***
Когда я слышу слово школа, почему-то сразу представляю невысокое здание в три-четыре этажа. Каково же было мое удивление, когда перед глазами предстал средневековый замок. Самый настоящий! Из камней, с башенками и колоннами. Что-то невероятное и завораживающее. У школы нас встретила женщина в мантии и остроконечной шляпе. Совсем, как волшебница! Конечно, нам говорили, что школа необычная, но чтобы настолько! Чему здесь детей учат? Женщина, профессор Макгонагалл, поприветствовала нас, сказав, что Хогвартс — школа чародейства и волшебства. Дальше я не слушала. В голове засела эта фраза. Такие школы бывают? Скорее, целенаправленнее спросить, а магия разве не выдумка? Вспоминая проход через стену и глядя, на женщину в остроконечной шляпе, я была уже не совсем уверена. А вдруг здесь учатся одни психи? Или это психбольница? Со мной в комнате вполне могут жить Наполеон и Далида! А сама-то я… Вполне сойду за Эдит Пиаф! Только бы перекраситься! Эта мысль меня невероятно позабавила и я не удержалась от смешка. Профессор строго на меня посмотрела, но продолжила уверенно рассказывать о том, что нам предстоит пройти в ближайшее время: распределение на факультеты, традиционный пир и отбой. Сейчас большие дубовые двери откроются, и мы попадем в Большой зал, где нас уже ждут ученики и преподаватели. Двери открываются. Первое, что бросается в глаза — четыре длинных стола и множество свечей на потолке, подвешенных в воздухе, словно полчище светлячков. Поверх свечей виден потолок, весь усеянный звездами. От восторга Лиз открыла рот и всю дорогу вдоль столов прошла, задрав голову. Кроме четырех столов, в зале находился еще один: не такой длинный, стоящий перпендикулярно остальным. За ним сидели преподаватели, один причудливей другого. Во главе стола на троне, как показалось Лиз, сидел старец. Ее взгляд задержался на нем, уж слишком он был чудаковат для обычного мира. «Так вот, что это значит!», — пронеслось в голове у девочки. На вид этому старцу было лет сто, не меньше: длинные седые волосы, борода до пояса, дорогое одеяние пурпурного цвета, и очки-полумесяцы. Лиз посмотрела в его глаза, остановившиеся на ней, и будто бы упала в омут — чистые голубые глаза проникали в самую суть, в глубину ее мыслей. Старик чуть заметно наклонил голову, приветствуя ребят, на что Лиз улыбнулась. — Итак, — послышался голос профессора Макгонагалл. — Сейчас каждому на голову будет надета Распределительная шляпа, которая и назовет факультет, на котором вы будете жить в течение ближайшего года. Кто хочет начать? — Просто шляпу надеть? — улыбаясь, спросила Лиз. Профессор кивнула. — Тогда, я первая, — с готовностью произнесла она, делая шаг вперед. Девочка уселась на стул и посмотрела в зал: четыре стола, сотни учеников — все затаили дыхание. — Чувствую в тебе талант. И колоссальное упорство. Трудолюбие, — заговорил чей-то голос в голове у девочки. Лиз испуганно дернулась, но успокоилась, услышав голос профессора «Это только шляпа». — Тебе подошел бы Когтевран. Хотя… Погодите-ка… Я чувствую в тебе смелость, жертвенность и доброту. Ты бы прекрасно смотрелась и в Гриффиндоре, и в Пуффендуе. — Определитесь уже, пожалуйста, — поторопила шляпу девочка. Адам тихо рассмеялся и покачал головой. — Пусть будет по-твоему. Я решил. Да, точно. Гриффиндор! Отдавая шляпу профессору, Лиз спросила: — К какому столу мне нужно идти? — Второй справа. Улыбнувшись Адаму, Лиз направилась к гриффиндорскому столу. Она хотела было сесть с краю, но кто-то позвал ее по имени. — Лиз, иди к нам! — два