Лиловые сумерки

      Мадлен мчалась сквозь дождь и холод, не разбирая дороги из-за застилающих глаза слёз. Белая лошадь Элианы, которую мадам де Круа приказала седлать, неслась галопом, чувствуя свободу. Плащ сбился набок, уже не защищая женщину от ноябрьской стужи и холодного и мерзкого дождичка. Но Мадлен, казалось, не замечала никаких неудобств, презирая все преграды.       В душе ее царил беспросветный мрак, боль и отчаяние, вызванные утренним разговором.       «Как они могли?! Как они посмели?!» — проносились вихрем в голове де Круа мысли, вызывая новый поток слез, стынущих на ветру. Женщина ощущала себя ничтожеством, вещью, ни на что не годной тряпкой. Шлюхой, если угодно, продажной тварью, которой пользуются все, кому не лень. Мадлен не могла вынести осознания того, что ею швыряются, как отшвыривают от себя грязный ботинок. Ее душа и сердце болели, разрываемые отчаянием и рыданиями, словно калеными щипцами. Женщина не хотела больше жить, мечтая о том, что эта смирная кобылка под ней вдруг взбунтуется и скинет ее, Мадлен, под копыта, в грязь. Втопчет ее в эту бурую жижу, смешает с тем, с чем двое главных мужчин в ее жизни смешали ее всего полчаса назад.       В жизни больше не было смысла, он ушёл еще несколько недель назад, с дочерью. А остатки его были безжалостно выжжены Анри и Филиппом, их безбожными речами.       Мадлен мчалась до тех пор, пока не выехала к излучине Темзы. Там, резко натянув поводья, де Круа остановилась и спешилась. На чуть подрагивающих ногах она подошла к воде и упала на землю, сотрясаясь в рыданиях. Темные, неприветливые воды холодной реки равнодушно взирали на чужое горе, вынося на берег темно-зеленый ил и полусгнившие листья.       Всего на мгновение в голове женщины мелькнула мысль: а не отдаться ли на волю этой реки? Не окунуться ли в ее ледяные воды? В тот же миг, когда легкие ее наполнятся водой, разрываясь от боли и нехватки воздуха, все душевные терзания и обиды отступят, уступив блаженству смерти…       Мадлен даже наклонилась над рекой, равнодушно глядя на свое отражение. Еще немного — и вот она, свобода от оков душевной боли. Де Круа зажмурилась, готовясь к неизбежному, но тут в ее сознание проникло тихое жалостное ржание лошади. Секунду спустя Мадлен почувствовала у своего плеча теплое дыхание животного, на обнаженную кожу предплечья капнуло что-то горячее. Распахнув глаза, она с изумлением посмотрела на животное. Белая кобыла тихо заржала и легонько потерлась мордой о плечо женщины. Глаза лошади были полны слез, и эти соленые капли тихо падали на предплечье де Круа, приводя в чувство хозяйку.       Такое Мадлен видела впервые. Поднявшись с колен, женщина удивленно смотрела на то, как плачет лошадь. Казалось бы: что понимает это животное? Однако от бедного умишко кобылы не укрылось, что хозяйка хочет лишить себя жизни, и Мадлен вдруг остро осознала это. Прерывисто вздохнув, де Круа обхватила шею лошади и, зарывшись лицом в ее гриву, снова расплакалась, на этот раз от облегчения. Животное только что спасло ее от рокового шага.       Немного придя в себя, Мадлен вытерла слезы и закуталась в плащ, на поверку оказавшийся мужским. Судя по всему, он принадлежал Анри. Усмехнувшись, женщина вскочила в седло и, пару раз залихватски гикнув, направила лошадь прочь от Темзы. Она приняла решение никогда больше не возвращаться в тот холодный дом, в котором она прожила столько лет с Филиппом де Круа. Ее душа сейчас взывала о помощи. И найти ее Мадлен могла только в одном месте.       Спустя несколько минут женщина, мокрая с ног до головы и испачканная грязью, входила в Собор Святого Павла.       Внутри было тихо и пустынно, повсюду горели свечи, освещая распятие Христа, висевшее над кафедрой для проповедей. Сделав несколько шагов, Мадлен упала ниц, обратив свое бледное измученное лицо к распятию из красного дерева. Спаситель взирал на нее из-под полуприкрытых век, и от этого на душе становилось как-то легче, теплее. Все тревоги покидали женщину с каждым словом пылкой молитвы, возносимой к небесам.       Уже под конец, обессилев от собственных слов, Мадлен рухнула на каменные плиты пола, и в этот самый момент почувствовала, как кто-то прикоснулся к ней:       — Мадам? Что с вами? Вам плохо?       Где-то она уже слышала этот голос. Но где?       Де Круа подняла глаза на говорившего и встретилась взглядом с Джоном Торном.       — Я вас знаю, — проговорила она, — вы — друг моего зятя, мистер Торн.       — Совершенно верно, — кивнул мужчина. — Что привело вас сюда, мадам де Круа? Что случилось?       Мадлен поднялась с каменных плит пола, опираясь на руку Джона.       — Я рассталась с мужем, мистер Торн. Он отказался от меня, словно от поношенного башмака. И я ушла из дома.       «Зачем я это все говорю ему?» — поразилась женщина, позволяя усадить себя на скамью.       