This is the end. Hold your breath and count to ten. Feel the Earth move and then Hear my heart burst again.
Дождь льет как сумасшедший, но я не чувствую холода или стекающих за шиворот капель. Только пустота. Только боль. Только онемение в каждой клеточке изможденного тела. Наташина теплая ладонь накрывает мою руку, чуть сжимая её, старательно передавая свою силу и мужество. Темные очки скрывают покрасневшие, воспаленные глаза, смотрящие только на гроб из красного дерева, накрытый американским флагом. Ненавижу. Ненавижу Локи, его магию и весь Асгард, породивший это чудовище. Ненавижу похороны. Ненавижу смерть. Но больше всего ненавижу себя. Ненавижу за то, что поддался магии Локи. Ненавижу за каждый вскользь брошенный ненавидящий взгляд коллег, сопровождающий каждый мой шаг в штабе. Ненавижу за ту боль, что причинил. Ненавижу за то, что стал невольной причиной смерти наставника. Под выстрелы почетного караула, ударами набата отдающими в ушах, флаг складывают и передают Нику Фьюри. Да, у Коулсона не было родственников, только коллеги. И она, прекрасная брюнетка, виолончелистка, красавица, которая единственная плачет сегодня здесь, в окружении старых солдат. Гроб опускают, и он скрывается за комьями земли, но я не могу сдвинуться с места. Краем глаза замечаю озабоченный взгляд Фьюри, его молчаливый диалог с Наташей, и понимаю, что больше не могу дышать. Ненависть затапливает до краев, хочется рычать, выпускать стрелы – одну за одной, и рвать в клочья боксерскую грушу. Но она не дает мне этого сделать, потому что она знает, что ненависть – это разрушение. Ненависть к себе – это верный путь в ад, а она прошла его – туда и обратно – и никогда не позволит сделать мне то же самое. Только что делать, если кроме ненависти к себе ничего не осталось? - Жить, - отвечает на мой невысказанный вопрос Наташа, подходя ближе и плотнее прижимаясь к боку. – Он не хотел бы, чтобы ты забыл все его уроки. Резко сбросив её руку, ухожу с кладбища. Она права, но эту правду так тяжело принять. Для этого надо перестать ненавидеть себя, свои мысли, свою личность, которую выпустил на свободу Локи. Образ зеленоглазого Бога встает перед глазами, и я с силой бью по капоту машины, оставляя на нем вмятину. Черт. За ремонт служебной машины вычтут из оклада. Настолько приземленная, бытовая мысль заставляет истерично захохотать. И я смеюсь, скинув темные очки и выпуская на волю непрошеные слезы. На кладбище никого. Только моя истерика и Наташа, словно ангел-хранитель, стоящая за левым плечом. Вот только она не ангел, как и я. Особенно я. - Садись в машину, Бартон, - в её голосе слышится забота и настороженность. Ничего удивительного. Даже в самые плохие наши времена, даже после Южной Кореи, даже в Мельбурне я не впадал в истерику. Но сейчас смех, смешанный с рыданием вырывается из горла, и я ничего не могу с этим поделать. - В машину. Быстро! – рявкает Нат, и я безвольно подчиняюсь. Нет сил на сопротивление, поэтому полностью отдаюсь в руки Романофф и устало падаю на пассажирское сиденье, которое моментально промокает. Наташа раздраженно включает печку, и я отдаленным уголком сознания отмечаю, что её руки подрагивают. Как бы не хорохорилась великая Черная Вдова, она не каменная. Она, как и любой человек, из крови и плоти, со своими страхами, эмоциями и переживаниями. И сейчас вся её сила уходит мне, потому что так надо. Потому что она знает, каково это – жить как после смерти. Уже в квартире, скинув куртку и бросив ключи, я понимаю, насколько устал. Болит спина, поврежденная во время битвы с Читаури, болит голова от бессонных ночей, болят глаза, не получающие достаточно отдыха. Но больше всего болит где-то в груди, там, где у обычных людей положено находиться сердцу. - Может, нам стоит развестись? – озвучиваю я давно мельтешащую в голове мысль, отводя взгляд от замеревшей у окна Наташи. - С чего такие мысли, Бартон? – отвечает она вопросом на вопрос, но я слышу, как тяжело ей даются эти слова. В нашей квартире, в которую мы сбежали из Нью-Йорка, стоит запах пионов, стоящих в большой вазе на столе в гостиной. И этот аромат почему-то остро напоминает мне весенний Будапешт. На глаза наворачиваются слезы, но крепко сжав кулаки, разрывая только зажившие ссадины на костяшках пальцев, я держу себя в руках. Я виноват в смерти Фила. Я предал Щ.И.