рыжих совершенно одинаковых парня звали ее. Подойдя к ним, она спросила: — У меня в глазах двоится или вы близнецы? — Близнецы. Я Фред, а это мой непутевый и менее симпатичный брат Джордж. Садись, — пригласил один из парней. — Спасибо, — рассмеялась девочка. — А я Лиз. Рада знакомству. Распределение продолжалось. На факультет Гриффиндора больше никого не распределили. — Позволь нам представить наших друзей, — наиграно-торжественным тоном начал один из братьев. — Рядом с тобой сидят Гермиона, наша ходячая гриффиндорская энциклопедия, и Джинни, наша младшая сестра. А напротив, слева направо — Гарри Поттер, наша местная знаменитость (закатив глаза сказал Фред), его крестный Сириус Блэк и Рон Уизли, еще один наш брат. — А я Элизабет Остин. Рада со всеми вами познакомиться, — добродушно произнесла девочка, глядя каждому в глаза. — А мы как рады! — сказал один из братьев. Фред? Джордж? Не важно. — Мистер Блэк, можно вопрос? — робко спросила Лиз. — Конечно. Только зови меня Сириус, — попросил мужчина. — Хорошо. Что вы делаете за столом учеников? — Я пришел поддержать Гарри и заодно поесть, — рассмеявшись, ответил Сириус. — Ну, а если серьезно, я возглавляю охрану замка. — Как интересно, — искренне сказала Лиз. — Мне кажется, здесь можно запросто заблудиться. Замок просто огромен! — Не то слово! У нас пару лет назад здесь первокурсник потерялся. Так его два месяца искали, — начал один из братьев. — Да-да, а нашли только скелет. Так что не гуляй одна, а то поминай, как звали, — закончил другой. — Ну, хватит, — встрял Сириус. — Не слушай этих обормотов. А вы, — обращаясь к близнецам, сказал мужчина: — прекращайте шутить. — Кстати, — перебил Сириуса Фред. — Ты первая, кто спокойно реагирует на Гарри. Обычно от него либо все шарахаются, либо бегут брать автографы. — Мне это знакомо, — с пониманием сказала Лиз, глядя на парня. — За последние четыре-пять лет, вы первые, кто нормально реагирует на меня.***
Моего друга Адама распределили в Когтевран. За ним отправилось еще четверо. В Пуффендуе обосновалось семеро. В Слизерин попали шестеро. В Гриффиндоре я одна. И того девятнадцать детей. — Странно… — вслух сказала я. — Что именно тебе кажется странным? — спросила Гермиона. — Почему на вашем факультете только я одна? — Ничего странного, — сказала девочка, будто бы сообщая прогноз погоды. — Просто ты подходишь нам. — Это и странно. Как можно определить, к какому факультету отнести человека? — На каждый факультет отбирают в зависимости от склада ума, характера и внутренних качеств. Гриффиндор факультет отважных и благородных, Слизерин — хитрецов, ставящих чистую кровь превыше всего, Пуффендуй — ценят трудолюбие и верность, Когтевран — ум, творчество, находчивость. — Вот почему шляпа хотела отправить меня в Когтевран, — задумчиво произнесла Лиз. — Странно, что не отправила… — Это значит, что в тебе чести и благородства больше, чем хитрости, — заметил Сириус. — Или ума, — простодушно вставил Фред, и все рассмеялись.***
— Да будет пир! — сказал директор, хлопнул в ладоши и на столе появились всевозможные блюда. — Вот это да! — воскликнула Лиз. — Я в жизни столько еды не видела! Даже в Италии! — Ты была в Италии? — с интересом спросила Джинни. — Да. В начале года. Там люди влюблены в две вещи: еду и красоту. Они любят поесть и делают это так вкусно и красиво. По правде говоря, они все делают красиво. Очень страстный народ. — А где ты еще была? — спросил Гарри, впервые сказав что-то за вечер. — Проще, наверное, спросить, где я не была. Я как-то начинала