Мальчик, в котором жили киты

Он был таким глупым, таким глупым, что позволил себе ту, казалось бы, незначительную слабость. Осознавая всю несуразность ситуации, Дженсен прокручивал в голове тот момент несколько сот тысяч раз, и с каждым таким разом становилось все больше не по себе – эмоции давили тяжелым грузом, придавливали сердце к легким так, что оно впечатывалось в острые кости и от отчаяния начинало биться еще сильней. Он смотрел на потолок, украшенный длинными полосами света, пробившимися сквозь тонкие занавески, слушал, как ветер – ночной старожил – гудел себе под нос наверняка грубые ругательства, подобранные со всех концов этого никчемного света, сквозь открытую фрамугу, и думал, чего стоило его несдержанное поведение. Стрелка часов, дрожа и спотыкаясь, перебралась за полночь, а Дженсен не мог сомкнуть глаз. Урок танцев должен был начаться через шесть часов, и просто необходимо было заснуть. Но неожиданно для самого себя он вскочил с места и подошел к окну. Морозный воздух окутал босые ноги, и Дженсен невольно поджал пальцы. Он закрыл глаза, поддавшись секундному порыву, и на черном полотне под веками снова разлилось море, оно шумело и плескалось, тысячами брызг касалось сознания и грозило нетерпеливыми волнами вывалиться за грани сознания. Когда Дженсен понял, на что похоже его море, сердце в немом молчании подпрыгнуло и замерло. Тишина давила. Он натянул хлопчатые брюки, рубашку, даже не потрудившись заправить ее полы в брюки, и на босые ноги натянул ботинки. В душе возникло непонятно откуда взявшееся желание выйти из комнаты, простучав каблуками ботинок по винтовой лестнице, подняться повыше и оттуда посмотреть на все, свысока. Выйдя из комнаты, Дженсен ощутил, как его поглотила темнота, пробежалась по плечам, отливавшими бледностью на фоне темных стен, как нетерпимость увидеть Его ворвалась в сердце и забилась, словно раненая птица в клетке. Дженсен тихо ступал по темному коридору, и ему казалось, что звук шагов слишком громко отражается от всех поверхностей, что стены, давившие со всех сторон своим ледяным спокойствием, донесут его ночные блуждания. Но он упорно продолжал шагать, невольно всматривался в окно, залитое темно-синимым небом, останавливал взгляд на чернильных листьях веток, скребущих по раме, и, поддавшись тишине, смотрел, смотрел сквозь них. Под веками снова плясали тени, одна из них казалась Дженсену особенно знакомой – он просто вглядывался в ее контуры и узнавал эти повороты шеи, эти плечи, расправленные в немом спокойствии. Завернув за угол, Дженсен чуть не вскрикнул то ли от испуга, то ли от неожиданности, в его голове словно перегорели все разделы, отвечавшие за инстинкт самосохранения. Человек, впечатавшийся в него, не отличался ростом, – он растянулся на полу, приложив руку к ушибленному лбу, и что-то еле слышно причитал. – Извините, я совершенно... – Дженсен в растерянности протянул ему руку, чтобы помочь встать. Свет из окна прозрачно-синими руками обнял лицо незнакомца, и волна спокойствия накрыла Дженсена с головой – Роб поправил очки и испуганными глазами посмотрел на него снизу вверх. – Что ты тут делаешь? – его вопрос показался Дженсену таким смешным и неуместным в данной ситуации, губы сами собой растянулись, и он, прикрыв рот рукой, постарался смеяться как можно тише, лишь бы сбить минутный порыв. – Могу спросить у тебя то же самое, – прошептал он. – Но не стану. Роб, видимо, очнувшись от шока, все-таки взял его за руку и поднялся, неловко отряхивая свой покрывшийся пылью и грифелем пиджак. – Почему нет? Дженсен пожал плечами. Их шепот казался ему непростительно громким. – Потому что я не очень удивлен. Роб только пожал плечами и задумчиво потянулся к оконной раме, длинными пальцами писателя-самоучки обхватил щеколду и потянул ее наверх – резкий щелчок отскочил от стен, и Дженсен вздрогнул от неожиданности, зачем-то протянув руки к окну, словно это могло хоть как-то заглушить звук. Роб на его жест никак не