End Of The Beginning

- Себастьян? Голос в трубке сиплый и срывающийся, когда ваше горло, едва не перерезанное стальной удавкой, пришито обратно совместными усилиями бригады талантливых хирургов, другого ждать и не приходится, но вопреки желанию поскорее завершить разговор и уберечь свои слуховые рецепторы от столь раздражающих звуков, вслушиваться в это хрипение мне, как правило, приходится очень внимательно. - Слушаю. - Ты помнишь свой недавний запрос? - Не очень приятную, но, по крайней мере, связную речь моего информатора прерывает хриплый смех, лающий и надрывный, словно его обладатель обнаружил в своей последней фразе нечто необычайно остроумное. - Сиэль Фантомхайв. - Продолжает он, и я сразу напрягаюсь, пытаясь предугадать, что же такого он сейчас скажет мне про Сиэля. - Его отец работал с Томасом Джеффри. *** Знаете, как это бывает, когда в жизни все идет хорошо-хорошо, и вдруг становится хуже некуда? Вот у меня случилось примерно так. О произошедшем можно рассказать так, что слушатель будет рыдать от сочувствия, или как в сводке вечерних новостей - сухо, без эмоций, и всем, в общем-то, все равно. Мне не нужно ваше сочувствие, меня не злит ваше равнодушие. То, что случилось, случилось только со мной, и с теми, кого уже нет. Это только мое дело, только я решаю, как поступить, вернее, решил давно, и своей позиции четко придерживаюсь, поэтому воздержитесь от проповедей - ни к чему. Когда жизнь швыряет тебя на колени, заставляя ползать в дымящихся развалинах и подбирать израненными пальцами осколки былого, ты не задумываешься о том, что есть мораль и принципы. Вы имеете представление о равновесии, балансе в этом мире, законе сохранения энергии? Ненависть и разъедающее все ваше естество чувство мести расскажут вам об этом понятней, чем учитель физики в начальной школе, и для этого не нужно абстрагироваться и искать подходящие примеры - да вот же все, перед глазами Просто погрузись в ситуацию целиком, не отбивайся от реальности. Просто протяни руку и ощути всей поверхностью ладони растекающуюся кровь, медленно засыхающую на кончиках пальцев. Тебя кто-то обидел, тебе сделали больно - почему не причинить боль в ответ? Ты просто вернешь ее, нематериальную субстанцию своих чувств, поставишь знак равенства между двумя нехитрыми формулами. И будь увереннее, не говори "я не могу" и "так нельзя". Можно. Все можно. Тебе же только что доказали, разве нет? Не отталкивай реальность. Прячась в закутке, наспех построенном из нежелания верить и чувства страха и беспомощности, никто не будет в безопасности. Даже если картонные стены этой ненадежной постройки не развалятся сами, рано или поздно тебя обязательно вытащат прочь, выкрикнув в лицо правду и наградив затрещиной. Потому что жизнь никогда не смеется вместе с тобой - только над тобой и твоими жалкими потугами выстоять, выжить в водовороте событий, куда она, предвкушая интересный поворот сюжета, бездумно бросает тебя, не считаясь с твоим мнением. В тот день, когда я переступил порог уютной гостиной родительского дома, мне показалось, это сон. Я сплю и все не по-настоящему. Это просто обман. Это просто игра. Представление, о котором мне не сказали, дабы не испортить заранее сюрприза, чтобы получить должный эффект и в конце сорвать маски с веселыми криками "Розыгрыш! Неужели поверил?" Он ни черта не смыслил в этом, совершенно. Декорации были абсолютно безвкусны, сюжет вызывающе вульгарен и размыт. А подборка актеров - даже это он сделал отвратительно. Мои родители совсем не подходят на роль трупов, что за бред? Моя мать ненавидит красный цвет, так как он затесался в интерьер, почему я вижу его повсюду? Брызги красной краски на легких занавесях, на светлой обивке дивана и кресел, на обращенных