считать страны, но сбилась на сорок третьей. — А где тебе больше всего понравилось? — задал другой вопрос Гарри. — Даже не знаю., — отложив вилку с ножом, сказала она. — Каждая страна особенная. Если честно, я могла судить по всей стране только по публике, что приходила на концерты потому, что по самим городам я не гуляла. Не было времени. Зато я могу все рассказать о зрителях! — воодушевленно произнесла Лиз. — Самая сумасшедшая публика во Франции и Италии. В Канаде очень радушные жители. В Англии все немного зажатые, в России надо раскачивать публику, но раскачав, уже не остановить. В Испании и Латинской Америке очень эмоциональные люди, горячо встречающие и провожающие. Если так задуматься, я не была только в Африке. — Как интересно, — вздохнула Джинни. — А я только в Египте была. — А я как раз и не была! — рассмеялась Лиз. — Не расстраивайся. Еще вся жизнь впереди. И вообще, я бы хотела посетить эти страны просто так, как турист, а не с концертным туром. Хотела бы посмотреть достопримечательности, архитектуру, узнать историю, познакомиться с культурой. А то, что я пока видела — верхушка айсберга. — Ты много путешествуешь, — заметил Сириус. «Это правда!» — согласилась Лиз. — А где твой дом? — Хм… У меня его нет… Я житель Мира. Живу в небе, — рассмеявшись из-за выражения лиц своих собеседников, Лиз пояснила: — Я очень много времени провожу в самолетах. Все рассмеялись. — Кстати, а что там за чаша стоит? — спросила она. — О, это Кубок Огня, — с придыханием сказал Фред. — В этом году в школе проходит Турнир Трех Волшебников. От школы будет выступать один из учеников… — начала Сириус. — Достигший семнадцатилетнего возраста, — хмуро заметил Джордж. — Да. И они будут участвовать в различных магических состязаниях, — закончил мужчина. — А почему только семнадцатилетние? — удивленно спросила Лиз. — Вот видите, даже она не понимает почему! — вставил Фред. — Все дело в том, — подчеркивая каждое слово, заговорил Сириус. — Что это очень опасный турнир. В нем нередко погибали участники. Необходимо обладать достаточными знаниями и навыками, чтобы справляться с заданиями. Поэтому, чтобы избежать несчастных случаев, было введено такое ограничение. — Справедливо, — сказала Лиз. — Но сейчас, мне надо что-нибудь съесть, — заключила она. Только потянувшись к блюду с куриными крылышками, она разочарованно выдохнула — вся еда исчезла. Но вдруг на ее месте появились сладости на любой вкус и аппетит. — Вот это чудеса! — хлопнув в ладоши, воскликнула девочка. — Налетай, — воскликнул Рон и стал шустро накладывать себе в тарелку. — Ой, а мне многого нельзя, — спохватилась Лиз. — Это как? — с недоумением спросил Рон. Ложка с шариком мороженого остановилась на полпути к его рту. — Плохо для голоса. — У тебя завтра концерт? — резонно спросил он. — Нет. — Тогда налетай, — непринужденно сказал парень, целиком поглощая шарик шоколадного мороженого. — Знаешь, а ты прав! — рассмеялась Лиз. Еще шустрее она наложила себе всего, до чего дотягивались руки. — Господи, как же вкусно! За этот кусок не жалко и умереть! Божественное пирожное… Боже, мороженое! Сто лет его не ела! — между подходами выдавала Лиз. — Ты так всё это ешь, что хочется самому попробовать, — с готовностью сказал Сириус и наложил себе того же. Не успела Лиз доесть пятый шарик мороженого, как кто-то схватил ее за плечо. — Ты что это тут делаешь? — Ем, миссис Смит. С бооольшим аппетитом. Хотите? — протягивая кусок пирога, спросила Лиз. — Нет, благодарю, — строго сказала она. — Что-то случилось? — наслаждаясь