Тремор

Как сейчас помню, подобрал он меня на дороге. Совсем обессиленного, голодного, с обезвоженным телом и ни граммом души за плечами. Куда она делась?.. Я не знал. Я потерялся. И потерял ее вместе с частью себя. Он сделал меня рабом, и мне пришлось не покладая рук день и ночь без передышки, без устали работать на него. Свои давнишние воспоминания я потерял ровно так же, как и внутреннюю невесомую субстанцию. Самое первое воспоминание внутри моей черепной коробки было о той желтой дороге и противном желтом песке, забившем мои легкие. Самый болезненный цвет. И он застрял внутри меня навсегда. Однажды мой Хозяин морил меня голодом достаточно долго, чтобы мне хватило смелости залезть в его погреб с мясом и стащить пару копченых окороков и зелени, валявшейся рядом с полками в огромной корзине. Но на мое же несчастье он прогуливался поблизости, как будто мог учуять вора за версту, и я, искалеченный лицом и худощавым телом, которые были усыпаны синяками, ссадинами и гематомами из-за его бесконечных побоев, смог лишь жалобно посмотреть на своего хозяина, автоматически подгибая колени и падая на них, но не выпуская большой кусок мяса из жаждущего и брызжущего заполненной слюной рта. Все мое тело болезненно затрепетало в ожиданием жесткого удара куда-нибудь в грудь или в бок, по почке, однако же мои ожидания ничем не увенчались и толком ничего так и не произошло. Я снова поднял на хозяина взгляд опустошенных глаз. Он прекрасно видел какой вопрос кроется в этой изумрудной, но такой мутной глубине. "Что случилось, хозяин?". А за ним сразу второй, еще более жалобный и унизительный, чем предыдущий: "Ведь я заслужил наказание, так почему же вы до сих пор не достали свой хлыст?". Сломленная воля и беспрекословное подчинение себе подобному — фишка всех рабов. Мой молодой Хозяин, мужчина в самом рассвете сил, смотрел, не отрываясь, и его карие глаза насмехались над рабом и его жалким видом бродячей ободранной псины из подворотни. Надо мной... Он приказал встать мне. Я повиновался приказу и быстро сложил так и не съеденное мясо обратно на полки, а зелень... Замешкался и случайно выронил ее на пол, вновь падая на колени перед Господином в ожидании удара, который бы значил наказание за мелкий, однако проступок. Но в ответ только его рука коснулась моих сальных волос и мягко погладила по голове. Я был зашуган... Зашуган до такой степени, что когда его пальцы нежно и расслабляюще провели по темным локонам, я невольно вздрогнул и нервно зажмурился, ожидая, что он сожмет персты у меня на макушке и со всего маху ударит о стенку. Однако Хозяин только гладил меня и любовался собственным, изуродованным морально и физически творением. Он наклонился к моему уху и сказал, что впервые так сильно хочет своего раба. И это ввело меня в полнейший ступор, вогнало в краску. Все, что я хотел — это провалиться куда-нибудь под землю или просто скончаться прямо здесь, на месте. Я испытывал странные противоречивые чувства к своему Хозяину. Я по-своему любил его, потому что понимал, что выжить без него у меня не останется и малейшего шанса, он давал мне надежду, но одновременно я питал страшнейшую ненависть за все побои и издевательства. Лишь одна мысль о том, что Господин окажется внутри меня, растянет меня всего до невозможности и в порыве страсти порвет, приводила меня в состояние прострации. У меня кружилась голова, однако я по-прежнему ощущал острое желания сексуального унижения над собой. Я подсознательно хотел, чтобы меня раздавили до конца, будто меня и не существовало на этом свете. Да. Без остатка. Мои провалы в памяти возобновились: я сильно удивился, когда оказался в богато обставленной комнате, хорошенько вымытый в молоке с вплетенными в волосы причудливыми белыми цветами. Я сидел на шкуре убитого тигра. На меня надели белую-белую ткань, мало напоминающую одежду, так что я оказался в своих же прежних лохмотьях, только поновее, чему был несказанно рад. Мои кандалы заменили на те, что выглядели намного лучше, блестели, вероятно сделанные совсем недавно. От кандалов шла длинная толстая цепь, прикованная к ножке огромной кровати, занимающей здесь чуть ли не все пространство комнаты. Впрочем, тут было довольно просторно несмотря на размеры кровати, приятно пахло благовониями и вполне удовлетворяло посетителя уютом. Но меня не покидал мой инстинкт, кричащей об опасности, который был воспитан во мне здесь за все эти долгие годы. Моя голова почти крошилась от слишком учащенного пульса, играющего в ней марш. Я сидел тут совсем один. И почти забылся, иногда подергивая руками и ногами, беспомощно позвякивая цепями, сковавшими, кажется, и мою волю. Хозяин появился очень внезапно и громко хлопнул дверью, когда вошел. У него