ко мне бескровных лицах, застывших в выражении смертельной муки и страдания. А это краска, это не кровь - так я думал тогда. Я знал, как достичь настолько похожего эффекта, это знает любой из курса химии: сульфат железа с родонитом калия дает цвет артериальной крови. И это совсем не страшно. Это всего лишь игра. Просто сон, и мне нужно проснуться. Представление, и я не хочу смотреть до конца, я хочу выйти из зала. Отступив назад, я почувствовал под подошвой легких теннисных туфель что-то округло-мягкое, ощущения, будто я наступил на небольшую сливу. Я поднял ногу и посмотрел вниз. С пушистого ковра, ворсинки которого склеились от впитавшейся в них крови, оплетенный тонкими нитями разорванных сосудов и капилляров на меня смотрел подернувшийся мутной пленкой голубой глаз моей матери. *** Сиэль все же сел в мою машину, однако не думаю, что его решение обуславливалось горячим желанием провести в моей компании следующие несколько часов. Я видел, что за ним, соблюдая дистанцию в несколько шагов, шла компания подростков приблизительно того же состава что и в тот день, когда я обнаружил Сиэля, всего избитого, на тихой улочке этого района. Я внимательно вгляделся в их лица - жаль, никто из них не обратился к другому по имени, так было бы гораздо легче, да и более подробная информация о них мне не помешает. От проносящихся у меня в голове мыслей, на губах появилась кривая усмешка - сказывался профессиональный подход к делу, я привык делать все идеально, уделяя внимание даже деталям, чтобы потом было не за что зацепиться, никак не подкопаться. Сиэль не замечал меня, и я вышел из тени раскидистого дуба, возникнув прямо перед ним, расстроив планы той шайки-лейки и начиная осуществление своих собственных. Предложение проехаться он воспринял с явной неохотой, однако вполне разумно рассчитал, что наличие новых синяков ему веселья не прибавит, поэтому в итоге я увел мальчишку из-под носа раздосадованных сверстников и на некоторое время получил его в личное пользование. - Ты не туда свернул. - Сообщает мне Сиэль после пятиминутного молчания, когда я, разворачивая руль, направляю машину в сторону, прямо противоположную той, где находится особняк малолетнего главы семьи Фантомхайв. - Мой дом в другой стороне. - Я помню. Но мы едем не к тебе домой. - И почему ты ставишь меня в известность только сейчас? Лицо Сиэля выражает холодное презрение, он окидывает меня взглядом, выражающим требование дать немедленное объяснение сложившейся ситуации. - Я все же думаю, тебе нужно показаться врачу. Но не похоже, чтобы ты этого хотел. - И поэтому ты решил проявить самодеятельность? Я улыбаюсь. - Да. Именно поэтому. Он молчит, но я отчетливо ощущаю все его недовольство, все возмущение и взбунтовавшееся самолюбие. Я старше, я сильнее, я опытнее него - Сиэля это не волнует. Он считает, что все должно быть так, как хочет он, он воспринимает любое действие, несоответствующее его воле, как выпад против своей личности, он диктует свои правила. Если на землю упадет метеорит, и это каким-то образом не совпадет с его планами, он посчитает себя оскорбленным. Даже катаклизмы должны учитывать его волю, настроение, и то, какая из стройных ног мальчишки оказалась на пушистом персидском ковре первой сегодня утром. Непомерная гордость, которая неизменно нанесет, уже наносит ему предательские удары в спину остро заточенным ножом с изогнутым лезвием - потому что все не может быть исключительно так, как ты того хочешь. Человеку негордому это перенести легче, но когда ты сажаешь себя на высокий трон, возводишь на пьедестал и пропагандируешь культ личности, падение всегда не представляется заманчивой перспективой. Гордость предполагает одиночество. Никто не будет проявлять к тебе большего