пирогом, спросила девочка. — До полуночи мы должны сдать песню Адама, — сказала она. — О-о-о, это плохо! Это же плохо, да? — Не то слово! Придется записываться сейчас. — Как сейчас? — выронив недоеденный кусок, спросила Лиз. — При полном зале? — Директор Дамблдор пообещал решить этот вопрос, — миссис Смит уже направилась к столу Когтеврана, как вдруг Лиз спросила: — А что-нибудь слышно о моей песне? Когда мне нужно ее сдать? Миссис Смит остановилась и с сочувствием посмотрела на девочку: — Они нашли другую исполнительницу для этой песни. Постарше… Миссис Смит засеменила к Адаму, оставив Лиз, которую распирало от негодования. — Мою песню! — воскликнула Лиз. — Что случилось? — спросил Сириус. — Я два месяца готовила к записи песню, саундтрек к одному фильму, а они отдали ее другой. МОЮ песню! Это нечестно! — Эм… так бывает, — снисходительно произнес мужчина, на что получил в ответ гневный взгляд. — Нет! Так не бывает и не будет! Лиз вскочила на ноги и направилась к преподавательскому столу, где миссис Смит в компании Адама готовилась к записи. Многие студенты оборачивались и смотрели ей вслед, но Лиз это не волновало. Ее заботила лишь песня, которую у нее стащили из-под носа. — Миссис Смит, — произнесла решительно Лиз. — Л-и-з, — обреченно протянула женщина, оборачиваясь. — Это моя песня, вы же знаете! — негодующе заговорила Лиз. — Я работала над ней месяцами! Я… — Они хотят другую исполнительницу… — Постарше, — уточнила Лиз. — Именно. — Но вы же знаете, что она моя! Я могу ее спеть! Я хочу… Пожалуйста… — Что я могу сделать, Лиз? — раздраженно спросила миссис Смит. Лиз задумалась. — Я… я не знаю… — Вот и я не знаю. У Лиз проступили слезы. — Просто так нечестно… — девочка уставилась в пол. Женщина тяжело вздохнув, закатила глаза. — У меня есть демо-версия их аранжировки. Если хочешь, можем записать под нее, но гарантии нет, что они тебя выберут. Лиз просияла и обняла женщину. — Спасибо, спасибо, спасибо! — Споешь после Адама, — хмуро произнесла миссис Смит, сдерживая улыбку из-за счастливого вида девочки. Лиз бросилась к своему столу и полезла в сумку за микрофоном. — Ну что? — на девочку все смотрели вопросительно. — Мне разрешили спеть! Я им покажу! — довольно произнесла Лиз и побежала обратно к преподавательскому столу. Через какое-то время у левой стены между преподавательским столом и слизеринским, встал Адам, готовый петь. Директор сделал заявление, попросив всех помолчать во время записи и насладиться музыкой. Миссис Смит встала напротив Адама в шагах десяти, готовая снимать все на камеру. Дав отмашку Патрику, который сидел за аппаратурой, женщина принялась снимать. Лиз наблюдала за всем этим со стороны, сидя на каменном полу, раскачиваясь и подпевая шепотом. Она написала слова к этой песне, поэтому, слушая сейчас практически окончательную ее версию, получала неимоверное удовольствие. Адам пел: Мне нужна еще одна история, Нечто, чтобы рвалось из груди. Моя жизнь стала скучна, Мне нужно хоть что-то, в чем я мог бы признаться… Пока мои рукава не запачкались в крови От правды, что я поведал, Поверь мне: я честен, клянусь. Решил, что я задремал? Нет, Я наготове, так что… Скажи, что ты хочешь услышать, Что-то, как в те годы… Устав от всей фальши, Собираюсь выдать все свои секреты. В этот раз не надо еще одной совершенной реплики, И плевать, что критики никогда не выстроятся в очередь… Я собираюсь выдать все свои секреты… Мой Бог, удивительно, как мы зашли так далеко! Кажется, словно мы гонимся за всеми теми звездами, Что ездят на