End Of The Beginning

Сойти с ума очень просто. Это может произойти на любой почве, вследствие малейшего повода и абсолютно с каждым. Без исключения, с самыми различными вариантами и набором комбинаций на ваш выбор и усмотрение. Сумасшедшие - это вовсе не те люди, которые сидят взаперти в белых палатах психиатрических лечебниц, вынужденные ежедневно проходить через множество сомнительных процедур, дабы впустить дополнительную порцию тумана в свое и без того неясное сознание. Вернее, я хочу сказать, что не только эта категория людей заслужила право называться сумасшедшими. Без сомнения, они ими являются, причем относятся к самой бесперспективной категории среди своих представителей, ибо они глупы. Не просто сумасшедшие - умалишенные. Те, кто поумнее, кто находит в себе силы держать себя и свои безумные идеи под контролем, не подвергаются опасности быть окруженными людьми в белых халатах, им не раскрывает свои крепкие объятия смирительная рубашка. Такие люди преспокойно живут в уютных домах, работают, получают образование, а некоторые даже занимают государственные посты и под таким надежным прикрытием распространяют свои безумные идеи по всему миру. Понимаете, о чем я? Я хочу сказать, что не так уж и отличаюсь от всех вас. Все мы носители какой-то небольшой мании, все мы со странностями, про каждого из нас можно сказать "Он несколько... другой". Однажды, я слышал эти слова в свой адрес, одна секретарша прошептала это на ухо своей подруге: крашенной блондинке с закрученными в мелкие кудряшки, похожие на вермишель, волосами, и точеной фигуркой. Это было в офисе, во время рабочего дня, когда я пришел чтобы проверить, как идут дела с нашим новым проектом, и лично решить кое-какие детали, с которыми не мог разобраться исполнительный директор. Я проходил мимо, и нечаянно услышал эти слова. Блондинка с "вермишелью" на голове кивнула, вздохнула и что-то ответила. Это было забавно: я вызывал смутные подозрения даже при том, что для отвода глаз вел, вроде бы, вполне нормальный образ жизни. А что бы они сказали, если бы узнали правду обо мне? Какова была бы их реакция? Впрочем, у меня хватает воображения, чтобы представить это. Если бы люди узнали, чем я занимаюсь на деле, у меня было бы два варианта на выбор: тюрьма и психушка. Учитывая мой послужной список и наличие в нем перечеркнутых имен весьма влиятельных и весьма известных в определенных кругах людей, шансы первого заведения были, все же, выше. Возможно, узнав о моем прошлом, проследив всю цепь имеющих в ней место событий, вы подумали бы что знаете, в чем причина моего неустойчивого психического состояния. Вы связали бы все со смертью родителей и брата с тем, чем мне пришлось заниматься после. "Вот тогда-то все и началось" - скажете вы. По вашей теории выходит, что все это во мне накапливалось вплоть до сегодняшнего дня, пока не вылилось в болезнь. Вот тут-то вы и не правы, в корне. Тогда я был вполне нормальным - просто ситуация требовала от меня определенный действий, и я их совершил, только и всего. Я был в здравом уме, трезвом рассудке. Я мыслил адекватнее, чем все вы, вместе взятые. А потом все изменилось - в одночасье, мгновенно. Я свихнулся сразу, как только увидел его, с первой секунды. В тот день я проезжал мимо школы к находящемуся неподалеку торговому центру. Мне нужно было купить себе новый костюм, и я рассчитывал приобрести его либо здесь, либо в магазинах на Бридж Стрит. Я думал о чем-то своем - теперь уже совершенно не помню, что это были за мысли,- по радио крутили песню Carnival Of Rust, не знаю точно, кажется, Poets Of The Fall. Повернув голову вправо, я кинул быстрый взгляд в окно, чтобы убедиться, что ни один из наводнивших тротуар детей, непредсказуемым образом не окажется на проезжей части, и тут меня словно накрыло. Он шел один - худой мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, перекинув через плечо ремень сумки-почтальонки, одетый, как и все остальные, в черную школьную форму. Не знаю, как объяснить то, что со мной творилось. В тот момент там было около сотни детей: кто бежал к родительской машине, кто разговаривал с друзьями или звонил по телефону. Многие шли в ту же сторону что и тот мальчишка - я тоже ехал туда и знал, что там впереди есть автобусная остановка и станция метро. Он ничем не выделялся настолько, насколько необходимо было выделяться из этой толпы школьников, чтобы я заметил его. Но все дело было в том, что я не просто заметил, я видел лишь его. Остальных словно не существовало вовсе, они расплывались серой массой безликих теней, и в тот момент я ощущал к этой массе лишь глухую, беспричинную ненависть, потому что порой, она скрывала от меня хрупкую фигурку мальчишки, мешая рассмотреть его. У пешеходного перехода мы остановились. Я ждал пока проедет поток машин, чтобы