внимания и почтения, чем ты сам, никто не будет так же ревностно отстаивать твои принципы. Хочешь внимания? Тепла? Любви? Такие чувства как дружба и любовь, предполагают самопожертвование с обеих сторон, иначе это не отношения, а просто рабство. Но ты же не способен не самопожертвование. Отказаться от чего-то только потому, что это нужно кому-то другому, не тебе - сможешь? Каков твой отрицательный ответ? Родись Сиэль пару сотен лет назад, из него вышел бы отличный феодал. Возможно, наличие батальона слуг, всегда готовых к эксплуатации, настроенных выполнить любой его каприз и избавить Сиэля от любых хлопот, не положенных его Светлости Графу Фантомхайв по статусу, несколько смягчила бы его, хотя возможно, наоборот - это лишь вызвало прогресс его тирании, сейчас находящейся в стадии зародыша. Гордого человека хочется унизить, гордого человека хочется сломать. Это стремление возникает чисто на подсознательном уровне, и часто даже не доходит до осознания, выливаясь в беспричинную ненависть - гордость предполагает ее со стороны окружающих. *** Для меня всегда было просто сблизиться с людьми, расположить к себе, вызвать доверие. Заставить делать то, что нужно мне, выдавать мои мысли за их собственные - это все моя работа, моя чертова работа. Думаете, максимальные стремления заказчиков ограничиваются желанием увидеть своего недруга с аккуратным пулевым отверстием во лбу, белом, без малейших следов крови или склизких комочков мозга - не стоит забывать об эстетике и утонченном вкусе английских денди. Сейчас уже недостаточно просто лишить жизни, многие люди придают куда большее значение деталям, и знаете, я прекрасно понимаю их. Немного скосив глаза, вы смотрите вперед, и перед вашим лицом зияет черное дуло пистолета. Холодный липкий пот, струящийся по лбу и вискам, судорожное дыхание, переходящее в неконтролируемые всхлипы. Палец, который сейчас играет с вашей жизнью так же, как с податливым курком, вот сейчас пистолет окажется приставленным к вашему лбу, палец надавит сильнее, и раздастся выстрел. Это страшно. Но это быстро - умер, и все. А ведь на одной планете с нами живет довольно значительный процент людей, которые умирают медленно и мучительно, которые мечтают о дуле пистолета, приставленного ко лбу, к виску, груди - эти люди, для которых смерть тянется днями, неделями, годами. Они не настолько привередливы, чтобы вызывать в вас раздражение, в своих попытках выбрать что-то конкретное, они ждут того момента, который положит конец их жалкому существованию. Почему бы не довести своего врага до того состояния, когда он будет молить о смерти, выпрашивать ее у вас, как великую милость? Нужно хорошенько прощупать почву, на которую вы только что ступили, нужно найти все слабости и уязвимые места. Заставить жертву корчиться от боли на грязном бетонном полу, сдирать с изрезанных, окровавленных рук новые полоски кожи и медленно вспарывать дрожащий от страха живот, брезгливо смотря на вываливающиеся из раскрытых недр организма, внутренности - это успеется всегда. Камера пыток работает круглосуточно по будням, без перерывов на обед, и даже в выходные для меня не составляет больших проблем попасть туда - у меня есть ключ. Но ведь можно не ограничиваться физической болью. Человека можно заставить испытать муки душевные, а для этого мне нужно узнать о нем побольше, понять его цели, увидеть мечты. Я как долбаный психоаналитик - разбираюсь во всех шестеренках и винтиках человеческого разума лучше, чем их обладатели, заставляю их вертеться так, как нужно мне или наоборот, пускаю все на самотек. Я могу не без гордости заявить, что вижу других людей насквозь, но это вовсе не означает, что я снисхожу до того, чтобы пытаться понять их. Потому что мне все