Путь в чистые небеса

©Бородавкин Илья Алексеевич, 2011.18.10. Глава 20 "Да светится имя Твое!" Всю справочную информацию можно найти в моей группе ВКонтакте: https://vk.com/club57630193 1. А-а-ах! Я закричал от резкой боли. Что-то горячее и жгучее пронзило правые плечо и мой бок. От удара меня тут же развернуло, и я упал на землю, не в силах поверить в происходящее. Неужели всё? Неужели в меня попали?! Я начал вставать с земли, ошарашенный ударом, забыв о том, что мне в любую секунду могут выстрелить в спину. Кое-как встав на карачки, я уже было подумал, что всё обошлось, но когда я сделал рывок вперёд, я тут же упал, сражённый страшнейшей болью. Господи! Господи, за что!? Как же больно! Я тут же схватился за правый бок, который резало будто кинжалом, и обнаружил, что моя рука была вся залита кровью. И только теперь ко мне пришло осознание произошедшего. Я получил пулевое ранение в живот. Боже… Еле поднявшись на ноги, я посеменил вперёд, всё ещё надеясь убежать от преследователей. Разогнуться во весь рост я так и не сумел – жуткая боль в правом боку меня тормозила. Но если Вы скажете, что ранение в плечо – куда менее болезненно, то я обвиню Вас во лжи. Просто мне сейчас казалось, что рука моя повисла как плеть, и от этого болезненность в ней была какой-то умеренной. Однако боль – всего лишь меньшее из зол, которое можно пережить и стерпеть. Другое дело – последствия ранения. Я пытался бежать, если это можно было назвать бегом, конечно, а на ходу я всё больше чувствовал, что не тяну. Но даже без этого ощущения я не смог бы совладать с собой, понимая одну очень простую вещь – я могу умереть в самое ближайшее время. А что если я бегу только потому, что это агония? Что если я уже труп? Сколько мне осталось и есть ли шансы выкарабкаться? Мой огненно горячий пот сменился холодным. Что же мне делать? Хотелось бы знать, но от понимания того, что помочь мне некому, меня трясло ещё больше. Ужас охватил с ног до головы и отдавался в ране с каждым ударом моего бешено бьющегося сердца. Я не видел своей раны, да и смотреть было некогда. Я просто осознавал, что всё, это конец. Если пуля попала в живот и задела какой-то орган, то без хирурга мне не жить. А вероятность того, что она не задела... с такой-то болью! Преодолев метров сорок, меня скрючило от очередного укола в боку. Резко согнувшись, я лишь заметил, как кровь из плеча брызнула на сырую землю. Ладно хоть не струёй, видать, артерия не повреждена. А впрочем, какая разница? Мне с моей дыркой в животе всё равно не жить… наверное… И как мне с этим быть? Что делать? Минуты жизни и дни мои были сочтены. Я истекал кровью, и невесть что вообще было у меня повреждено. Как знать, как долго я протяну? Сколько ещё я успею вдохнуть холодного воздуха? Сколько ударов сердца осталось до его остановки? Увы, я не знал этого, я понимал только то, что эти драгоценные минуты я могу упустить. В порыве боли и эмоций погони я мало думал о том, что меня ждёт на смертном одре или ждёт ли там что-то вообще. Я не думал о том, как завершается моя жизнь, или всё-таки она будет продолжена. Я понимал одну вещь – в любом случае меня нагоняли те, кто готов был её укоротить, как последние её минуты, так, быть может, даже счастливые долгие годы. Некогда было оценивать рану и свои шансы, некогда было думать о том, что меня ждёт. Надо было сражаться хотя бы за те минуты, что мне оставались. За следующий глоток воздуха, что ли. За право существовать в той форме, в которой я сейчас существую, ещё хоть мгновение. И я решился дать бой. Револьвер в моей руке окропился моей же кровью... Какая ирония… Всё это время я держал оружие в руках, и его блестящий скелет наливался алой жизнью, которую я в то же время терял. Револьвер буквально выскальзывал из моих рук, но кровь на нём образовала сгустки, и ручка очень скоро прильнула к моей ладони, прилипнув. В самую пору. Теперь мы с тобой обручены, моё оружие возмездия. До конца. Склон становился всё круче. Двигаться вперед становилось всё тяжелее, и скоро, как мне казалось, я просто упал бы без сил. Если бы не упал раньше. Не сумев поднять едва плетущиеся ноги, я зацепился за ветку большого упавшего дерева. Рухнув на ствол когда-то могучей осины, я перевалился за него возле самого выворотня, разукрасив ствол своей кровью. Корни дерева взодрали землю, будто кинжал чью-то шкуру, и теперь они готовились стать для меня защитой. За этим самым огромным выворотнем, прикрывавшим мне правый фланг, я и залёг, прислонившись спиной к стволу упавшего гиганта. Склон был порядочный, так что дерево будто стена защищало меня, а мне сверху открывался прекрасный обзор для стрельбы. Вверх по склону я заприметил два больших валуна и ещё