Мальчик, в котором жили киты

С каждым новым словом сердце вздрагивало на длинную секунду и продолжало нестись дальше. Дженсен никогда бы не подумал, что на сцене можно так естественно выражать свои чувства, не озираясь на толпу, ведь они на шаткой сцене колледжа, не задумываясь, смотрели в зал, краснели и спотыкались на ровном месте. Чувства эти были новыми, он до этого их не знал, а может, просто никогда о них не задумывался, ведь жизнь его обычно была занята либо учебой, либо помощью в приюте. Мистер Коллинз, не отрываясь, следил за тем, что происходило на сцене, и Дженсен, поначалу отвлекавшийся на него и нерешительно стоявший рядом, сам неожиданно для себя превратился во внимание. – Не правда ли, замечательно? Дженсен коротко кивнул. – Вы совершенно правы, – тихо сказал он. Эмоции не покидали его до конца спектакля, а услышав аплодисменты, он вскочил с места и горячо захлопал. В голове все шумело, плескалось на грани восторга и печали, что волшебное мгновение ушло. Мистер Коллинз стоял рядом и с интересом его рассматривал. Дженсен заметил это минутой позже и смутился, щеки запылали, он постарался вести себя как ни в чем не бывало. Пусть, пусть смотрит, в данный момент ему все равно. – Спасибо, – еще раз искренне сказал он, а мистер Коллинз со своей ледяной улыбкой, кроящей лицо на две идеальные части, заставил его задержать дыхание и нервно выдохнуть. – Рад, что вы наконец смогли оценить то, что вам предлагают, – он коснулся рукой плеча Дженсена, словно всегда так делал, и его глаза заполонили все пространство. Прикоснулся к напряженной спине, натолкнулся на острые углы лопаток, напоминая держать спину ровно, а Дженсен не видел ничего, кроме двух синих озер перед собой, в ушах снова зашумело. Он безнадежно тонул. – Не забудьте пригласить девушку на танец, она весь вечер кидает взгляды в вашу сторону, – сказал мистер Коллинз, кивнув на притулившуюся в углу фигурку, худую-худую, нескладную, слишком серую, неинтересную до безумия и надоедающей тишины. – Это племянница миссис Руморосо*, мы с ней сегодня разговаривали. Дженсен кивнул и направился в ее сторону, хотя мыслями остался там, позади, рядом с мистером Коллинзом, сверлившим его затылок. Дженсен пробирался между пышными платьями, предусмотрительно не наступая на юбки и шлейфы, и извинялся, если такое все же случалось. Вокруг только и говорили о строительстве корабля, название которого Дженсен не запомнил, бурно обсуждали предстоящую поездку и выражали дикий восторг только при одной мысли, что удастся увидеть, как его спустят на воду в апреле. До апреля было еще далеко, да и Дженсена это совершенно не волновало. Он не хотел быть их спасителем, не хотел, чтобы эти шумные люди были ему чем-то обязаны — глупые люди с неискренними улыбками и холодными, пустыми глазами, потерявшие все свои ориентиры. Он не мог подарить им по компасу, который указывал бы только на юг: «Идите, идите, там вас, наверное, все еще ждут». И пусть кто-то обвинил бы в его бесчувственности. В нежелании сближаться с людьми. В чрезмерной эгоистичности и заносчивости. Ему нужны были люди, способные хоть на что-то большее, нежели смешки за спиной. Люди, открывающиеся, как и он, нараспашку раз за разом, а не имитирующие дружбу, любовь, привязанность и еще что-то из того же списка. Дженсен обернулся на мистера Коллинза, но тот уже пропал из виду. Он не такой, как все. Совершенно другой. Дженсен пригласил девушку на танец, и она тут же согласно кивнула остреньким подбородком. Он как за соломинку схватился за ее тонкую талию, щеки напротив с каждой секундой краснели в стремительной прогрессии, и она смотрела куда-то в сторону, явно не решаясь поднять взгляда. Дженсен не мог сдержать улыбку – неужели он может вызвать смущение? Ведь он неуклюж и совсем не умеет танцевать. – Как вас зовут? – ее голос полностью соответствовал внешности – тихий, еле слышный среди громкой музыки, что лилась со всех сторон и прочно обосновывалась в каждой клеточке тела. – Я ни разу не видела вас здесь прежде. – Я действительно здесь впервые, – сказал Дженсен, с любопытством посмотрев на нее, тут же спрятавшую взгляд под длинными ресницами. – Меня зовут Дженсен Эклз. Они провальсировали еще один круг по просторной зале, несмотря на большое скопление народу. Дженсен ждал, что она сама представится, но девушка скромно молчала. Ее тонкая ручка невольно