«Дорогая, любимая моя! Если чувства твои по-прежнему сильны, если зов сердца ты ценишь сильнее, чем звон золота, ответь: согласна ли ты бросить все и сбежать со мной хоть на край света? Мы отправимся настолько далеко, что никто не найдет нас и не будет мучить. Я все устрою. Если ты скажешь «да», я стану счастливейшим из смертных, и мы умчимся настолько быстро, насколько позволят лошади. Если же ты скажешь «нет» — что ж, я смирюсь, и наши пути больше никогда не пересекутся. Ответь как можно быстрее, не мучь меня неведеньем.
Твой навеки, Стэнли Сандерс»
Элиана почувствовала, как ее лицо заливает краска возбуждения. Внутри все словно сжалось от волнения, и сердце забилось часто-часто, словно птица, пойманная в силки. Девушка вскочила с места и, сжав записку в кулачок, заметалась по комнате, словно одержимая. Полы белого шелкового халата развевались за ней, словно движимые ветром. «О Господи, я не верю, не верю в это!» — то и дело повторяла про себя Элиана до тех пор, пока не прошла эйфория. Затем, когда запал прошел, девушка упала на кровать и призадумалась. «Побег — это, конечно, хорошо. Но я не буду чувствовать себя спокойно до тех пор, пока не буду знать каждый шаг, задуманный Стэном. Надо написать ему об этом». Для того, чтобы ответить на записку, Элиане нужны были перо и чернила, а все это находилось внизу, в кабинете отца. Выглянув из спальни и убедившись, что в доме тихо, девушка осторожно, словно кошка, прокралась в кабинет отца и зажгла там свечу. Склонившись над столом, она вывела на обратной стороне записки несколько слов: «Нам надо встретиться и все обсудить. Завтра в семь, на старом месте». Подписывать послание Элиана не стала, понимая, что возлюбленный все равно поймет, от кого оно. Задув свечу, девушка прокралась обратно, довольная своим маневром. Она снова свернула записку, подозвала голубку и, привязав послание к лапке, выпустила белую птицу в ночь. Элиана смотрела на птицу до тех пор, пока белое пятно не растворилось во мраке, а затем задула свечу на прикроватном столике.***
Закончив с неотложными делами, невесть откуда берущимися каждый день, Рихард потянулся и встал из-за стола. Часы в холле пробили шесть, и их гулкий звук дал хозяину знак, что любое дело, даже самое важное, необходимо отложить хотя бы на время. Граф внял этому сигналу и направился к конюшне. — Седлайте Кроноса, — бросил он конюху и подошел к тюку соломы, на котором он в прошлый раз оставил перчатки для верховой езды. Надев их, Круспе направился к выходу, ожидая полной готовности своего коня. Рихард взглянул на небо, отмечая его чистоту. Лишь на горизонте, там, где садилось солнце, клубились тучи, предвещая проливной холодный дождь. Однако мужчина все равно решил отправиться на конную прогулку, дабы вернуться домой со светлыми мыслями и продолжить работу с бумагами. Конюх вывел из стойла Кроноса, любимого коня герра Круспе. Это был вороной жеребец — красивый, породистый и стремительный, весь огонь и нетерпение. Длинная и густая черная грива была заботливо заплетена в косы, шерсть на темных боках лоснилась от отличного ухода. Кронос тихонько заржал, приветствуя хозяина, и ткнулся носом в его плечо. Рихард ласково похлопал животное по шее и вытащил из кармана сырую морковь и яблоко. — Держи, — проговорил он, и конь аккуратно взял шершавыми губами аппетитное лакомство. Когда Кронос доел, Рихард взял его под уздцы и повел прочь со двора, к кованым подъездным воротам. Там Рихард, как заправский наездник, вскочил в седло и послал коня легким галопом.***