отреагировал, потянулся в оттопырившийся карман и выудил неаккуратную самокрутку, набитую табаком. – Не боишься, что застукают? – спросил Дженсен, с любопытством разглядывая, как Роб спичкой заставил ее загореться и выпустил горький дым в окно. – Нет, – тот пожал плечами. Его сигареты горчили. Дженсен чувствовал, как он сам пропитывался дешевым ароматом. Его кожа. Волосы. Пальцы. – А я не думал, что ты любитель побродить по коридорам ночью, – Роб высунул голову в окно, и от этого зрелища у Дженсена побежали мурашки, но тому было все равно, раз он так жадно вдыхал морозный воздух, – его обычно бледные щеки раскраснелись, а каштановые волосы нерасчесанными прядями раскачивались на ветру. – Да я и не любитель, если честно, – Дженсен оглядел все тот же мрачный коридор. Теперь ему казалось, что только в эту минуту, в этом самом месте есть жизнь. Все остальное замерло и не сдвинется с места, пока он сам этого не захочет. – Из-за девушки той переживаешь? – Той? – удивленно спросил Дженсен. Роб посмотрел на него долгим взглядом, точно искал в его лице подтверждения своей необъяснимой догадки. – А разве не по ней ты целыми днями вздыхаешь? – в его голосе появились смеющиеся нотки. Он был совершенно другим, не тем, кто по возможности сбегал на чердак и там, полностью погрузившись в работу, вымещал на бумагу свои улыбки, тоску и открытия. Перед Дженсеном стоял совершенно другой человек. Он бы назвал его более смелым. Должно быть, так действовала магия ночи. – Прости, но я не понимаю, о чем ты говоришь, – настаивал Дженсен. – Извини, тогда я неправильно понял тебя. – Роберт ссутулился, и Дженсену даже показалось, как он заметил тот момент, когда человек перестает замечать все вокруг себя и погружается глубоко в свои мысли. Он напомнил ему самого себя, и от этой мысли стало тошно. – Кто она? – дружелюбно спросил он, вовсе не надеясь, что тот сознается, а вытаскивать из него слова совершенно не хотелось. Дженсен его понимал. – Ты только не смейся, – но на лице Роба, противореча ему, заиграла улыбка. – Это так глупо, ты даже не представляешь! Дженсена эта фраза нисколько не удивила, он усмехнулся и снова посмотрел в сумрак коридора. Темнота замерла там и не думала сдвигаться с места. Застыла одинокой фигурой и слушала их глупые ночные бредни, дожидаясь, пока они наговорятся вдоволь, чтобы затем снова обнять его угловатые плечи и потянуть по коридору в неизвестном направлении. – Она незаметная, но это не делает ее менее привлекательной. – Роб вертел между указательным и средним пальцами самокрутку и следил за своей «игрой» с повышенным интересом. Дженсен решил, что так рассказывать о чувствах было проще. – Ты ее, возможно, помнишь. Эмили Перкинс. У нее пшеничного цвета волосы и серые глаза. Дженсен совершенно не помнил, какого цвета у нее глаза, потому что никогда в них не заглядывал – было совершенно не интересно, так зачем? Предчувствие déjà vu застало его врасплох, и он тяжело вздохнул, потому что сравнение было слишком очевидным. Внутри все замерзло на мгновение, а потом начало стремительно таять. И в душе Дженсен захлебывался этой ледяной водой, махал руками и просил бы о помощи, но наяву только сказал: – Ты все же решил к ней подойти? Роб глухо засмеялся. – Ты обо мне слишком высокого мнения, Дженсен. Видишь в людях то, чего нет. А во мне, к сожалению, нет храбрости, которой не занимать у Джареда. Я бы все отдал, чтобы так же спокойно подойти к Эмили, как он каждый раз подходит к Женевьев, и попросить ее составить мне компанию на балу, – его плечи опустились. – Жаль, что не всем суждено быть такими. Дженсен непонимающе посмотрел на него: – Ты правда думаешь, что он совсем не переживает? – вспомнив, как Джаред на листочке, криво вырванном из тетради, на коленке записывал фразы для приглашения Женевьев и как их зачеркивал, хмуря лоб и от негодования протыкая острым грифелем бумагу, Дженсен неслышно засмеялся. Как же все странно было в этом взрослом мире, как же