сжималась на его плече, сминая грубую ткань пиджака. Этот жест был таким детским и наивным, что Дженсен потерял всякое смущение перед ней и спросил: – Позвольте узнать ваше имя? На ее губах заиграла едва заметная улыбка. Дженсен улыбнулся в ответ. – Лиза Канселла, – ее русые волосы были словно напитанными туманом, воздушные, невесомые, щекотали Дженсену нос и опьяняли ароматом. – Вы из Италии? – Дедушка с бабушкой иммигрировали из-за Рисорджименто – в стране было очень неспокойно. Моя покойная мать была тогда совсем маленькой, они не хотели рисковать. Дженсен хотел было ей рассказать про миссис Кустоде, что благодаря ее рассказам много знает об Италии, но вовремя остановился. Тоска по ней задрожала в сердце. Лиза снова заговорила: – Я пришла сюда с тетей. Дженсен хотел сказать, что знает, ведь именно она попросила его потанцевать с ней, но передумал – понимал, как обидно бы это прозвучало. Закусил губу, а встретившись с ее взглядом, пропитанным наивностью, улыбнулся. Она была года на два его младше – ей лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. – Вы здесь одни? – Нет, со своим попечителем, – Дженсен невольно стал вглядываться в лица, потеряв всякий интерес к Лизе, тонкой и бледной Лизе, смотревшей на него теперь с интересом. Чувствовалось, что в ее голове зарождалось по несколько вопросов в секунду, и она с каждым новым «па» становилась все смелее и смелее. – Я его знаю? Дженсен усмехнулся куда-то ей в волосы. – Возможно, мне показалось, он довольно популярен. – Дженсен не находил его взглядом, но чувствовал, что тот стоит где-то рядом. – Мистер Коллинз. Возможно, вы слышали его имя? Она улыбнулась тонкими бесцветными губами, и Дженсен смог рассмотреть в ее глазах свое нечеткое отражение. – Вы, должно быть, шутите, – недоверчиво сказала она. Ее голос перешел на шепот. – Почему? – Ваш попечитель? Мистер Коллинз не похож на тех, кто стал бы проявлять заботу, – тихо сказала она. – Вы так считаете? Почему? – Он и сам знал ответ. Внешняя холодность перекрывала все остальное. – Нет, нет, – Лиза покачала головой, случайно наступила Дженсену на туфлю и тут же начала бормотать извинения, непонятно – за свою оплошность в танце или же потому, что выболтала свое мнение. – Я никому не скажу, поверьте мне, – Дженсен вложил в слова все свое обаяние, хотя оно мало когда помогало, но Лиза продолжила: – Я точно могу вам доверять? Он поспешно кивнул. – Его трудно не заметить, но у меня сложилось твердое ощущение, что мистер Коллинз не заинтересован в помощи. Никому. Знаете, – она снова смущенно опустила взгляд и прочистила горло, – он постоянно окружен красивыми женщинами и мужчинами, но видно, что совсем в них не нуждается. Одному ему было бы так же хорошо. Дженсен молчал. Аккуратно кружил, утопая в своих мыслях. – Простите, что так много лишнего позволила себе сказать, – ее голос снова донесся совсем рядом. – Тетя всегда говорит, что я много болтаю. – Нет, что вы, – Дженсен посмотрел на нее, – вы здесь не при чем. Мне очень интересно, что вы еще можете про него рассказать. Лиза посмотрела куда-то в сторону, на громко смеявшихся людей, и задумчиво улыбнулась, а Дженсен терпеливо ждал, надеялся, что сейчас она расскажет ему все, что знает, забудет про рамки приличия – наверняка в ее умную головку с самого детства закладывали нормы этикета. И Дженсен, не сумев сдержаться от радости, растянул губы в улыбке, услышав ее тихий голос у самого уха. – Это не тайна, наверное, – нерешительно сказала она. – Тетя говорила, что он сам всего добился. Я не знаю всех подробностей, но как-то она обмолвилась, что только такой хитрый человек, как он, мог, сойдя с помоста корабля, добиться расположения высших кругов общества. Он же еще ребенком много путешествовал, вы знаете? С моряком старым, тот его подобрал, и они всю Атлантику проплыли, а старик его грамоте обучил. – Лиза, кружась в вальсе, умудрялась смотреть по сторонам, видимо, надеясь не привлечь внимание своим поведением. – Мне эта история кажется очень странной, – тихо призналась она. – Как старый моряк мог обучать ребенка грамоте, он же сам ее вряд ли знал, и как мистер Коллинз, проведя столько лет в море, не заработал шрамы? Хотя это оправдывает слухи, что он вложил немало денег в создание корабля, который… – Спустят на воду в апреле? – продолжил за нее Дженсен. – Вы совершенно правы. Она закусила