поехать дальше, а мальчику, по всей видимости, нужно было перейти дорогу. Он стоял совсем рядом со мной, и я, не отрываясь, вглядывался в тонкий профиль его бледного лица. Мальчишка достал из кармана брюк маленький плеер, и, водя пальцами по кнопкам, должно быть, выбирал новую композицию. Темные, какого-то пепельного оттенка пряди волос падали на его лицо, закрывая глаза. Неожиданно он повернул голову, чтобы посмотреть на светофор. Лавина чувств и эмоций, вспыхнувших во мне, застала меня врасплох. Я смотрел в его глаза сквозь стекло машины и понимал, что шанс, когда я мог надавить на газ, уехать прочь и избавиться от этого временного помешательства, безвозвратно упущен. Я сошел с ума с той самой секунды, когда увидел его, но в тот момент, когда я взглянул в эти глаза, я оценил и увидел всю разверзшуюся передо мною пропасть этого безумия. И я знал, что уже падаю туда, что вскоре окажусь на самом дне. Глаза этого мальчика были синие. Очень яркие, очень глубокие - необычный цвет, я, конечно, видел синие глаза и раньше, но не такие. И дело было не только в цвете. Какое-то непонятное их выражение, которое я никак не мог разгадать, чувства, обрывки чувств, эмоций - всего несколько мгновений я видел все это в них. Потом взгляд мальчика принял сдержанное, замкнутое выражение отстраненности. Словно замолчал. Его кожа была очень бледная и какая-то полупрозрачная. На лбу и щеке виднелись несколько небольших синяков и ссадин. Мне это не понравилось. Еще больше мне не понравилось то, что он отвернулся. Загорелся зеленый свет, мальчик начал переходить дорогу, а я, с потоком других машин, поехал вперед. Ну, как поехал. Ехать я старался как можно медленнее, дабы не упустить его из виду, но это была ошибка. Справа от меня остановились два грузовика, и теперь я совершенно не видел его. Когда они проехали вперед, того мальчика нигде не было - он, должно быть, сел на автобус, а я не имел ни малейшего понятия на какой. Я отдавал себе отчет в том, насколько это было глупо, но чувствовал себя ужасно. Оставшийся день прошел как в тумане. Я не мог выкинуть этого школьника из головы, я занимался кучей всевозможных дел, чтобы отвлечься, но мои мысли крутились только вокруг той школы и факте, что в ней учится тот мальчик. Я видел, во сколько он вышел оттуда, значит, если проеду там еще раз, смогу увидеть его снова. Абсурд. В своей голове, я выстраивал планы касательно того как увидеть его снова, хотя этот ребенок занял всего несколько минут всей моей жизни. Но я просто не мог забыть. И я не хотел. Я поехал туда снова на следующий день, в то же самое время, но я не увидел его. Это было вполне логично: его уроки не обязательно должны заканчиваться в одно и то же время каждый день. Тогда я приехал ровно через неделю, и снова увидел, как он выходит из школьных ворот. Сердце словно подскочило в груди и забилось чаще, я просто не понимал, как выдержал столько времени, не видя его. Мне даже казалось - возможно тогда, неделю назад, что-то было не так, отчего я почувствовал себя подобным образом. Что-то с воздухом, моим настроением, музыкой... Я думал, может в нем, в этом ребенке, и не было ничего особенного, может я просто ошибся. Не очень-то приятно сознавать, что у тебя мозги набекрень. Тем более, если причина этого стал мальчишка, учащийся в средней школе. Но ощущения были те же: словно из-под моих ног выбили почву, и я лечу куда-то вниз. На этот раз он шел очень быстро и далеко от края дороги, поэтому я совсем не мог видеть его лица, а тем более глаз. Я только разглядел белые полоски пластыря и бинты на его левой руке, которой он придерживал ремень своей сумки - что же с ним случилось? А еще я увидел номер автобуса, на который он сел, и без раздумий поехал следом. Вот так просто ступил на путь озабоченного сталкера. С тех пор я часто проезжал то мимо его дома, то мимо школы. Больше он никуда и не ходил. Я ни разу не видел его с друзьями, а на его бледном лице и руках все время были синяки, ссадины и пластыри, которые, возможно, прикрывали самые серьезные из них. Из всего этого я мог заключить что мальчишка, по всей видимости, не ладил с ровесниками. Узнав, где он живет, было легко выяснить его имя, фамилию и кое-какие подробности, связанные с его автобиографией. Сиэль Фантомхайв - теперь я знал имя своего безумия, прекрасное имя. Но я даже не подозревал, что у него было такое тяжелое детство. Возможно, перенесенные им страдания нашли отражение в столь выразительных глазах. Возможно, без этой составляющей, без этой "приправы", его душа, отражающаяся в яркой синеве зеркала его глаз, не затянула бы меня в свою глубину. Я хотел... Не могу объяснить точно, чего. Разумеется, мне было мало только лишь видеть его, причем, даже не непосредственно рядом с собой, а из машины. Следить за ним, пытаться