они, сами того не подозревая, видели сложности там, где их никогда не было, и присуждали людям те достоинства, которых они никогда не имели, но, переступая через себя, отчаянно старались обрести. – Тебе надо больше времени проводить с нами, а не на чердаке, тогда бы ты заметил, как он переживает каждый раз, когда Женевьев появляется в поле его зрения. Роб, не поверив, посмотрел на него, на его лбу залегла глубокая складка, и только в тот момент Дженсен заметил, сколько беспокойства было в его глазах и как оно в панике металось там. – Ты, должно быть, шутишь… – С таким вещами разве шутят? С чувствами? Робу не нашлось, что на это ответить. Он снова затянулся, особенно долго не отрывая сигарету от губ. А когда заговорил, Дженсен уже потерялся в своих мыслях, задумчиво стоял и смотрел в одну точку перед собой, холодными пальцами обхватив деревянный подоконник. – Она даже не знает о моем существовании. Дженсен на это только фыркнул. – Ты не можешь быть в этом уверен, пока не проверишь. Тем более, с чего ты взял? Ты на год старше нас, а значит, первокурсники о тебе слагают легенды. Слабый дым от сигареты щекотал ноздри, запах уже не казался ему неприятным, он уже впитался в кожу, и Дженсену придется провести все утро в душе, чтобы полностью от него избавиться. Казалось, Роб расслабился, он уже не выглядел таким раненым зверем, что рассказывал о своих чувствах. Дженсен приободрился и продолжил: – И помнишь, как мы с Джаредом тебе говорили подойти к ней? То утро? Я почти уверен, что она смотрела только на тебя и не на кого больше, помнишь? – Роб кивнул, то ли действительно с ним соглашаясь, то ли просто хотел, чтобы Дженсен перестал задавать ему этот вопрос. – Она точно тебя знает, но сама очень стесняется. Да и ты хоть раз видел, чтобы девчонка сама подошла к парню? Не дождавшись его ответа, Дженсен продолжил: – Я тоже не видел, поэтому просто попробуй. Сигарета, точнее, то, что от нее осталось, окончательно потухла, и Роб просто крутил ее в руках, не решаясь положить в карман. Темнота в углу переминалась с ноги на ногу, и Дженсен задался вопросом, сколько же сейчас времени. Небо то ли из-за воображения, то ли из-за того, что глаза слишком устали, из черно-синего, погрязшего в тяжелых тучах у горизонта, наливалось насыщенным бордовым цветом, размывая границы с землей и создавая один большой океан, в соленые воды которого отчаянно хотелось погрузиться и не покидать их до лучших времен. – Ты ее пригласишь на бал? Дженсен не сразу понял, о чем говорил Роб, ему потребовалось несколько минут, чтобы сообразить. Роберт его молчание воспринял по-своему – терпеливо стоял сбоку и ждал, что он скажет, да и скажет ли вообще. Понимал, что не все захотят делиться своими тайнами. – Боюсь, что нет, – Дженсен оттолкнулся от подоконника и сделал несколько шагов взад-вперед. Если бы Роб только знал, что творится у него в голове, не раздумывая назвал бы сумасшедшим, отвернулся или чего доброго сбежал. Распаленный своим самобичеванием, в его голове снова застыл тот момент. – Это невозможно в силу определенных обстоятельств. – Мне кажется, я понял, о чем ты говоришь. – Сердце Дженсена остановилось всего на секунду, но он тут же успел совладать с собой, потому что правда вряд ли кому-то взбредет на ум, и он останется так вот стоять рядом с ним и внимательным взглядом изучать его лицо. – Она осталась там, где ты раньше жил? Его догадка казалась логичной и горькой одновременно. Если бы все было так просто, то Дженсен бы не истязал себя сомнениями, что с каждым разом увеличивались в геометрической прогрессии, стоило только мистеру Коллинзу оказаться рядом. – Нет, все не так, но оно не стоит твоих размышлений, – Дженсен слабо улыбнулся. Темнота нетерпеливо бродила у стены, ее силуэт заволокло сине-фиолетовой дымкой дождливого неба, и ей просто не терпелось убраться отсюда поскорей незамеченной, заодно и укрыв собой его, мальчишку, решившего побродить в столь поздний час. Роберт хотел