губу. – Еще я слышала, что отец оставил ему неприлично щедрое наследство. Я не знаю, кому верить. О нем много странных вещей говорят, все не упомнить. И говорю вам все это только потому, что вы никому не разболтаете, – ее слова растаяли с музыкой. – И мы вряд ли увидимся снова. Из вежливости Дженсен поинтересовался, почему он больше не сможет покружить ее в вальсе, и довольно улыбнулся, увидев ее реакцию – бледные щеки стремительно краснели: – Я еду учиться в Лондон. – Мне искренне жаль, – сказал он. – Вы интересный собеседник. Новость не вызвала в нем никаких чувств – видеть, говорить с ней было приятно, но не более. Весь его мир сузился до одной точки, вокруг человека-загадки, стоявшего к нему спиной, у окна шумной залы и разговаривавшего с дамой, сильно напоминавшей мисс Эмори. Его движения, даже сквозь все эти слои кожи и хлопка, все так же притягивали к себе взгляд, заставляя мысленно обводить все эти резкие линии пальцами, обводить все эти острые углы, пересечения и стыки. Пугаясь своих мыслей, Дженсен кружил Лизу в танце. Чувства щекотали ребра. Ночь затапливала все вокруг, и свет от свечей придавал лицам большую праздность и загадку. Лиза, робко сделав реверанс, попрощалась – ее ждала тетя, уставшая от насыщенного вечера. На короткое мгновение ему даже стало жаль ее отпускать, она была хрупкой, нежной. С ней было спокойно. – Вы были правы, – Дженсен вздрогнул. Мистер Коллинз появился неожиданно, он был не готов с ним разговаривать. – В чем, сэр? – поинтересовался он. – Вы совершенно не умеете танцевать, – на его лице снова заиграла та самая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего, но Дженсена она, как ни странно, не смутила. Может, он просто слишком устал, а может, уже к ней привык, раз она отозвалась в его груди молчаливым спокойствием. – Такое недоразумение не составит труда исправить. Его голос все сильней и сильней помутнял рассудок, и Дженсен отстраненно кивнул. Они стояли у окна, не привлекая слишком много внимания, хотя с мистером Коллинзом это было трудно. Дженсен то и дело ловил заинтересованные взгляды женщин, надумывавших прервать их беседу, но вовремя успевшие остановиться. – Неужели в театральном кружке этому не учат? – в голосе мистера Коллинза появились смеющиеся нотки. Не такие, чтобы губы сами собой растянулись в улыбке. Особенные. Дженсен недоумевающе посмотрел на него. – Учат, но я недостаточно… – Вы снова взялись за старое? – … усерден, сэр, – закончил Дженсен, и мистер Коллинз кивнул. Дженсен думал о том, что, возможно, он прячет под идеально скроенным пиджаком трещины, неловко замазанные известкой перед зеркалом, стоя в пол-оборота с мастерком в сильных руках, потому что не могла тогда еще юная душа, закаленная морем, не получить на память воспоминания о своих путешествиях, не стать свидетелем чего-то, что навсегда изменило бы прошлое. Может, поэтому он такой холодный? Волны Атлантического затопили его сердце, и теперь он такой? Или все, что Лиза рассказала – глупые сплетни, перевираемые с большим энтузиазмом на каждой пышной встрече, где появлялся мистер Коллинз? – Вы, наверное, устали? – низкий, будоражащий все тело голос все так же заставлял сердце нестись галопом, спотыкаться и нестись еще быстрей. Мистер Коллинз следил за ним долгим взглядом, между его бровей залегла глубокая складка, но даже она не делала его лицо хоть немного, но некрасивей. – Нет, сэр, спасибо, – Дженсен улыбнулся, соврав, ведь усталость уже зудела в костях, и искренне добавил: – Это замечательный вечер. Они молча стояли рядом, наблюдая за танцевавшими, и Дженсена тянуло повернуть голову в сторону мистера Коллинза, посмотреть на него открыто, чтобы увидеть эмоции, застывшие на красивом лице. Но это было неосуществимо. Мистер Коллинз, должно быть, читал его, как открытую книгу, потому что сказал: – Мне бы хотелось с вами поговорить, но не здесь,– его губы сжались в тонкую линию. – Не хотите пройти на балкон? Дженсен, не в силах отказаться, согласно кивнул, понимая, что в душе сам этого сильно хотел. Тепло осталось в зале, кружась под музыку с гостями, свернулось там светящимся сгустком энергии, уступая место холодной ночи, морозцем пробегавшей по коже и щиплющей уши. Дженсену было совсем не холодно, нет, от эмоций в нем словно разгорался пожар, не давший продрогнуть. Мистер Коллинз облокотился руками на подлокотники балкона и