Виконтесса Каролина Шарп принадлежала к той категории людей, которым насмешкою судьбы досталось доброе сердце и неказистая внешность. Помимо долговязости и нескладности, Кара обладала вытянутым лицом, напоминавшим лошадиную морду. Рот был большим и при улыбке отражал такие же большие, как у лошади, зубы. Глаза были бледно-голубыми, практически бесцветными. И только волосы, густые, каштановые, были единственной гордостью и красотой Каролины. Над ней либо тайком насмехались, либо в открытую жалели, поэтому девушка предпочитала большую часть времени проводить дома, дабы избегать насмешливых взглядов из-под веера, сопровождавших ее повсюду, и скользких мимолетных шуточек от благородных юношей. Тогда Кара напускала на себя спокойный и безмятежный вид, зачастую принимаемый всеми за глупость. Она засиделась в старых девках, так как ей было не под силу найти не только приличного жениха, но и такого же высокого, как и она. Именно роста мисс Шарп стыдилась больше всего — со своими метр восемьдесят три она была выше многих мужчин, и именно нежеланием смотреть на мужа свысока она аргументировала свой неприятный статус старой девы. Единственным подходящим кавалером был Стэнли Сандерс, нувориш. Высокий, жгучий брюнет. Но, увы, он был частым спутником Элианы де Круа, которой она, Кара, завидовала по-хорошему. Все было в ней статным и пропорциональным, не то что у самой Кары. И вот, на ее пальце кольцо — символ ее связи со Стэном Сандерсом. Каролина вытянула руку и, в который раз, полюбовалась на скромное золотое колечко. «Вот и на мою улицу пришел праздник», — подумала она и вытерла со лба лежащего в бреду ребенка липкий пот. Уже второй после помолвки день она навещала сына своей горничной, который уже несколько суток болел лихорадкой. Пока мать ребенка прислуживала господам, Каролина, минуя возмущения отца и нотации мачехи, выхаживала мальчика, готовя целебные снадобья. Этому ее научила покойная мать, которая разбиралась в травах и, в качестве развлечения, собирала «зеленую аптеку». После смерти матери, Каролина переняла ее опыт, помогая всем домочадцам: лечила инфлюэнцию у отца, головную боль у мачехи, и прочие болезни, с которыми могли бороться травы. Виконт Шарп считал увлечение дочери блажью — мол, лучше бы мужа себе подходящего искала да на балы ездила, чем травку собирала. Но Кара была непреклонна. Она улыбалась в ответ на отцовское бурчание и продолжала делать по-своему. Ее маленький пациент открыл глаза и прохрипел: — Пить… Мисс Шарп встрепенулась и протянула мальчику отвар из шалфея и корня аира: — Выпей это, Син. Сын горничной послушно выпил кружку отвара и снова повалился на подушки. Каролина снова протерла ему лоб чистой салфеткой, удовлетворенно отметив, что жар немного снизился, и ближе к ночи спадет совсем. Тогда маленький Син пойдет на поправку. В комнату зашла мать мальчика и присела в поклоне. Кара поднялась с места и подошла к ней, улыбаясь: — Ваш сын молодец, Молли. Еще немного, и он будет совершенно здоров. — Спасибо, мисс Шарп, — прошептала Молли, и ее глаза наполнились слезами. — Не плачьте, — Каролина потрепала горничную по плечу. — Вы словно ангел небесный, мисс Шарп, спасибо вам за все… — казалось, Молли вот-вот разрыдается. — Э… кхм… спасибо! — девушка смущенно откашлялась и вышла из комнаты. Уже поднимаясь по лестнице к себе в комнату, она услышала за своей спиной голос отца: — Ты где это была? Опять лечила кого-то из слуг? — Да, — ответила Каролина, поворачиваясь, — сын горничной Молли заболел. — Молли? Это такая маленькая смуглая? — Нет, отец, полненькая и светловолосая. — А-а-а… Ну да ладно, не важно. До каких пор ты будешь с ними нянчиться? — Отец, — мягко молвила Каролина, взирая на отца, — я уже помолвлена, так что тебе больше нечем меня попрекать. Я занималась врачеванием, занимаюсь и буду заниматься. А теперь извини, я устала. Пойду, прилягу. И только когда девушка оказалась на верхней площадке, до нее донеслось приглушенное бормотание виконта: — Совсем себя не жалеет… Кара улыбнулась и закрыла за собой дверь.***