было сказать что-то еще, он уже открыл рот и в задумчивости почесал щеку, на которой появилась едва заметная щетина, но Дженсен его перебил: – Я пойду, уже поздно. Он в нерешительности застыл, Роб коротко кивнул. – Но ты не забывай моих слов насчет Эмили, хорошо? Повторный кивок не заставил себя долго ждать. Дженсен отступил от окна, и темнота коснулась его плеч и затылка холодными руками, скрывая его фигуру. Беспокойство ворвалось под легкие с новой силой. Роберт стоял у окна и молча смотрел на него. Островок света вокруг него был пропитан спокойствием и печалью. Дженсен уже было отвернулся и ушел, но Роб не выдержал – сказал, и голос его был наполнен дымкой сочувствия: – Прости, что не могу дать тебе такой же дельный совет, – пошептал он. Дженсен усмехнулся: – Не переживай об этом. Только я искренне хочу верить, что этот разговор останется между нами – у меня и так слишком много проблем в последнее время. – Попадаешься после комендантского часа? – Постоянно. Его последнее слово растворилось в наступавшем утре, и он уже не видел Роба, оставшегося где-то там, за спиной; он осторожно ступал по полу, ругая себя, когда половица скрипела слишком сильно, и оглядывался по сторонам, что в любом случае было уже бесполезно – заметь его кто-то сейчас, далеко он не убежит. Коридор заволокло слабым светом, в котором разглядеть лицо не составило бы никакого труда. Добравшись до комнаты и закрыв за собой дверь, Дженсен облегченно вздохнул. Он был практически уверен, что на обратном пути встретит Его, потому что только его жизнь подчинялась законам несправедливости. Темнота покинула его где-то на полпути. Дженсен скинул ботинки, оставив их лежать у ножек кровати, и невольно зевнул – у него было еще три часа. Три часа, и он захлебнется от стыда к себе.

***

Совершенно ничего не изменилось, и Дженсена это пугало еще сильней. Веранда становилась его личным адом, и он только диву давался, как еще не сломался под тяжестью своих эмоций, не выскочив за дверь, как какая-нибудь девчонка, напридумавшая в своей голове несбыточных мечт. Учебники, взятые им, одинокой стопкой лежали на столе, забытые и совсем не нужные. Идеальная рука обхватывала его нескладную кисть, и Дженсену казалось, что порой он дышал слишком громко, взволновано старался отвлечься на то, как дождь за окном переходил в снег, и прокручивал в голове унылый мотив вальса – иначе бы тишина его раздавила. – Не ловите ворон, Дженсен. То, как он произносил его имя, сводило с ума, в его голосе чувствовалась защита, толстой каменной стеной выстраиваемой вокруг и не дающей проходу даже ветру. В ней хотелось раствориться, и Дженсен, не в силах совладать с собой, закрыл глаза. Чувства обострились еще сильней – запах можжевельника коснулся его щек и кончика носа, скользнул по шее, заставив сглотнуть, и Дженсен мгновенно распахнул глаза, инстинктивно сжав руку. Он тут же почувствовал, как мистер Коллинз посмотрел на него, едва повернув голову. Он посмотрел в ответ. В синих глазах отражались вся мудрость и спокойствие, они огромными волнами плескались там, и Дженсен нырял в них с головой. На бледной коже, отливавшей синим из-за освещения, глаза казались еще более невероятными. Дженсен чувствовал его, чувствовал и впитывал все то сияние, что синим морем плескалось у краев радужки и вокруг невозможно черного зрачка, и мистер Коллинз не казался ему кем-то мифическим, кем-то сошедшим со страниц книг. Он реален, он был так близко, что можно задохнуться от волнения. Секундный взгляд был равен бесконечности, и Дженсен бы согласился на тысячу таких, потому что именно сейчас не видел осуждения; его горячая рука держала на плаву, как маяк. Он прерывисто выдохнул, даже боясь представить, как выглядит это со стороны. – Дженсен, надеюсь, вы не забыли, что завтра бал? – Нет, сэр, – ответил он, опустив взгляд на губы мистера Коллинза и, тут же спохватившись, снова посмотрел в глаза. Он чувствовал, как щеки заливало предательским красным