смотрел на ночной город, шумный, нереальный. В темноте его глаза стали совсем черными, и Дженсен, изучая его лицо, стоял тихо и ждал, когда тот скажет что-нибудь. – Дженсен, вам нравится в колледже? – он произнес его имя своим глубоким, леденящим кровь голосом, сказал его четко, буквально скандируя, не отрывая взгляда от ярких огней перед собой, что ослепляли сетчатку глаза. Вопрос застал Дженсена врасплох. Он совсем растерялся, не зная, что сказать, и мистер Коллинз, неверно поняв его молчание, продолжил: – Я могу распорядиться, и вы завтра же отправитесь домой, – его голос стал сухим и отчужденным. – Я никого не хочу насильно держать, это не в моем праве. По коже побежали мурашки, но не от холода. Он не ожидал, что все так обернется. Душой уже прирос и ступать назад не собирался. Дженсен отрицательно замотал головой, подходя ближе. Он вовремя себя одернул, чтобы не коснуться его руки, спрятал взмокшие только от одной мысли об этом ладони в карманы, тут же закусив губу. – Сэр, извините за мое непристойное поведение, – во рту пересохло. Мистер Коллинз не смотрел на него, гордо вздернув свой острый подбородок вверх, и от этого чувство, близкое к страху, снова стало расползаться по телу. – Я вам признателен, что вы дали мне такой шанс, и искренне жалею, что не сразу смог оценить ваш подарок по достоинству. Он хотел сказать, что в самом начале, в конце августа, был непозволительно одинок, словно его, как несчастного белого кита, выкинули на сушу и предоставили самого себе – барахтайся на песке, как хочешь, авось дотянешь до воды. Он утопал в незнакомых лицах, мучился от неизвестности, пока не привык. А потом оказалось, что он, мистер Коллинз, самый таинственный человек в пансионе, помогает ему получить достойное образование. Дженсен не любил загадки – они зудящими клубнями сворачивались в сознании и назойливо скребли. Он не сказал ничего из этого вслух. На губах мистера Коллинза появилась горькая ухмылка. – Вас пугает неизвестность? Дженсен вздрогнул. Он не говорил этого вслух, но мистер Коллинз снова верно истолковал его молчание. Он согласно кивнул, и отвел взгляд в сторону. – И вы дотошно хотите избавиться от нее. На эти слова Дженсен никак не отреагировал, ждал, что скажет мистер Коллинз, верил, что он хоть что-то скажет. – Не стоит ее бояться, иногда она бывает на руку. – Воздух словно состоял из соли и ветра, горел в легких. – Иногда раскрывается сама. Никто не знает всей правды, кроме того, кого эта правда касается. Понимаете? – Да. – Я просил вас с просьбами обращаться ко мне, но вы еще ни разу ничего не попросили. Письма госпоже Кустоде я передаю из рук мистера Отиса, не ваших, – продолжил он. – Никогда бы не поверил, что человеку в вашем возрасте ничего не надо. Он посмотрел на него строго, выжидающе. И Дженсен отмер. Хотел спросить: «А каким были вы в моем возрасте, ведь это было недавно, я прав? Лет пять-шесть назад?», – но прикусил щеку изнутри – сдержался. – Сэр, у меня есть просьба, надеюсь, она не покажется вам слишком вольной, и вы ни в коем случае не решите, что я не рад учиться в колледже. – В горле снова пересохло от того, как мистер Коллинз смотрел на него. – Могу я на зимних каникулах встретиться с миссис Кустоде? Она моя опекунша, и я… – Хорошо, – сказал он. – Если вы этого хотите. «Хорошо» гремело в ушах до самого утра, когда они молча стояли на балконе, каждый погруженный глубоко в свои мысли. «Хорошо» билось под ребрами, когда мистер Коллинз повел его прощаться с гостями. «Хорошо» искрилось на кончиках пальцев, когда мистер Коллинз открыл для него дверь ждавшего их автомобиля и едва заметно кивнул шоферу. Это был их самый долгий разговор. Самый странный и самый долгий. Сонный и одновременно взбудораженный Дженсен прислонился щекой к холодному стеклу автомобиля. Мистер Коллинз сел рядом, и Дженсен чувствовал тепло, исходившее от его тела, глаза медленно стали закрываться, и он сам не заметил, как погрузился в сон. Под закрытыми веками вереницей мелькали сны о сыром пансионе, сухих и теплых руках миссис Кустоде, синего-синего неба, девственно чистого от черных туч. Только раз автомобиль, подпрыгнув на особенно высокой кочке, выдернул его из сна, и сквозь слипшиеся веки Дженсен почувствовал, что прижимался не к стеклу автомобиля, а теплому плечу рядом. Дженсен снова закрыл глаза, совсем забыв, кому это плечо принадлежало.