равно. Меня не интересуют чужие желания, мне не хочется вникать в чужую боль - чужие эмоции лишь ненужный багаж, когда порой хочется избавиться от своих собственных. Это нужно лишь для работы, не для меня, и поэтому я добиваюсь успеха в общении с людьми механически, но для меня это не несет абсолютно никакой ценности. Но в этот раз все по-другому. *** - Просто так играть не интересно. - Улыбаюсь я Сиэлю, выдвигая стул и удобно устраиваясь напротив него. - Если хочешь играть на деньги, то иди в казино. - Отрезает он. В голосе мальчишки равнодушие и холод, можно подумать, он оказывает мне неоценимую услугу, соглашаясь сыграть со мной эту партию в шахматы. Сохраняя на губах снисходительную улыбку, я слежу за тем, как он устанавливает на своей половине доски черного короля, давая знать, что выбрал цвет. - Ну почему же на деньги? Я неспешно расставляю остальные шахматные фигуры по монохромным клеткам. Как забавно: в этот раз я на "светлой" стороне. Необычно. - Гораздо интереснее играть на желания. Сиэль смотрит мне в глаза, а затем переводит взгляд на мои пальцы, вертящие белого коня. - На желания. - Повторяет он и ухмыляется. - Отлично. В таком случае, если выиграю я, ты сотрешь этот идиотский лак и не будешь красить ногти неделю. Я ставлю последнюю фигуру на надлежащее ей место и откидываюсь на спинку стула. - Хорошо. Но если проиграешь ты, то я лично выкрашу лаком твои ногти, и прослежу, чтобы ты ходил так неделю. Сиэль посылает уничижительный взгляд в сторону рассмеявшихся Маргарет и Беллы. Он оценивает мой первый ход и выдвигает вперед черную пешку. - Согласен. Нужно признать, Сиэль превосходно играл в шахматы, мне вовсе не нужно было поддаваться или делать вид, что я задумался над тем, как выйти из создавшейся в ходе игры, неблагоприятной для меня ситуации - потому что мне действительно приходилось задуматься. Сиэль играл азартно, но четко и объективно оценивая возможности каждой категории фигур. Он играл так, словно на этом раскрашенном куске дерева разворачивалась настоящая битва, и в то же время всем своим видом показывал, что отдает себе полный отчет в том, что это всего лишь игра. После сорока минут нашего "нависания" над шахматной доской женщины изрядно заскучали и, попросив "мальчиков" извинить их, удалились на кухню - организовывать чай. Сиэль сосредоточенно расставлял мне стратегические ловушки, я обходил их и переходил в наступление. Это было интересно - играть с ним. Но конечно все закончилось, когда я выиграл. Когда Аннабелла входит в комнату, я крепко сжимаю тонкие пальцы Сиэля, который наконец перестал шипеть злобное "Пусти!" и прекратил тщетные попытки выдернуть свою ладонь из моего захвата. - Белла, у тебя не найдется черного лака? - Спрашиваю я у нее, и она улыбается. - Все же выиграл, да? Черного... - Она качает головой. - Черного нет. Есть розовый, красный, белый и золотистый. Такой не пойдет? - Пойдет? - Осведомляюсь я у Сиэля, невинно округляя глаза, и с наслаждением наблюдая, как его бледное личико заливается краской негодования, а ладонью ощущаю нервное подергивание его пальцев. - А это не может подождать до завтра? - Цедит он сквозь зубы, а я широко улыбаюсь - само великодушие и, сжав напоследок, выпускаю его руку. - Конечно может. Завтра я принесу свой. Он очень стойкий. Я регулярно появляюсь в доме Сиэля Фантомхайв, не смея отклонить настойчивые приглашения его недалекой опекунши и ее кокетливой дочери, я регулярно приглашаю их выйти на вечернюю прогулку по бульвару, или посетить очередной роскошный ресторан - есть в их доме мне не позволяет внезапно проснувшаяся во мне забота о собственном здоровье. Однажды я пригласил их к себе на ужин, и Маргарет с Беллой были в восторге, но Сиэль отказался. Вот таким