сияющих черных автомобилях. И каждый день я читаю новости: Всё проблемы, что мы могли бы решить. И когда ситуация набирает обороты, Просто запиши об этом альбом, Спев об этом прямо и холодно… Мне не нравится мое течение, нет, так что… Скажи, что ты хочешь услышать, Что-то, как в те годы… Устав от всей фальши, Собираюсь выдать все свои секреты. В этот раз не надо еще одной совершенной реплики, И плевать, что критики никогда не выстроятся в очередь… Я собираюсь выдать все свои секреты… О, нет ни благоразумия, ни стыда, У меня нет семьи, которую я могу обвинять. Просто не дай мне исчезнуть! Я расскажу тебе обо всем… Так скажи, что ты хочешь услышать, Что-то, как в те годы… Устав от всей фальши, Собираюсь выдать все свои секреты. В этот раз не надо еще одной совершенной реплики, И плевать, что критики никогда не выстроятся в очередь… Я собираюсь выдать все свои секреты… Так скажи, что ты хочешь услышать, Что-то, как в те годы… Устав от всей фальши, Собираюсь выдать все свои секреты. В этот раз не надо еще одной совершенной реплики, И плевать, что критики никогда не выстроятся в очередь… Я собираюсь выдать все свои секреты…***
— Ты только посмотри на нее, Джим, — не сводя глаз с девочки, сказала Лили. — Она совсем взрослая. — И красавица! Вся в тебя, — ответил Джеймс. Они наблюдали за ней с самого ее прибытия. Вот она первая садится на табурет для распределения, вот она уже знакомится со всеми, смеется и что-то рассказывает, а теперь идет к преподавательскому столу, суровая и резкая. Недолгий разговор с наставницей, и вот она уже на всех парах несется обратно к столу и возвращается с микрофоном в руках. Сейчас она села на каменный пол в нескольких шагах от них — ее можно хорошо рассмотреть. Длинные рыжие волосы, большие зеленые глаза, открытое лицо. Когда заиграла музыка, она посмотрела на парня и стала раскачиваться в такт песни, тихо подпевая. Когда песня закончилась, она взяла микрофон и постучала по нему пальцем — работает. Посмотрев на каждого из преподавателей, она задержалась на Лили. Она смотрела с такой нежностью на своего ребенка, что Лиз не удержалась и улыбнулась во весь рот. Женщина улыбнулась в ответ. Лиз встала и подошла к тому месту, где только что пел Адам. Парень занял ее место. Девочка стояла боком к залу. Так, чтобы в камеру попала лишь она одна. Миссис Смит стояла с камерой напротив. Обхватив покрепче микрофон, Лиз закрыла глаза и приготовилась. Заиграла музыка и ее голос зазвучал, отталкиваясь от стен и заполняя все пространство. Закрыты двери. Закрыт весь мир. Все битвы ушли из раненого сердца. На ту сторону, где Сны и тени играют, Словно дают перевести дух уставшим беженцам. Позови человека, Который изменит любовь, Он исцелит мир сердец, Нуждающихся в заботе. Он зажжет свет, Когда ты не сможешь понять, что делать дальше. Позови его. Он будет нужен тебе. Я закрываю глаза. Я помню тот момент, когда Твоя прекрасная любовь заполнила эту комнату Я плачу, Но это не поможет вернуть его. Если только упадет одинокая звезда… Позови человека, Который изменит любовь, Он исцелит мир сердец, Нуждающихся в заботе. Он зажжет свет, Когда ты не сможешь понять, что делать дальше. Позови человека. Он будет нужен тебе. Он нужен в хаосе и неразберихе, От равнин до городов. Нужен там, где гордые, ходящие по проводу, готовы упасть. Позови человека, Который изменит любовь, Может быть он сможет исцелить твое разбитое сердце, Зажжет свет, Сейчас, когда будущее неясно, Позови человека. Он нужен здесь. Позови человека. Он нужен здесь. Он нужен