Элиана притворилась больной, и теперь лежала, натянув одеяло до подбородка, чтобы родители не увидели зеленую амазонку, в которую она облачилась, готовясь к свиданию со Стэном. — Что у тебя болит, дитя мое? — встревоженно спросила Мадлен, проведя рукой по прохладному лбу дочери. — Жара нет… — Мигрень, наверное… — простонала Элиана, закатывая глаза. Мадлен покачала головой и поднялась с кровати, глядя на мужа: — Лечить бесполезно. Пускай отлежится, а мы одни поедем к Хантерсонам. Филипп пожал плечами: — Что ж, пускай. В самом деле, не ехать же ей с мигренью в гости. Отдыхай, дочь. Мы задержимся ненадолго. Родители вышли из комнаты, и Элиана облегченно вздохнула. Осталось только дождаться, когда за отцом и матерью захлопнется входная дверь — и можно будет выбираться из постели. Едва раздался долгожданный стук, и цокот копыт смолк вдали, девушка откинула одеяло и встала с кровати. Перед ней стояла дилемма: вылезти в окно или все-таки прокрасться через весь дом к черному входу, благо ключ у нее был во внутреннем кармане плаща? Поколебавшись с минуту, Элиана все-таки решилась выбраться через окно. Она закрыла дверь изнутри на ключ и открыла окно. От взгляда вниз у нее помутилось в голове, но девушка стряхнула с себя наваждение и залезла с ногами на подоконник. Ей оставалось лишь дотянуться до ближайшей ветки раскидистого орехового дерева, росшего возле ее окна, а потом слезть вниз, словно по лестнице — благо ветки позволяли. Такая ветка была прямо перед ней — всего в половине метра. Элиана наклонила корпус вперед и вытянула руки, но не достала. Тогда она решилась на отчаянный шаг. Глубоко вдохнув, девушка прыгнула и повисла на ветке, в нескольких метрах от земли. Казалось, что прошла вечность, прежде чем она, возблагодарив небо за перчатки на руках, нащупала ногами нижнюю ветку и продолжила нелегкий путь вниз. И вот, едва ее ноги коснулись земли, к облегченному вздоху Элианы примешались глухие раскаты грома, расколовшие небо.***
Рихард повернул к дому в тот самый момент, когда гром, прокатившись по небу, стал предвестником первых капель дождя. Однако к тому моменту, когда граф Геннегау мчал во весь опор домой, небеса разразились таким холодным осенним ливнем, что Круспе решил не рисковать понапрасну и остановиться в заброшенном доме в стороне от основной дороги. Мужчина поспешно спешился и, взяв Кроноса под уздцы, прошествовал к черному входу в домик. Там, привязав коня под широким навесом, он ударом ноги отворил запертую на проржавленный замок дверь и вошел в дом, надеясь переждать ненастье в сухом, пахнущем пылью, травой и опилками, домике.***
Элиана прибыла к месту встречи практически в то же время, что и Стэнли. К тому моменту дождь лил, словно из ведра, и черный плащ из черного сукна, который девушка догадалась надеть поверх амазонки, промок насквозь, и Элиана стала всерьез опасаться за свое здоровье — подхватить простуду под холодным осенним ливнем было раз плюнуть. И плакал бы тогда их побег. — Элиана! — Стэнли буквально стащил любимую с лошади, сжав ее в своих объятиях. Девушка ничего не ответила и лишь уткнулась лицом в плечо парня, вдыхая аромат его одеколона и сигар. Рихард, услышав за дверью подозрительные звуки, напрягся. А когда Сандерс громко произнес имя мадмуазель де Круа — и вовсе опешил. Понимая, что подслушивать чужой разговор — не хорошо, тем более, что честь джентльмена обязывала его объявить о своем присутствии, Круспе усилием воли сдержал свои благородные порывы. Он притаился у двери, желая услышать все подробности свидания своей будущей жены с объектом ее воздыхания. Стэн раскрыл зонтик, а затем произнес, отстраняя девушку от себя: — Ты хотела со мной встретиться? Почему? — Нам нужно обсудить детали побега. — Я же сказал, что в случае твоего согласия решу этот вопрос. Элиана покачала головой: — Все слишком серьезно, дорогой мой. Я знаю, что ты наверняка продумал все до мельчайших деталей, однако изволь и меня посвятить в свой план. Неужели ты не понимаешь, что, убегая с тобой, я рискую своей честью? Что я бросаю родителей и мистера Круспе? — Круспе? Поверить не могу, что в