***

Его мир шатался из стороны в сторону, словно бочка на корабле – влево, вправо, затормозить и опять нестись через всю палубу, грозясь опрокинуться в ледяную воду, и снова влево.… Внутри все дребезжало, рассыпалось на части с каждым новым занятием с мистером Коллинзом. Скользкие французские слова, звучавшие так громко и передававшие так мало, уже с заметной легкостью перекатывались на языке. Дженсен отчаянно хотел его удивить, но не получалось. Защита, что исходила от мистера Коллинза, манила, притягивала, привязывала к себе, и сопротивляться ей не было никаких сил. Дженсен понимал, что не она всему виной. Чувства, что он испытывал, бились с каждой новой минутой все сильней и сильней, и, если бы он понял, как ими управлять, на секунду бы вздохнул спокойно. Но разобраться в себе казалось чем-то сложным и страшным, поэтому все мысли он каждый раз обносил высоким забором, прятал ключ и забывал, где его оставлял. Дженсен не хотел себя обманывать, но казалось, что маска мистера Коллинза крошилась, крупицами рассыпалась на пол так, что больше ее не собрать никогда, даже самым сильным клеем не склеить. А под холодной маской проглядывали лучи теплого спокойствия. Иногда Дженсену казалось – вот-вот, и он улыбнется, ждал этого мгновения с разгоравшимся вожделением в груди, но, не дождавшись, не расстраивался. Несмотря на непостижимое количество уроков, несмотря на стопки учебников, складывавшихся на письменном столе в маленькие эйфелевы башни, он несся на утренний урок, совсем не мучаясь от недостатка сна, совсем не желая остаться в теплой кровати, хотя солнце еще не встало – все это было таким неважным. И влажные ступени веранды скрипели под его ботинками, когда он, не успев отдышаться, здоровался, клал учебники на стол и ждал, когда взгляд синих глаз будет обращен на него, а не на холодный дождь за окном. В этот раз на столе его не ждала тетрадь с уже изношенной обложкой и подогнутыми в нескольких местах краями листов. Стол был отодвинут в угол, освободив большое пространство в центре. Мистер Коллинз ждал его – выпрямившись в струну у стены и сложив руки на груди, смотрел на дверной проем, когда Дженсен в нем появится, а может, его топот слишком громко разносился по коридору, как бы сильно он старался не шуметь. – Доброе утро, – сказал Дженсен, и его голос растворился в прохладе утра, осел на подоконниках, бесшумно расплылся по полу. – Вы сегодня рано. – Дженсен неловко сжал учебники в руках, раздумывая, что делать дальше, но мистер Коллинз прервал его терзания и кивнул на стол. – Положите их на стол. Я уверен, что французский язык подождет до завтрашнего утра. Дженсен сделал то, что у него просили. Руки снова полезли в карманы, но он тут же одернул себя за дурную привычку. – Я обещал вам, что все пробелы в ваших знаниях, – он посмотрел прямо на Дженсена, и тот поежился, – и навыках будут устранены. Научить вас танцевать мне кажется не самым сложным. В голове тут же все смешалось – научить танцевать? Но как? С кем? Против воли Дженсен бросил быстрый взгляд на выход, ожидая увидеть там девушку, с которой придется кружить менуэты и стараться не наступить на ее туфли, но все, что он получил в ответ – хитрый блеск в глазах мистера Коллинза. – Но, сэр, с кем я буду танцевать? Эта фраза, должно быть, окончательно его развеселила. – Я вас не устраиваю? Холодная маска крошилась на пол. Дженсен увидел, как уголки губ мистера Коллинза дернулись, и эта улыбка, если ее можно так назвать, была самой искренней из тех, что ему доводилось видеть. – Выпрямите спину и прекратите смотреть в пол, – сказал он, оказавшись рядом, проследил