оттенком, мир вокруг них стремительно менялся: строились и разрушались дома, города обращались в пепел и вновь возникали на том же месте еще лучше прежнего, люди приходили и уходили, двигаясь в ускорении, в вазе на подоконнике распускались подсолнухи, а композиторы из воздуха слагали музыку. – Тогда мистер Отис поднимется за вашим чемоданом завтра после завтрака. Приготовьте сменную одежду, после танцев вы сразу же отправитесь домой. – Сразу же? – глупо переспросил Дженсен. Мистер Коллинз на это только кивнул. – Вы же не имеете ничего против? – в его голосе сквозили нотки, граничащие с издевкой. – Нет, вовсе нет, сэр, – Дженсен вздохнул. Откровенно говоря, он теперь не рассчитывал побыть на балу подольше – наверняка его позовут раньше. Джаред расстроится, впрочем, как и другие ребята. И хорошо, что он не пригласил на танцы девушку, было бы просто кощунственно бросать ее на танцах совершенно одну. Да и мистера Коллинза это не волновало – он не спросил, с кем он проведет вечер, точно знал, что в гордом одиночестве. – Вы придете? – он не поймал момента, когда слова сами сорвались с кончика его языка. Дженсен тут же прикусил щеку изнутри и отвернулся, не решаясь посмотреть снова ему в лицо. Вопрос показался абсурдным. Мистера Коллинза, видимо, это не смущало, он продолжал сверлить его тяжелым взглядом. – Простите, что я позволил себе такой вопрос, потому что… Он замолчал, почувствовал, как все тело мужчины напряглось, как длинные пальцы сильнее обхватили его кисть. Воды Мирового покидал штиль, уступая оледенению свои владения. Неужели он думал, что буря сменится штилем, легким, щекочущим волосы и щеки бризом, а дьявольский зной – приятным холодком? Дженсен снова открыл рот, намереваясь что-нибудь сказать, но мистер Коллинз слишком резко сделал па в сторону, заставив Дженсена посмотреть ему в глаза, и все резко распалось на осколки. Он больше не казался напряженным и готовым разозлиться, не казался недовольным, на лице застыло спокойствие. – Не забывайте смотреть под ноги, завтра мне бы не хотелось стать свидетелем вашего позора.

***

Джаред не мог отвести взгляда от входа в широкую залу, он вытирал взмокшие ладони о штанины брюк и неловко переступал с ноги на ногу – все эмоции проносились на его лице с невероятной скоростью; Дженсен бы посмеялся, но все понимал. Девчонки, входившие в двери, излучали счастье. На фоне пропитанных печалью стен они солнечными лучиками плясали повсюду, улыбаясь и сверкая сережками-гвоздиками в маленьких прозрачных ушах. Они сильно напоминали Дженсену Джули, правда, ни у одной из них не было такого же яркого оттенка волос. – Чем дольше так стою, тем сильнее желание уйти, – тихо поделился с ним Джаред, когда одна из девушек прошла мимо и застенчиво улыбнулась. – Расслабься. Но сам был напряжен, как струна, только во внешнем виде это никак не проявлялось, по крайней мере, он хотел так думать. Каждый нерв его тела дрожал от напряжения и грозился разорваться в любую минуту. Когда появилась Женевьев, он отвлекся, а Джаред мгновенно успокоился и, поцеловав ее хрупкую ладонь, засветился ярче, чем маяк, призывающий корабли на свой свет. Дженсен смотрел, как они неловко и так по-детски переминались с ноги на ногу, но тем не менее счастливо улыбались, и в его груди рос тяжелый ком. Он заметил Роба совсем рядом – тот стоял у стены, практически сливаясь с ней, и печально следил взглядом за уже начавшими танцевать парами. – Только не говори, что ты ее не пригласил, – сказал Дженсен, и, как только Роб поднял на него свои печальные карие глаза, понял, что попал в самое больное место. Он закусил губу и похлопал Роба по плечу. – Ты же знаешь, что еще не поздно все исправить. Дженсен прислонился к стене, тут же заметив недовольные взгляды девочек у стены напротив, ожидавших, пока их пригласят. – Я знаю, – сказал Роберт. – Но дело в том, что она еще не пришла. А я уже набрался храбрости. Дженсен невольно снова посмотрел на двери, где с каждой минутой