этот момент ты думаешь об этом перестарке! — хохотнул Стэнли, почему-то уязвленный до глубины души. А сам Рихард еле сдержался, чтобы не выскочить и не надрать шею этому наглому юнцу, посмевшего его оскорблять. — Граф — мой жених. И что бы ты там не говорил, он очень хороший человек. Я не хочу сделать ему больно, ведь кто-то уже когда-то так делал. — Но ты ведь хочешь сбежать со мной! — воскликнул Стэнли. — Совершенно верно, — кивнула Элиана. — Поэтому я здесь. И ты сейчас расскажешь мне свой план от первой до последней минуты. Понимая, что спорить бесполезно, Сандерс вздохнул и рассказал возлюбленной все: от момента ее побега через окно спальни (тут Элиана усмехнулась) и до их отплытия на корабле, который выходит из Ливерпуля первого ноября и идет в Ирландию. Круспе слушал план действий влюбленных и мотал себе на ус. В его голове постепенно созревал собственный, более коварный план, который мог бы разрушить все чаяния этих голубков. Ну а месть не заставит себя долго ждать. Элиана де Круа еще пожалеет, что хотела сделать попытку покрыть его имя позором…***
Элиана вернулась домой вся мокрая и продрогшая до костей. Пробравшись через черный ход в дом, она разулась в тесном коридорчике и кинула в чуланчик грязные сапожки и мокрый плащ, а затем прокралась к себе в спальню. Стянув мокрые волосы в тугой пучок на затылке, девушка позвонила служанке и потребовала приготовить ей ванную. Старая Мойра, экономка де Круа, собственноручно натаскала горячей воды в резную купальню и добавила в воду немного лавандового масла. Элиана поблагодарила ее и попросила покинуть спальню: — Я справлюсь сама, — проговорила она, распуская волосы и скидывая с себя халат. Ароматная горячая вода не только согрела ее, но и успокоила напряженные до предела нервы. Завтра она убежит со Стэнли Сандерсом в Ирландию. Элиана хихикнула и провела влажной мочалкой от плеча к кисти левой руки. Значит, у нее еще есть шанс стать миссис Сандерс. У нее, а не у костлявой Кары. Девушка сделала глубокий вдох и нырнула под воду. Этот маневр окончательно избавил ее от ненужных мыслей. Горячая вода и любимый аромат лаванды сделали свое дело. Элиана спокойно расчесала у зеркала волосы, надела ночную рубашку и отправилась спать. Едва она смежила веки, как услышала цокот копыт по мостовой, затихший у ее дома. «Родители приехали», — сонно подумала она и в ту же минуту провалилась в сон.***
Весь следующий день Элиана вела себя, как ни в чем не бывало: вышивала, читала, музицировала, болтала с матерью и даже принимала в гостях одну из подруг по пансионату — Кэтрин Глисон. За весь день она ни взглядом, ни словом не выдала волнения, поглотившего ее. Девушка мило улыбалась и была нежна и обходительна с родителями, в полной мере осознавая, что она их, возможно, больше не увидит. И вот, наступил вечер. Отужинав, Элиана сослалась на головную боль и поднялась к себе в спальню. Там, закрывшись изнутри, она приготовила себе узелок из смены платья и белья, а также веревку, ловко присвоенную из конюшни — ей не хотелось снова ползать по дереву, тем более ночью. Время текло медленно, словно густой мед из перевернутой банки. Элиана разнервничалась, ведь, как известно, ожидание утомляет, выжимает все соки и заставляет задуматься о верности принятого решения. Наконец, она услышала шорох под окном, и маленький камешек влетел через открытое окно, приземлившись на ковер. В тусклом свете одной-единственной свечи Элиана не смогла увидеть лица Стэна, а потому, шепнув: «Сейчас, спускаюсь», привязала веревку к ножке кровати и выкинула другой ее конец в окно. Затем, проявляя максимум осторожности, вылезла из окна, держась обеими руками за веревку так, словно от этого зависела ее жизнь. Ближе к земле ее подхватили сильные руки, крепко сжав узкую талию, и рядом с ухом раздался горячий шепот, который заставил ее похолодеть от ужаса: — Не тем рукам вы доверились, meinе liebe…