Тремор

Мы с женой всегда с полуслова понимали друг друга. И я очень любил ее за это, как и моя любимая — меня. Она всегда улыбалась, если видела, что я в хорошем настроении и наоборот, оставляла меня в покое и не дергала по пустякам, если мне нужно было сосредоточится или на некоторое время забыться, забыть о времени, остаться наедине с собой. Моя жена была самым настоящим блистающим изумрудом. Ее красота и обаяние очаровывали всех и каждого вокруг, из-за чего, конечно, я не мог не ревновать к ним. Но эта женщина была еще и умна, мудра, в меру остра на язык и воистину великая, как царица, и я гордился ею больше, чем собою, а любил ее больше своей родительницы. Однажды случилось так, что я попал в аварию, в которой совсем был не виноват, но зато сполна поплатился за все. Мне здорово погнувшимся металлом прижало обе ноги так, что когда меня вытащили из машины, они больше были похожи на прилепленные к кости ошметки мяса. И их ампутировали. Но любимая жена меня не оставила и по-прежнему любила, как и прежнего, того самого целостного мужчину с двумя жилистыми крепкими ногами. Однако я стал постепенно падать духом, стал более агрессивен и раздражителен, из-за чего моя любимая женщина все чаще пряталась по другим комнатам в доме, а еще чаще ее и вовсе не бывало дома. Но и без нее я справлялся во всем сам. И, конечно, не держал на нее никакого зла. Иногда мне становилось совсем паршиво, я каждую минуту и секунду думал о том, какой я ущербный. Когда же выбирался на улицу, ощущал пристальные взгляды в спину и удивленные взоры детей, играющих во дворе, что раздражало меня больше всего. В итоге мне сказали, что я сошел с ума. Так я оказался в психиатрической клинике, где из меня практически сделали овоща. Но и тут моя любимая и идеальная женушка меня не бросила, она приходила частенько навещать меня, гладила по голове, прижимала к своей груди и пела колыбельные, чтобы я хорошо спал. Но я почти не различал слов ее песни. Мои синяки под глазами расползлись сильнее, появилась щетина на лице, и зеленые глаза на их фоне смотрелись свирепо, когда я глядел на нее слегка исподлобья. Я видел, как она пугалась, однако продолжала улыбаться и ворковать что-то успокаивающее. Но так я больше не мог. Я оттолкнул ее от себя, встал с кровати, подкатил инвалидную коляску, сел и подъехал к стене. Была одна особенность палаты, в которой я лежал: здесь у стены стояло пианино. Я остановился рядом с ним и громко, не смотря на поздний час, брякнул по самым низким клавишам несколько раз. Из соседних палат послышались встревоженные и недовольные крики. Кто-то подорвался и вылетел в коридор с ором, шмякнувшись на пол где-то в самом его конце. Моя дорогая женщина обеспокоенно встрепенулась, подошла ко мне, взяла за руку и, приложив палец к губам, насильно потащила обратно к кровати. Я, не сопротивляясь, сам едва выбрался из коляски и лег на постель, укрывшись одеялом. Моя жена встала и строго, полная уверенности посмотрела в мои безразличные пустые глаза, прижав сумку к груди. Она чуть кивнула и, пожелав мне спокойной ночи, убежала прочь из больницы. На следующее утро женщина принесла мне баночку с мыльными пузырями, самыми хорошими, которые когда выдуваешь пузырики, кажутся бесконечными, из которых получается много-много шариков разного размера, переливающихся всеми цветами радуги. Я растрогался, как любящая романтику девчонка, и заплакал. Она обняла меня, погладила по волосам, нежно поцеловала в макушку и сказала, что все будет хорошо. И тут же ушла. Но я почти не удивился ее быстрому уходу. Мне было все равно. Я сел на коляску и покатил вместе с пузырьком в санузел, пряча его под полосатой больничной рубашкой от выпученных взглядов санитаров и врачей. *** Я еще никогда не чувствовал такой свободы и облегчения за последние несколько месяцев. Моих ног со мной больше не было, но и они мне были больше как будто не нужны. Потому что я всего лишь нашел в том пузырьке подложенное женой мое спасение. Острое лезвие. Я уже не отдавал себе отчета о своих действиях и просто, на автомате стянув с себя одежду, кое-как залез в невысокую ванну, наполнил ее водой, а вода сей же час наполнила меня... Я достал лезвие из пузырька, обмыл его в воде и с радостью долгожданного освобождения полоснул по бледным запястьям. Кровь хлынула моментально, и я вылил немножко от нее в сосуд с мыльной водой. Перемешал. На вид получилось очень даже ничего, и я надул много-много кровавых, переливающихся пузырьков, которые летали надо мной и опускались на воду. Меланхолия. Шум воды. И будущий я, который труп. Мои руки с разодранными запястьями впервые не тряслись и спокойно лежали в воде, порозовевшей от вязкой жидкости. Видите ли, моя жена всегда понимала меня с полуслова.