появлялись все новые парочки. Он чувствовал себя немного белой вороной, совсем чуть-чуть – практически все его друзья, кроме Роберта, не страдали от неимения денег, в гардеробе каждого можно было найти несколько дорогих качественных костюмов, сшитых на заказ в ателье. У Дженсена же был всего один – подарок мистера Коллинза, но он так сильно им дорожил, что не променял бы ни за какие деньги. Только сейчас, привалившись к стене, он позволил себе представить, как чернильный человек с ледяными глазами покупал ему подарок. Уголки губ дрогнули, но тут же погасли, как только он увидел мисс Эмори. Она оглушала своим приходом, звон каблуков ее туфель врывался между нотами вальса и изворачивал трогательные мотивы в нечто неприятное и вульгарное. Все взгляды снова были устремлены на нее, и Дженсен видел, сколько радости ей это доставляло – красные губы растягивались в улыбке с каждым новым шагом. Она очутилась у граммофона, застыв рядом с ним, как сторожевой пес. Дженсен отвернулся. Смотреть на нее было тошно, ее взгляд надменно перемещался по танцевавшим, и напоминало это взгляд хищника на своих жертв. Кто-то едва коснулся рукава его пиджака, и Дженсен только сейчас увидел, что перед ним, должно быть, уже несколько минут стояла девчонка – именно девчонка, потому что ее совсем еще детское лицо пылало от смущения, а на курносом носике слишком ярко выступали веснушки. – Хочешь? На лице Дженсена застыло удивление, Роб сбоку засмеялся, пытаясь скрыть это за кашлем. – Прости, я немного задумался, что ты хотела? Она еще более смущенно сказала: – Я подумала, что ты захочешь потанцевать? – нерешительно сказала она. Дженсену это показалось забавным, и он согласно кивнул, тут же беря ее по-детски пухлую руку – девчонки с завитыми кудрями и дорогими туалетами не смогли скрыть своего удивления. А ему было все равно, потому что все мысли вились вокруг только одного человека, который пока не пришел. Дженсен кружил ее по залу, как мистер Коллинз его и учил, только теперь он был на его месте, а не по привычке ведомым. Дженсен чувствовал, что в его руках она маленькая и хрупкая, невесомая. Она, как иногда делала его Джули, болтала какие-то глупости, и Дженсен улыбался. Они протанцевали так, казалось, вечность, пока девчонка не устала. Дженсен остался один стоять у окна, пока она побежала поправлять волосы – было приятно, что хоть чей-то день он сделал приятным, в первый раз за все пребывание здесь. В приюте никогда не было проблемой развеселить кого-то из младших и помочь с уроками. Дженсен вышел на балкон и вдохнул холодный влажный воздух, по телу мгновенно побежали мурашки, и он невольно поежился. Он появился из ниоткуда, холодным дождем ступил на влажные половицы и застыл рядом мраморной статуей. Моросящий дождь каплями касался темных прядей его волос, и Дженсен не мог оторвать взгляда. – Здравствуйте, сэр, – сказал он. Мистер Коллинз сдержанно кивнул, даже не взглянув на него. Дженсену захотелось подойти ближе, заглянуть в иссиня-черные глаза и послушать его голос, просто послушать, что он говорит, но мистер Коллинз молчал. Из зала доносилась музыка, тихими переливами подыгрывавшая дождю. Дженсен смотрел, как пары медленно кружились в танце, казалось, что мир раскололся на две части, и он совсем не жалел, что стоял на балконе, ловля капли дождя. Мистер Коллинз посмотрел на него и сказал: – Вы недурно танцевали, хотя все равно есть над чем работать, – его голос растекся в тишине. – Спасибо, – искренне ответил Дженсен. – Я не заметил, как вы вошли. Мистер Коллинз хмыкнул, а Дженсен сделал шаг ближе, почти касаясь его руки. Волна защищенности вновь безжалостно топила, и Дженсен ей поддался – неотрывно смотрел на точеный профиль, призывая обратить на него внимание всего лишь на секунду, ее было бы достаточно, чтобы скрасить этот вечер. Он уже не слышал музыку, когда взгляд синих глаз изучал его лицо совсем близко. В черных зрачках он увидел свое отражение – растрепанный и