здесь. Он нужен здесь. Позови человека. Он нужен здесь, Здесь и сейчас. Лиз всегда старалась не просто произнести слова, но рассказать историю. Она часто пела с закрытыми глазами, много жестикулировала, старалась передать эмоции голосом, глазами. С самых первых аккордов она заставила зал обратиться вслух. Для них это выглядело слегка комично: девочка держала у рта какую-то палку и пела для женщины, стоявшей напротив и державшей перед собой маленькую коробочку. Но Лиз было все равно. Сейчас существовали только она и песня. Девочка пела так, словно в последний раз довелось это делать. В ее воображении был целый зал, внимающих ей зрителей. С такой страстью, напором звучал голос Лиз, а когда затих, эхо последних слов еще мгновение отражалось от стен. А затем… Тишина. Открыв глаза, она первым делам спросила: — Ну как? — Если они откажутся от твоей версии, я посчитаю их глухими ослами, — произнес Адам, стоя за спиной миссис Смит. Женщина недовольно фыркнула, а Лиз рассмеялась. — Что бы они сказали, услышав твои слова? — выключая микрофон, спросила девочка. — Подожди, может, ты споешь еще одну песню? — встрепенулась миссис Смит. — Какую? — спросила Лиз, чувствуя неладное. — Lʼoubli. Мне сказали, ты закончила текст еще неделю назад. — Адам! — воскликнула недовольно Лиз. — Это не я! Честное слово! — открестился от обвинений парень, а затем добавил: — Хотя… ты права, это я. Не сердись… — Она не готова, — сказала Лиз. — Не упрямься, Лиз. Все ждут только тебя. Музыка давно записана… — Я не… — Я пошла тебе на уступки, — заметила миссис Смит. Лиз поняла, что ее загнали в угол. Ей сделали одолжение, будет подло отказаться от просьбы. — Хорошо, — нехотя согласилась она. — Только дайте мне пару минут. Лиз отошла к стене, напротив которой должна была петь. Она непросто упрямилась, эта песня многое значила для нее. Девочка посвятила ее своей первой воспитательнице Изабель. Эта женщина защищала ее в приюте, подбадривала, верила в ее талант. А потом в миг все это исчезло. Она заболела Альцгеймером и позабыла ее. Словно она никогда не существовала в жизни Изабель. Лиз эта потеря далась с трудом. Совсем недавно Изабель умерла. Лиз написала для нее песню, но так и не спела ее. Все это время Лиз смотрела в пол, собираясь с духом. — Ты готова? — спросила миссис Смит. Лиз утвердительно кивнула. Заиграла музыка. Лиз сделала вздох и запела. Ее голос зазвучал не так легко и прозрачно, как до этого. В нем ощущалась тяжесть, грусть, боль утраченного… Она ходит по дому медленно, Все ее движения неловкие. Она выглядывает на улицу, Чтобы узнать, хорошая ли там погода. От кресла к дивану, От кресла к дивану. Ей не нужно ни о ком заботиться, По утрам она ставит лишь одну чашку на стол. Ничто для нее не будет таким, Как раньше. От кресла к дивану, От кресла к дивану. Забвение, забвение — это забыть Каждое действие, которое причиняет боль. Забвение… своими движениями Она стирает свои воспоминания, свою грусть. Забвение — это то, что на первый взгляд Причиняет страдание, Но для нее это то, Что помогает держаться. Во время проигрыша Лиз улыбнулась воспоминанию той радостной светлой Изабель, которая поселилась в ее памяти. Она и теперь все так же красива, В ее черных волосах Нет ни единой седой пряди. Она приняла свою судьбу и Свои воспоминания, которые исчезают От прошлого к настоящему, От прошлого Мы говорим с ней Обо всем и ни о чем, О ее детстве Да, она помнит его. Но от букета роз, Который я принесла Останется только аромат, И туманный образ. По щекам покатились слезы. С