было нечто в руках, но мне стало ужасно лениво, все тело парализовало от паники, дрожи и испуга, и я даже не захотел фокусировать зрение, чтобы хотя бы убедиться, что он точно не принес ничего опасного. Ничего такого, что может непременно стать угрозой моему существованию. Хоть и весьма бесплодному и никчемному. За небольшим окном было видно, как вечереет и сгущаются на небе краски. Как разливается кроваво-красный закат по девственному и голубому небу. От нарастающего фобоса я побледнел еще гуще. Хозяин постарался засунуть мне в рот какие-то размягченные странные грибы, которые до этого я никогда и нигде не видел, даже на картинках в книжках: красная шапка с белыми пятнами на такого же цвета ножке. Он, не жалея количества, попытался меня этим накормить, приговаривая, что если я такой голодный, то мне и это сойдет. Внутри взыграла обида. Мне до слез было больно, что Хозяин наказывает меня вот таким вот абсолютно нелепым способом, что он не взял, как обычно, длинный хлыст и не ударил натянутой коричневой кожей по спине, разодрав одним шлепком до крови, вскрыв мою мягкую плоть. Я так привык к этому... А он заставлял меня пережевывать эти чертовы отвратительные грибы и давиться сырым вкусом, роняя на пол слезы от невозможности более терпеть двоякие чувства, устроившие в нутре настоящий хаос. Я с трудом прожевал все то, что хозяин всучил мне, и оный погладил меня одобрительно по темным волосам, но уже не так, как раньше, а зарываясь пальцами в локоны, приятно и до дрожи массируя. Я не знал, что значит нежность. И это стало для меня настоящим открытием. Я невольно прикрыл глаза и расслабился, но меня всего затрясло, и прилив бешеной энергии снес напрочь голову. Тогда-то и стало понятно, что вовсе не от опасений, будто я могу сбежать, и не из прихоти повесил мой Хозяин на меня эти тяжелые цепи, сцепившие намертво конечности. В этот же день я узнал, что значит быть неуправляемым. Что значит не контролировать свое тело, не желающее подчиняться твоим командам, что такое неугомонность, адреналин и вечное беспокойство разума, когда инстинкт самосохранения сначала переходит все границы, а потом разрушается и вконец отпадает. Меня всего неестественно затрясло и закачало, я ощущал стойкое желание срочно выдворить из себя такой поток энергии, потому что я знал, что он порвет мое нутро. Мою память прошибло током и взволновали незнакомые мне обрывки воспоминаний. В них не было меня, как не было и никого родного, кого бы я точно узнал. Просто люди. Я взвыл и сильно заколотил кулаками и пятками по полу, и это было похоже на то, словно закатывает истерики маленький ребенок, но меня это нисколько не смутило, как и моего Хозяина. Еще я совсем не чувствовал боли. Но тело было при мне... Хозяин приказал мне заткнуться и распластаться на кровати. Это каменное лицо и ледяной взгляд заставили меня покрыться мурашками. Волосы на моей голове встали дыбом. Он всем видом говорил мне: внутри моей грудной клетки насилие. Прикоснись ко мне, как будто я совершенно обычный человек. Давай же! Прочувствуй его на себе... Пришло понимание некоторых простых вещей. Изначально человек рождается злым. Человеческая сущность — это сплошные пороки, окутывавшие его разум с самого начала. Пороки — блаженство и удовольствие. Удовольствие — радость. Душа — потемки. А доброта лишь легкая степень лицемерия. И теперь я готов был искать смысл в чем угодно. Лишь бы отыскать его. Раб... Хозяин, отломав от меня ровно половину, бил розгами и насиловал до утра, удовлетворяя свои похабные плотские удовольствия. Я только получал свое заслуженное унижение, а позже получил искореженное тело, как самый ценный трофей, приобретшее обратно сполна все чувства ровно на следующее туманное утро. *** Раны на спине от хлыста Хозяина до сих пор кровоточили, плоть, как оса, безнаказанно жгла адская боль. Я сидел вновь в своей сырой темнице, служившей мне спальней, и облизывал быстро пересыхавшие грязные губы, но влага в моем организме постепенно исчезала. Я был весь пропитан потом, из меня текло чужое, отвратительное и теплое прямо на пол. И мои провалы в памяти только ухудшились. Теперь я не помнил, откуда на моем теле появились эти новенькие кандалы и белое, хотя сейчас уже не очень, одеяние. Я коснулся исходившейся огненной дрожью рукой своей головы и достал из волос помятый причудливый цветок. Поднес к носу. Но цветок никак не пах. Я боялся. Я видел: на одной стороне лица Хозяина — черные дыры. Вокруг него обвивалась колючая проволока, и открытые небеса над головой пузырились. Деймос. Просто однажды я выберусь отсюда... К парню подошел его взявшийся из ниоткуда хозяин и наотмашь со всей силы ударил раба плетью, скаля в довольной улыбке белые зубы. ...или нет.