за тем, как Дженсен выполнил его команду и удовлетворенно кивнул, хотя в глазах его опять застыли льдины, словно он, вспомнив об их существовании, вернул их на место. Дженсен уже было представил, как будет учиться танцевать сам с собой, как «обнимет воздух» и… Мистер Коллинз встал перед ним, выпрямился, посмотрел в глаза. Отголосок острой головной боли из детства полоснул неожиданно, Дженсен вздрогнул, но наваждение тут же прошло. – Надеюсь, перед дамой вы не будете так же долго стоять. Его голос вернул к реальности. Дженсен замялся. – Без музыки? – сказал он. – Без музыки. Мистер Коллинз подошел ближе, и Дженсену стало казаться, что он горел, вспыхивал сухими искрами в густом воздухе, как ритуальный костер на пологих берегах старого фьорда, и сиял так ярко, словно вобрал в себя весь свет, отдаваемый кораблям спасителями-маяками. Чужая рука обхватила его за плечи и холодное «Начинайте» заставили двигаться – Дженсен неуверенно положил ладонь на талию мистера Коллинза и сделал шаг. Он думал, что все делает не так: что делает то слишком большой шаг, то, наоборот, маленький, что слишком оттопыривает локти, что его ладонь в руке мистера Коллинза становится слишком влажной, и он вот-вот заметит. Мистер Коллинз говорил короткое «влево, вправо, шире шаг» с интонациями пьянившими, тяжелыми, практически лишавшими воли, говорил в сторону, но Дженсену казалось, что он твердит это в самое ухо. Прижмись он ближе, почувствовал бы, как под грудной клеткой билось горячее сердце, отстукивало удары, а вовсе не было сковано льдом из-за осколка, по неосторожности попавшего в глаз. Прокручивая все эти мысли в голове, Дженсен успокаивался. Утопал в запахе можжевельника, который окутывал его всего, впитывался в одежду, запускал пальцы-веточки в волосы. – Не оттопыривайте так локти. Голос врывался в мысли. – Аккуратнее. Дождевые капли стекали по окну, создавая свою мелодию. Раз, два, шаг вперед, шаг назад, поворот и снова по кругу, раз, два… Проходя мимо окна веранды, Дженсен увидел их едва заметное отражение – черный костюм мистера Коллинза и свою светлую рубашку, он даже заметил, как предательски отливали красным его щеки, но решил, что это всего лишь воображение. – Смотрите под ноги. Его голос врывался в мысли, ломая все на своем пути. Он был кругом. Отвоевывал свои позиции снежным взглядом, на глубине которого горел костер, наполнял комнату удушливой влажностью наступавшей зимы, в которую хотелось завернуться, как в плед, заснуть и больше никогда не просыпаться. Он был кругом, и Дженсен понимал, что это не пройдет. Не вылечится таблетками, не смоется водой. – Вы слишком много думаете. Его голос врывался в мысли, ломая все на своем пути, врывался в вены и бежал по ним к сердцу. Дженсен закрыл глаза. Час тянулся слишком долго, и только когда он, получив пару сотен замечаний, снова переминался с ноги на ногу и держал в руках свои спасительные учебники, сумел вновь нормально дышать. – Теперь каждую неделю в этот день я буду учить вас танцевать. Дженсен кивнул, надеясь, что сейчас его отпустят, потому что сидеть за учебниками час он привык, а находиться в Его объятиях, касаться Его было для него слишком. – У вас больше нет проблем с мистером Тейлором? – мистер Коллинз снова подошел к нему слишком близко. – Нет, сэр, никаких. – Хорошо, – тот кивнул. Он вышел из комнаты, и в ушах Дженсена долго еще стоял звук разлетавшихся эхом его шагов по коридору. Он вздохнул, протер глаза, понимая, что ему это не приснилось, и побежал на урок, услышав звонок. Все мысли о мистере Коллинзе снова были обнесены высоким забором, а ключ надежно спрятан.