Тремор

Я на полу еле дыша, Встать, сделать бы шаг. Но в моей судьбе написано: "Умереть не спеша". Странно...

Обычно в такие дни льет дождь рекой и на улице очень темно, пасмурно и холодно. Мама всегда говорила мне, я читал об этом в детских книжках, что это плачет небо, проливая на землю слезы, и там, среди разряженного воздуха в облаках, у него паршиво и словно на Севере — холодно. Одиноко. Но в этот день пекло солнце, и похороны, поэтому, были совсем не похороны. Небеса не рыдали по человеку в гробу. И никто не мог заставить их проявить хоть чуточку жалости. Небеса... Я всегда знал, что они были неумолимы. Мне нечем было заняться, я слонялся от одной компании траурных людей до другой. И каждый говорил лишь об одном: о человеке в гробу, каждый из них припоминал лучшие моменты жизни. Кто-то плакал. А кто-то молчал, как я. И мне было, ей-богу, противно. Лучше бы эти люди поговорили о чем-то другом, о погоде, о делах насущных, работе... Рядом, в овраге, плескаясь меж берегов и размывая их песчаные края, текла речка. Я подошел поближе к ней и заглянул: на дне, спокойный, умиротворенно-бледный и свободный, плыл мертвец, а его копия сидела на другом берегу оврага и, подмигнув мне, болтала ногами. Я ответил ему грустным взглядом и, поднявшись на ноги, медленно побрел обратно к людям, собравшимся проводить своего родного мертвеца до подземного царства. Все они были странными. Кто-то очередной упал в обморок вот уже в который раз, и остальные уставшие с тяжестью на сердцах и душе, лениво поднимались со стульев, чтобы окатить водой пленника солнца. Я попытался найти своего отчима и обнаружил его, кусающим кулак, на заднем дворе за старым заброшенным деревянным домом. Он тоже истерично ревел, захлебываясь, зажимая руками рот, чтобы никто не смог его найти, как нашел я, и услышать. Я приблизился к нему, погладил по плечу. Но он решил меня не замечать. Слишком сильно было заметно: он с трудом преодолевал стойкое желание протиснуть руку между ног. И я почувствовал, как он думает обо мне, как в своих мыслях снова заваливает меня на кровать, раздевает и целует... В скором времени мне надоело лицезреть его порывы, и я вернулся. Подошел к рыдающей матери, подергал ее за рукав черного платья, но она также равнодушно не обратила на меня никакого внимания. За десяток веков... Мама единственная, кто здесь не лил попусту свои слезы. Все просто. Ох, как же она устала. А жидкости в ее организме совсем не осталось. Она ссохлась прямо на моих глазах до состояния мумии. Ко всеобщему шаткому порядку над свежезакопанной могилой пуще прежнего сияло и пекло знойное солнце. Мокрая земля становилась сухой, и слезы людей на траве постепенно испарялись. Как и не бывало. Они опустили ящик в темноту. Я с равнодушием подумал, что моему телу в склепе невероятно тесно и ушел вновь бессмысленно скитаться по окрестностям. Мне требовалось вкусить болезнь, в которой я все забуду.