Т.. Я почти убил её. И, что хуже всего, я предал нас. - Я требую ответа! – кричит Наташа, измученная последними неделями не меньше меня. - Я больше так не могу, - честно отвечаю я. – Каждое возвращение туда – это ад. Я не могу! Я должен что-то сделать! Я должен… Крепкая пощечина прилетает неожиданно, но отрезвляет. Наташа легко переходит от слов к действиям. - Не смей! – она тяжело дышит, словно бежала марафон по пересеченной местности, но она и бегает его, каждый день, по закоулкам моей памяти. – Я вытащила тебя не для этого! Я сражалась с тобой, с Локи, с его армией не ради того, чтобы ты сломался из-за смерти Фила! Мы не были готовы к этому! Никто не был готов. Но мы выстояли, и если ты сейчас предашь нас таким низким способом, значит он победил. Значит все эти девять лет были пустым звуком. Значит, и мне не стоило верить тебе. - Я не могу, Наташа! – почти кричу я, боясь облечь в слова страшную правду. – Я не могу жить дальше с тобой, помня о том, что я натворил. И еще хуже смотреть каждый раз в твои глаза и вспоминать, что я чувствовал в те дни. А точнее, чего я не чувствовал. Наташа смотрит на меня своими зелеными глазами, словно сканируя меня, пытаясь найти и извлечь на свет то, что я не хочу показывать ни ей, ни кому бы то ни было. Господи, как бы сейчас хотелось придти к Филу, налить казенный виски и поговорить, совсем как в тот раз, за пару недель до Нью-Йорка. Это было совсем недавно, но словно целую жизнь назад. - Я не чувствовал боли, Наташа, - перебарывая себя, произношу я. – Я не чувствовал боли из-за того, что мы потеряли ребенка. Каждый день, что я проводил наблюдая за Селдвигом, я мучился от этого ощущения потери, а после прикосновения Локи… Я не чувствовал ничего. Ни боли, ни сожаления, ни раскаяния. Я помню каждое слово, что я рассказал о тебе Локи, помню и не могу забыть. И это ощущение не покидает меня. Мне было хорошо. Я был счастлив. Без нас. Без тебя. - А сейчас? – тихо спрашивает Нат. – Сейчас ты тоже ничего не чувствуешь? - Сейчас мне в тысячу раз больнее, - честно признаюсь я, медленно осаживаясь на пол около дивана. - Значит, ты наказываешь себя за деяния Локи, - говорит она, и её голос спокоен и рассудителен, чего нельзя сказать обо мне. – Знаешь, что было труднее всего во время нападения Локи? Я пожимаю плечами, но с интересом прислушиваюсь к её печальному голосу. Она казалась такой сильной в эти дни, а я настолько утонул в самоистязательстве, что не заметил, насколько ей тяжело. - Тяжелее всего было придти к нему в камеру и сказать, что я всего лишь в долгу перед тобой, - тихо прошептала Наташа, утыкаясь носом мне в плечо. – Мне казалось, что я предаю тебя, предаю нас. Но я не могла иначе. И я до сих пор боюсь, что ты поверишь в те слова. Что ты действительно поверишь в то, что я не могу любить. Услышав её всхлипы, я, что есть силы, прижимаю к себе Наташу, и целую её в макушку. - Я боюсь причинить тебе боль, - честно признаюсь я, с трудом сдерживая слезы. – Я не смог бы пережить, если бы убил тебя. Каждую минуту я прокручиваю в голове тот кошмар и молюсь, чтобы ты не проиграла, чтобы ты оказалась сильнее и ловчее. В каждом сне я хочу умереть, но выживаю. Я не смогу жить, если ты умрешь из-за меня. Как Фил. - Фил умер не из-за тебя, - уверенно говорит Нат, и её уверенность расползается во мне, словно лиана, обвивающая дерево. – Он умер из-за Локи. Это Локи убил его. И он за это ответит. Не ты. Только он. Мы замолкаем и продолжаем сидеть на полу, смотря за окно. Тишина из напряженной становится уютной и спокойной. Мне действительно становится легче. Боль от потери наставника, куратора, друга, почти отца не пройдет еще долго, но Наташа и её любовь смогут её притупить, заглушить и заставить быть терпимее. Каждый день я буду просыпаться с мыслью о том, что Фил Коулсон погиб. И каждый день эта мысль будет гнать меня вперед, на очередное задание, на тренировку, в штаб. Каждый день мысль о правилах и долге, что вбивал мне в голову Фил, будет заставлять меня быть лучше, честнее, ответственней. И каждый раз, когда отчаяние, подбадриваемое злыми взглядами кого-то из солдат, друзья которых погибли при атаке на Хэлликарьер, будет захлестывать меня с головой, Наташа будет напоминать мне о Филе и его заветах. И я буду идти вперед, потому что Фил Коулсон не учил отступать. - Ну здравствуй, Клинт, - произносит человек, которого я больше года считаю мертвым, и мой мир распадается на сотню мелких частиц. Поток ругательств, слетающих с моего языка, гасит Наташина ладонь, плотно прижатая к губам, а я вспоминаю. Вспоминаю каждый момент своей жизни до и после смерти Фила. И ругательства замирают на языке, потому что он жив. Он жив, и все остальное абсолютно не важно. Не важно, почему и как. Не важно даже какого черта! Важно только одно – Фил Коулсон жив. Наташа медленно убирает свою ладонь, словно почувствовав изменения в моем настроении. Да уж, она слишком хорошо меня знает, и её улыбка – хитрая и милая одновременно, подтверждает это. Всматриваясь в лицо Фила, такое знакомое и чужое одновременно, я медленно вздыхаю, беря себя в руки. - Здравствуй, Фил. Земля снова начала свое вращение, и теплая рука Наташи, лежащая поверх моей в успокаивающем, поддерживающем жесте, словно говорит мне, что вместе, мы сможем пережить это. Вместе мы сможем дойти до конца.Let the sky fall When it crumbles We will stand tall And face it all together Noah – Skyfall (Cover Adele)