вот отвратительным образом обломал мою очередную попытку подойти немного ближе, с независимым видом выпроводил нас из особняка, заставив меня пожинать плоды своей же опрометчивости, и убивать вечер в компании двух разряженных клуш. Сейчас он идет слева от меня, на мою руку опирается Белла и восторженно вещает о ярких звездах, усеявших ночное небо и горящих вдали, словно миллионы светлячков. Я изредка поддакиваю, изрекая какое-нибудь подходящее замечание касательно того или иного созвездия, и краем глаза наблюдаю за Сиэлем. Молчит. - Разве не прекрасно, Сиэль? - Белла смотрит на него, выглядывая из-за моего плеча. - Ну что ты молчишь? Тебе что, совсем не о чем рассказать? - Ну... - Сиэль пожимает острыми плечиками, устремляя задумчивый взгляд куда-то вверх. - Почему же не о чем. Сегодня выяснилось, что мальчика, который ходит со мной на занятия, подкараулили в какой-то подворотне и вырезали ему глаз. - Сиэль! - Маргарет передергивает, и я вижу, как ее красивое лицо с безупречно наложенным макияжем искажает гримаса брезгливости. - Если тебе не интересно, не стоило просить рассказать. - Парирует он. Я смотрю на Сиэля, и вижу как его губы расплываются в садистской улыбке - он не жалеет ни о том, что испортил романтический экстаз, в который впала Белла, ни о том, что его школьный "приятель" Том Гилберт лишился глаза. Доволен, да? Прекрасно. Скажи, Сиэль, а ты хотя бы догадываешься, кто это сделал, кто, нахмурившись, погрозил указательным пальцем перед лицом одного из твоих обидчиков, и произвел некоторые изменения в основном составе неприятеля? Вертя пальцами зажженную сигарету, я возлежал на удобном диване и пускал к потолку струйки сизого дыма, а в голове сам собой выдвигался ящичек, из которого на меня приветливо смотрел несколько потрепанный каталог, на каждой странице которого детально рассматривались всевозможные решения вопроса, включая полезные советы и красочные изображения, накопленные за годы практики. Первая страница авторитетно заявляла, что лучшее решение вопроса - убить. В общем-то, вполне разумное решение, вполне применимое к конкретной ситуации. Просто устранить источник неприятностей. Но ведь это скучно, это практически моя работа. В этот раз мне не хотелось никого убивать - пока. Я хотел напугать, загнать в угол, сделать сначала одно, а потом и второе предупреждение, объяснить повторно, если до сопляка не дойдет с первого раза. Не нужно обижать Сиэля Фантомхайв. Не нужно злить Себастьяна Михаэлиса. Я всегда готов провести дополнительные занятия с тобой и твоими друзьями. Понимаешь, Том? И все задаром, совершенно бесплатно. И никаких обязательств - как в благотворительном обществе. Это было совсем легко: не составило труда подгадать момент, когда мальчишка останется один, и схватить его сзади, приложив лицом о каменную стену покосившегося здания. Томас Гилберт считал себя достаточно взрослым, чтобы посетить такое увеселительное заведение как бордель, вот только зря он выбрал столь глухой район. Мальчишка рассчитывал хорошо провести время, испытать острые ощущения, узнать что-то новое. Он и узнал. Связанный и не имеющий возможности пошевелиться, он что-то глухо мычал, издавая ужасающие хрипы, когда я аккуратно и неспешно вырезал его глаз. Мне бы хотелось слышать его крики, но лишние свидетели были ни к чему, поэтому я довольствовался тем, что есть. Гилберт остервенело царапал асфальт, ломая ногти и превращая подушечки пальцев в кровавое месиво. Чем не острые ощущения, согласитесь. Я оставил его там: истекающего кровью, перепачканного в грязи, трясущегося от боли и страха. Дойдя до ближайшего автомата, я вызвал скорую и сообщил точный адрес, по которому им нужно приехать, после чего неторопливо отправился домой. Никто не