Джон взял ее руки в свои и сочувственно сжал. Его ладони были теплыми, и тепло от них проникало в каждую клеточку измученного тела Мадлен, поднимаясь от ладоней к плечам, от плеч — к животу и спине, ниже, к ногам и ступням. Женщина поразилась этому. Такого она не испытывала никогда в жизни. Дружеское прикосновение малознакомого мужчины возвращало ее к жизни.       — Где Вы остановились? — голос Торна не сразу достиг затуманенного сознания Мадлен, и женщина рассеянно посмотрела на мужчину, словно прося повторить сказанное. И Джон повторил.       — Нигде, — де Круа отвернулась. Только сейчас она осознала, что сбежала из дому без средств к существованию. У нее не было денег, чтобы снять комнату на постоялом дворе, а уж на еду тем более.       Торн не зря славился своей проницательностью. Сопоставив то немногое, что рассказала ему Мадлен со своими догадками, мужчина, не раздумывая, произнес:       — Мадам де Круа, пойдемте ко мне. Там вы придете в себя, примете ванную, отогреетесь, выпьете немного кофе с коньяком, и уж потом решите, что делать дальше.       — Благодарю, но…       — Никаких «но», мадам. Сейчас вы пойдете со мной, а завтра… Завтра посмотрим, что можно будет сделать.       Мадлен подчинилась. Грешно было отталкивать руку, предлагающую помощь.       Джон вывел дрожащую женщину из собора и усадил ее в свою карету. Лошадь кучер привязал к задкам, и таким образом карета медленно двинулась вдоль многолюдной улицы.       Внутри было тепло: в жаровне тлели красные угли, вспыхивая и потрескивая. Мадлен обессилено откинулась на спинку удобного сидения и прикрыла глаза. Отчего-то ее клонило в сон, несмотря на то, что, судя по всему, совсем недавно перевалило за полдень.       Джон спокойно наблюдал за женщиной. Она казалась усталой, изможденной. Одежда ее была в грязи, пальцы нервно сжимали подол плаща. На шее нервно билась голубая жилка, выдавая нервозность попутчицы. Да, судя по всему, размеренная жизнь мадам де Круа пошла под откос, и Торну стало жаль эту красивую женщину. Ему даже внезапно захотелось обнять ее, погладить по этим растрепанным темно-русым волосам, прошептать на ухо слова ободрения…       Джон стряхнул с себя наваждение. В самом деле, что это с ним? И как такие нелепые мысли могут вообще попасть к нему в голову? Мадам де Круа нуждается в поддержке, и отнюдь не близкой, физической. И он будет держать себя в руках.       Карета остановилась у невзрачного двухэтажного особнячка. Торн помог Мадлен выйти из кареты, отдал несколько приказаний кучеру, касаемых лошади де Круа, а затем провел гостью в дом.       Там, усадив женщину на софу, он отдал слугам пару указаний: приготовить гостевую комнату и горячую ванну.       — Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома, — произнес Джон. Мадлен кивнула:       — Спасибо.       Женщина провела в ванной около часа, пока вода совсем не остыла. Все это время она думала о сложившейся ситуации, пытаясь найти из нее выход.       Закутавшись в темно-зеленый хозяйский халат, Мадлен попросила одного из слуг принести ей бумагу, перо и чернила. Когда ее просьба была выполнена, де Круа написала два письма, тщательно подбирая слова. Затем, сложив их в конверты, отнесла их вниз, в гостиную, где ее уже ждал Джон.       — Не окажете ли вы мне услугу?       — Все, что угодно.       — Пошлите кого-нибудь отправить эти письма. Я указала два адреса, так что это не составит большого труда.       Джон улыбнулся:       — Без проблем. Эй, Пол!       Пока Торн договаривался с посыльным о доставке посланий, Мадлен рассмотрела во всех деталях обстановку небольшой гостиной ее благодетеля. Комната была выполнена в светло-зеленых тонах и заставлена старой раритетной мебелью. На стенах висели разнообразные пейзажи и сценки из пасторалей. Было довольно мило, однако создавалось впечатление, что чего-то не хватает.       «Женской руки», — подумала Мадлен, а вслух спросила:       — А где ваша хозяйка, мистер Торн?       — У меня ее никогда не было, — ответил Джон, усаживаясь в кресло напротив и протягивая женщине чашечку крепкого кофе. Де Круа отхлебнула немного, чувствуя запах коньяка, мгновенно согревшего ее изнутри.       — Отчего же? Вы хороший, видный мужчина…       Мистер Торн махнул рукой:       — Не сложилось. Ну, не будем о грустном. Давайте поговорим о чем-нибудь отвлеченном. К примеру, о книгах. Или о погоде.       Мадлен улыбнулась и поддержала его.       Разговор продлился до самого ужина. Отдав должное ростбифу и сливовому пудингу, де Круа извинилась перед Джоном и изъявила желание подняться наверх, в спальню, сославшись на усталость и нервное перенапряжение. Мужчина пожелал гостье спокойной ночи, и когда за ней захлопнулась дверь, вздохнул. Мадлен перевернула своим появлением вверх дном не только его холостяцкое гнездо, но и его душу.