ожесточением Лиз запела припев. Она смотрела прямо в камеру, словно обращалась к ней, стремясь передать свою боль. Забвение, забвение — это забыть Каждое действие, которое причиняет боль. Забвение… своими движениями Она стирает свои воспоминания, свою грусть. Забвение — это то, что на первый взгляд Причиняет страдание, Но для нее это то, Что помогает держаться. Забвение, забвение — это забыть Каждое действие, которое причиняет боль. Забвение… своими движениями Она стирает свои воспоминания, свою грусть. Забвение — это то, что на первый взгляд Причиняет страдание, Но для нее это то, Что помогает держаться. Забвение разрывает ее сердце Чтобы от него ничего не осталось. Забвение — как спаситель, Это зло во благо. Забвение — это пространство, Которое никто не может понять, Но для нее — это место, В котором ее душа наконец находит покой. На последнем припеве Лиз настолько погрузилась в музыку и собственные чувства, что допевала уже с надрывом и слезами. Когда музыка остановилась, девочка все еще сотрясалась в рыданиях. Для нее это было слишком лично… Рано незажившие раны выставлять напоказ. Зал молчал, все взгляды обратились к девочке. Миссис Смит выключила камеру и сделала шаг навстречу, но Лиз отступила. Это отрезвило ее — здесь не время и не место таким проявлениям чувств. Это сугубо личное, не для публики. Быстрым движением руки девочка вытерла слезы, сделала глубокий вдох и посмотрела на женщину. — Это всё? Женщина кивнула, с жалостью глядя на Лиз. Та быстрым шагом пошла к гриффиндорскому столу. В зале по-прежнему стояла звенящая тишина. Сев на свое место, Лиз посмотрела на свою тарелку. — Какой пудинг выбрать? — вслух произнесла она, но никто не ответил. Лиз подняла глаза и увидела, что все ее знакомые смотрят на нее с сочувствием. — Какой мне выбрать пудинг: шоколадный или клубничный? — стараясь не расплакаться, требовательно спросила она. — Ну же… — с мольбой в голосе добавила девочка. — Я бы выбрал клубничный, — произнес Гарри. — Спасибо, — с благодарностью произнесла Лиз и принялась накладывать себе клубничный десерт. Через полчаса директор отправил всех спать. Лиз в компании гриффиндорских студентов отправилась в башню, где располагалась ее спальня. — Пойдем со мной, — сказала Гермиона. — Ты со мной в комнате. Уставшая, вымотавшаяся, Лиз молча пошла следом, не замечая ни лестниц, ни картин. Она просто шла за Гермионой. А той хватало ума не беспокоить девочку вопросами. Придя в их общую спальню, Лиз познакомилась с еще двумя девочками, жившими там: Парвати Патил и Лавандой Браун. Быстро натянув пижаму, Лиз упала в кровать и забылась беспокойным сном.***
В гостиной Гриффиндора сидело четверо: Поттеры и Блэк. — Сириус, что скажешь? — спросил Джеймс. — Рем, очень точно ее описал. Я могу лишь добавить талант. Ее голос, манера держаться. Она звезда. И эти ее слезы в конце второй песни… У меня мурашки бегали по спине. Не знаю, правда, про что она пела… — Мне кажется, она не играла. Такие эмоции из ничего не рождаются, — заметила Лили и, подумав, в замешательстве добавила: — Даже не знаю, в кого она такая. — Гарри, она тебе понравилась? — спросил сына отец. — Она очень интересно рассказывала про свои путешествия. А еще она понимает, что значит быть в центре всеобщего внимания. Она мне понравилась, пап. — Прекрасно. Наша дочь растет умной, доброй, талантливой девушкой, — подытожил Джеймс. — Жаль, что только мы не приложили к этому руку, — печально заметила Лили. — У нас все впереди, родная, — оптимистично сказал Джеймс, обнимая жену.