будет мстить за тебя, Сиэль, но мне это только на руку. Это я, только я буду тем, кто раскромсает твоих недругов на мелкие кусочки, а потом отряхнет ошметки мяса с черного плаща, брезгливо поморщившись. Так что, Сиэль, никаких догадок и предположений? Совсем никаких, ни малейших? Как скучно. *** Сиэль окидывает меня убийственным взглядом и садится в машину, громко хлопая дверцей. Вот уже почти неделя, как я забираю его из школы и отвожу в глазной институт, где врачи несколько минут прогревают глаз мальчишки синим светом, и выдают в небольших баночках какую-то мазь, приготовленную по индивидуальному рецепту. Сегодня по окончании сеанса, я уплатил в кассу за лечение, чем вызвал бурю возмущения со стороны Сиэля, рассчитывавшего взять все расходы за лечение собственной персоны на себя. - Мне не нужны твои деньги. - Я знаю. - Я не намерен быть у тебя в долгу. - Это я у тебя в долгу, Сиэль. Я нежно улыбаюсь мальчишке, и в его не скрытом повязкой глазу мелькает непонимание вперемешку с сомнением в стабильности моего душевного состояния. Знаете, когда я увидел его впервые, то подумал, что на меня свалилась куча проблем, ведь это так досадно: быть одержимым другим человеком, хотеть сделать для его благополучия все, что он пожелает, отдавать всего себя. Я не способен на такие чувства в принципе, но все принципы, по которым я жил все это время, внезапно оказались попраны. Я осознал, что съехал с катушек, что все мои представления о жизни, форме существования, все то, что я накапливал в себе годами, собралось неспешно ретироваться под шумок разбушевавшихся эмоций. Уступить место чему-то слабому, жалкому и отвратительному. Это отвратительно, когда ты слаб. Возникает неизменное чувство брезгливости, когда мы смотрим на слизняка, или небольшое отверстие, вход в раковину более прогрессивной в этом отношении улитки. Эта брешь в ее раковине, обуславливает ее беззащитность, эта беззащитность вызывает в нас отвращение. Когда ты весь - сплошные мысли о ком-то другом, ты слаб. Я был безумно зол на этого мальчишку, на это досадное недоразумение - его появление в моей жизни, его жизнь вообще. Вы же не подумали, что я мог обрадоваться подобному повороту событий, так ведь? Что, подумали? Нет, правда?.. Это просто смешно, уверяю вас. Сиэль молчит, а когда я заговариваю с ним, отвечает сухо и односложно, выражая явное нежелание поддерживать беседу. Он ничего не спрашивает, но к моему сознанию словно бежит импульс его мыслей, я вижу в его глазах немые вопросы, на которые не собираюсь отвечать. По крайне мере так, чтобы он понял меня. Кто ты? Либо тот человек, образ которого любезно предлагаю тебе на рассмотрение, либо тот, о котором ты ничего не знаешь - других вариантов нет. Что ты обо мне знаешь? То, чего ты не хочешь говорить мне, то, чего, возможно, не знаешь о себе сам, но в то же время абсолютно ничего, не волнуйся. Что тебе нужно? Я не скажу тебе, Сиэль, прости. Но так ведь интересней, правда? Я ненавидел Сиэля Фантомхайв, который появился из ниоткуда, чтобы пустить всю мою налаженную и вполне обустроенную жизнь под откос - один лишь факт существования подобной персоны, является достаточной причиной для подобного чувства. Я ненавидел Сиэля Фантомхайв - так я думал. Я проклинал день, когда встретил его, и череду всех тех дней, переходящих в недели, месяцы и долгие года, что я не видел этого мальчишку. Мне думалось, мой личный мир, моя маленькая вселенная, которой я привык распоряжаться исключительно по собственному усмотрению, перевернулась, оказалось - у меня появился второй шанс. Томас Джеффри и Винсент Фантомхайв. Две переменные с несколько отличающимися между собой коэффициентами - кто бы мог подумать, что я смогу поставить знак равенства между ними?