рассказывала мне эту историю, и я знаю, каких усилий ей стоит приоткрывать для меня то, что скрыто за семью печатями. - Когда раздался тот телефонный звонок, я подумала, что это шутка. Я так думала даже в тот момент, когда его хоронили, как и положено, с почестями. И только мысль о ребенке, нашем с ним ребенке позволяла мне держаться. Я уехала в свой родной город, ушла из балета, я так ждала её появления на свет… - в голосе Наташи слышны прорывающиеся наружу слезы, и я крепче обнимаю её руками, укачиваю, словно ребенка, касаюсь губами виска. Постепенно она берет себя в руки и продолжает рассказывать. – Схватки начались весенним днем, когда снег уже начал сходить. Я так боялась. Мне было так страшно, но я стискивала зубы и говорила про себя, что стоит мне только увидеть свою маленькую девочку, и я позабуду и о боли, и о страхе… Наташа снова замолкает на минуту и прикрывает глаза. Я слышу её тяжелое, прерывистое дыхание, но по-прежнему молчу. Отчасти, потому что не знаю, что должен сказать. Отчасти, потому что боюсь, что не могу сказать того, что действительно поможет унять боль в сердце моей дорогой Нат. - Она родилась мертвой, - эти слова звучат как приговор, хлестко и устрашающе. – Я помню, как билась и кричала, чтобы мне отдали мою дочь. Я да сих пор не понимаю, как тогда выжила. Иногда мне даже кажется, что именно в тот момент, в той ужасной палате с удушающим запахом хлорки я стала Черной Вдовой. - Наташа… - я тихо зову её, и она откидывает голову на мое плечо, устремляя взгляд в небо. Я вспоминаю ту боль, которую я ощутил, когда узнал об аборте Мередит, и понимаю, что она не идет ни в какое сравнение с тем, через что пришлось пройти моей Нат. Мне хочется задать ей кучу вопросов, но я молчу, продолжая ласково обнимать её, словно перекачивая в неё мои силы. Мне всегда казалось, что моего мужества, моего духа нам хватит на двоих. Мои силы мы делили пополам, а она взамен отдавала мне свою стойкость и умение идти вперед в любой ситуации. - Я назвала её Розой. Алексей всегда любил цветы, - Наташа снова вздыхает, как-то судорожно и нелепо. – В день похорон, на её могилку я отнесла букет алых роз и пуанты. В тот день умерла балерина Наталья Романова. Еще спустя год родилась шпионка Наталья Шестакова. А спустя пять лет в коридорах КГБ я узнала, что никогда не смогу иметь детей. Проклятая сыворотка дала побочный эффект, лишив меня возможности стать матерью, словно навсегда вырывая сердце. Так родилась Черная Вдова – шпионка, о которой ходили легенды. - О ней до сих пор ходят легенды, - я ласково касаюсь её щеки, а она вновь закрывает глаза и, изворачиваясь в моих руках, утыкается носом мне в шею. - Теперь ты понимаешь, почему я не могу выйти за тебя замуж? – шепчет Наташа как-то обреченно. – Мы никогда не сможем быть семьей, Клинт. У нас никогда не будет детей. Никогда не будет американской мечты в виде дома с заборчиком и лопоухой собаки. Ты ведь понимаешь, Клинт? - Нет, - тихо шепчу я. Мы продолжаем сидеть рядом, переплетя ноги и греясь друг о друга. Наташа вспоминает о прошлом, вновь и вновь пропуская себя через мясорубку несбывшихся надежд, а я, наконец, отчетливо понимаю, почему Нат ненавидит алые розы.