узнать более четкие подробности, связанные с его персоной. Я хотел его общества - говорить с ним, слушать звук его голоса, узнать что творится у него в голове, иметь представление о его стремлениях, целях, взглядах на жизнь. Я хотел прогулок с ним. Хотел отвести его туда, куда он не ходит с друзьями, и туда, куда он не мог бы с ними пойти, даже при их наличии. Было столько всего, что я хотел о нем узнать, что я хотел сделать с ним вместе. Я еще ни разу не разговаривал с ним, но был уверен, что это будет интересно. Я знал, что он живет с опекуном, но ни разу не видел их вместе. Также, я не видел во всем его образе ничего, что говорило бы о том, что об этом мальчике кто-то заботится. И эти постоянные травмы - неужели они никого не волнуют дома? Меня они волновали. Я считал это несправедливым: почему Сиэль должен жить с тем, кому он не нужен? Я мог бы о нем позаботиться, я хотел, чтобы это была моя обязанность. Я бы справился. Но мы даже не были знакомы. Сиэль и не подозревал о моем существовании, о моем присутствии рядом с ним. Он не знал, что я был тем, кто провожал его из школы, он не знал, что вечерами, я смотрю на свет, горящий в окнах роскошного особняка, где он жил, пытаясь определить, какая из комнат его. Он не знал, что нужен мне, необходим. Не ведал, что одним своим видом он сделал человека одержимым безумцем. Понятия не имел. И это злило. Он часто пропускал школу, и это беспокоило меня. После таких пропусков на его лице обычно появлялись новые пластыри. И я думал, что с этим нужно что-то делать, но я не знал ни лица, ни имен его обидчиков. *** - Шестеро на одного. - Отбрасываю в сторону сигарету и делаю шаг вперед, выступая из тени причудливого здания с каким-то непонятным навесом - что, скажите на милость, творилось в голове архитектора, придумавшего эту безвкусицу? - Нечестно, не находите? Развернувшаяся передо мной картина банальна до ужаса и знакома мне еще с детства: несколько мальчишек самозабвенно лупят невысокого роста сверстника, окружив плотным кольцом и отрезав все пути к отступлению. Честно сказать, я не знаю, зачем вмешался. Понимаете, я не принадлежу к разряду беспощадных противников зла и несправедливости. Я не из тех принцев на белом коне, с обнаженным мечом наготове, облаченных в светлые одежды и ладно обтягивающие бедра бриджи - мечту любого современного гомосексуалиста. В другое время я прошел бы мимо, или наблюдал дальше, но сейчас мне было невыносимо скучно, кроме того, мне требовался какой-нибудь малолетний школьник, у которого я мог бы узнать несколько интересующих меня вопросов касательно находящегося неподалеку школьного заведения, и вот этот объект коллективного ополчения имел все шансы им стать. Это было несколько непривычно, но я отбросил прочь все свои принципы, и поступил благородно. Кроме того, изобразить неприсущие мне благие качества, для меня не составляет ни малейшего труда - совсем другое дело, нежели обладать ими взаправду. Для начала я просто припугнул детишек. Им было мало, поэтому тем кто оказался ближе ко мне, пришлось отвесить пару пинков - чисто символических. В результате этих нехитрых действий, в этом узком закоулке нас осталось двое: герой и спасенная принцесса. Я неспешно подошел к мальчишке, который вытирал ладонью кровь из разбитой губы, приподнял его лицо, придерживая за подбородок, и, снисходительно улыбнувшись, спросил: "Ты в порядке, малыш?" После чего получил звонкую оплеуху. Бывают в жизни ситуации, когда все складывается удачнее, чем вы предполагали, возможно, удачнее, чем вам было нужно. Я смотрел на ударившего меня мальчишку и, конечно же узнавал его - еще бы мне не узнать. Просто лицо, волосы и школьная форма Сиэля Фантомхайв были несколько испачканы, а заплывший правый глаз отливал восхитительным пурпуром свежего синяка. Теоретически, он не должен был быть здесь сейчас, спустя час после того времени, когда я ждал что он выйдет из школы, чтобы в очередной раз проехаться за ним по уже привычному мне маршруту. Практика же завела его на соседнюю улочку, обычно тихую и безлюдную. Практика выступала в лице тех самых подростков, которые только что спешно ретировались, я так понимаю. Лица нескольких из них я запомнил, будет нетрудно отыскать их. Мальчишка невозмутимо отряхивал то, что когда-то носило название "школьная форма", у его ног валялась его истерзанная сумка, содержимое которой валялось на асфальте. Я собрал его вещи в аккуратную стопочку, и сложил в сумку. Сиэль не обращал на меня никакого внимания, словно то, что я помогаю ему, в порядке вещей. Вместо того чтобы отдать сумку ему, я повесил ее на собственное плечо, и, окликнув мальчика, ободряюще улыбнулся. - Ты далеко живешь? У меня недалеко припаркована машина. Пойдем, я отвезу тебя. Надеюсь, мое персональное безумие улыбнется мне в ответ.