взволнованный, от непрерывных танцев щеки раскраснелись, и Дженсену даже виделось, что веснушки на щеках стали выглядеть до невозможности вычурно. По сравнению с мистером Коллинзом он – неудачная работа Творца. У него кончился в легких воздух, когда он почувствовал холодную ладонь на своей руке. Дженсен немного нервно посмотрел на проход, ведущий в просторную залу – никто не обращал на них внимания. Холодная рука обхватила его пальцы, и Дженсен подался вперед, боясь передумать. Едва успев прикрыть глаза, мазнул губами по губам напротив. Быстро, слишком быстро. Но он успел запомнить, что те губы горячие и сухие. Можжевельный запах щекотал ноздри, и Дженсен готов был в любой момент быть отвергнутым, но этого не происходило. Он, не открывая глаз, ждал, слушал размеренное дыхание мистера Коллинза, пытаясь заглушить свое – чересчур резкое и встревоженное. Его по-прежнему держали за руку. Щеки горели огнем. В голове шумело, и Дженсен поклялся бы, что слышал на самой периферии протяжные плачущие ноты. Надрывные и сломленные. Он не знал, что за животные так плакали, но слышал это с самого детства. – Извините, – тихо сказал он, не в силах больше этого выносить – голова была готова разорваться в любую секунду. – Я готов понести наказание. Мистер Коллинз молчал, Дженсен поднял взгляд и увидел, что тот смотрел поверх его головы. Мраморная маска крошилась прямо у него на глазах – в синем море плескались непонятные эмоции. Вторая ладонь легла ему на талию и едва заметно притянула ближе. Дженсен был уверен, что лишается рассудка, такое просто не могло быть реальностью, чувства выворачивали сердце наизнанку. Мистер Коллинз не отводил взгляда от яркого света залы, а Дженсен искал в голове остатки слов, что хотел бы произнести, но все было неподходящим. – Такое случается в последний раз, Дженсен. Его голос был каменный и измученный. Он посмотрел на него, как на глупого мальчишку, и Дженсен полностью понял, почему. Он заслужил и прекрасно осознавал это, хотелось закричать, но Дженсен ни за что бы не упустил этот момент – угрызениям совести и мучительному истязанию он поддастся позже, сидя в машине старика Отиса и невидяще сверля окно. Дженсен подошел ближе и положил голову на острое плечо. Подбородок удобно устроился на мягкой ткани пиджака. Ему так мало. Моросящий дождь, так глупо обнимавший их в рождественскую ночь, шумел, едва заметно щекоча разгоряченную кожу. Тишина между ними кричала обо всем на свете. Он не слышал, как музыка оборвалась, а его мягко и одновременно грубо отодвинули. В глазах мистера Коллинза всего на секунду он заметил смятение, рвавшееся наружу, и немое наставление молчать. Дженсен смотрел ему вслед, под ребрами было пусто. Он не упустил свою возможность, как Роберт, и не знал, к лучшему это было или к худшему – в любом случае он бы посвятил всю дорогу раздумьям. Выходя из залы, он заметил мистера Коллинза сдержанно стоявшим рядом с мисс Эмори – она смеялась, кокетливо запрокинув голову назад и прикрывая рот рукой в белой перчатке. Отвратительное зрелище. Дженсен наскоро попрощался с друзьями, не желая оставаться здесь чуть дольше положенного. Когда его чемодан поместился в багажнике, захватило безразличие. Дженсен, не обращая внимания на торопливые слова мистера Отиса об усиливавшемся дожде, посмотрел на колледж: на высокое каменное здание, окруженное грустным синим садом, на окна единственной комнаты, где горел свет и мелькали фигуры танцующих. На балконе стояла одинокая фигура. Чернильный человек почти сливался с черным небом, но Дженсен точно знал, что это он, он смотрит на него и ждет никому не известно чего. Дженсен сел в машину и хлопнул дверцей. Машина издала протяжный стон, и под колесами зашуршал гравий. Он, возможно, если бы мог, даже улыбнулся печально и горько, вздохнул да закрыл бы глаза, погружаясь в ночное небо и далекий шум танцующих, бурливший, как быстрая полноводная река, постепенно забываясь. Если бы он мог. Но он слишком устал.