одно упавшее дерево, за которые было удобно отступать. Дальше было ещё много валунов и елей, которые, казалось, торчали даже из самих камней, только вот до них было далеко. Дотяну ли… Пары секунд мне хватило для оценки обстановки. Позиция у меня была что надо, преступники были уже на подходе, и я позволил себе перезарядить ту пару патронов, что я уже израсходовал. Это было очень сложно сделать. Плечо не поднималось вверх, и моя правая рука совсем не работала. Двигать ей было крайне больно, и мне казалось, что пуля осталась у меня в плече. Возможно так оно и есть, но мне ведь как-то надо же стрелять!? Ладно… разберемся… Судорожно нащупывая патроны в своём рюкзаке, я отправлял весь боезапас в карманы, чтобы в бою не терять времени. В первом бою и, скорее всего, последнем. Как бы ни работала моя голова, чтобы я не умел и не делал, а сражаться вот так, без подготовки и раненому, на грани нервного срыва… Это было самоубийство, но я и так уже труп, и тем более… мне было так страшно. Как можно удержать револьвер в таких трясущихся руках? Они меня не слушались, как и всё тело, что давно уже покрылось мурашками, холодным потом и бледностью поганки. А тем более в нём появилось две лишние дырки, в которых всё дёргало и волновало, отвлекало от подготовки к бою, кричало: «Обрати на меня внимание! Всё остальное – потом, а сейчас тебе нужна помощь! Нужно лечение!»… И где я возьму эту самую помощь? Не осталось рядом тех, кто мог бы её предложить. На моей стороне было только погибшее дерево и пару камней, что готовы были прикрыть мне спину. Другое дело – вылечить меня будет проще. Разом, от всех болезней. Благо что докторов вона сколько собралось – целый консилиум! Уже бегут за мной, поспешают… А всё ради чего? С чего же всё началось, когда я вступился за Алу в том переулке? Или когда вызволял друга? А может, когда покинул почти родной город, чтобы не дать самому близкому существу на земле наделать глупостей? Ну и кто же теперь в опасности, счастье моё?! Защитил ли я тебя от ненастья? Как же! Я ж такой же как ты, Алу! Если я загорелся – я уже не отступлюсь. Но я сгорел. Некому потушить мой пожар событий, в котором я остался один на один с огнём. Кольцо пламени окружило меня, и теперь уже некому протянуть мне руку помощи. А ведь я хотел протянуть её тебе, Алу, а оказалось… не пойми как всё оказалось. Я пошёл помогать тебе в твоей игре, а сам начал новую, совершенно не имеющую к тебе дело. Наши пути разошлись так далеко, ещё в Теллере, и всё, что было со мной потом – это бред! Этого не должно было быть, я ведь искал тебя! Я должен был искать тебя, найти и привести домой, а не продолжать осложнять ситуацию. Но я сделал хуже. И это моя вина. Но вот внизу показались первые головы. Как на ладони, стреляй да и только! Они меня даже не видят! Но вот… А можно ли? Моя религия говорит, что мол, если тебя бьют по щеке – подставь другую. Только вот умирать чего-то совсем не охота. И как мне быть? Стрелять на поражение или тормозить врага всеми силами? Бить под ноги или по ногам? Бить рядом или конкретно в цель? С другой стороны, Того меня не пощадил. Сволочь… И я, резко выдохнув, высунулся из-за дерева. Направив ствол в одного из идущих, я понял, что мои руки задрожали ещё сильнее. Резкая боль в плече огнём отразилась по всему моему телу, и я положил руки на ствол, чтобы потушить её. Но я совладал и сосредоточился на противнике. Его жизнь была в этих немощных, дрожащих от бессилия руках, и это было несправедливо. А поступит ли он справедливо по отношению ко мне? Сомневаюсь. И я нажал на спусковой крючок… 2. - Алу… - где-то вдалеке, на фоне ужасного шума, я услышала чей-то голос. – Алу, ты меня слышишь? Алу! Голос этот был будто отцовский, только какой-то глухой и далёкий. Я не совсем понимала, что происходит, и не собиралась открывать глаз. Мне было больно. - Алу, очнись, дорогая! – уже чётче услышала я. Боль была слева. Жутко болело плечо и рука отнималась. Но хуже всего – ладонь. Я никак не могла пошевелить пальцами, но и открывать глаза не хотелось. Просто не было сил и всё вокруг кружилось. Казалось, если я открою глаза, то меня и вовсе укачает. Голова и без того жутко болела, как во время температуры, а ноги были холодные и ватные, будто бы я весь день простояла на каком-нибудь митинге. Интересно, за какие идеи я бы сходила на митинг? - Алу, ты же слышишь нас, очнись! – прозвучал ещё чей-то голос. ***?! Не может быть! И я открыла глаза. Сквозь белую пелену на меня смотрели отец и Френсис. Яркий дневной свет ударил по глазам, будто бы приводя меня в чувство. Ну да, я всё вспомнила. Откуда же *** тут взяться? А я-то надеялась… Я сидела, опёршись на что-то холодное и большое. Френсис и папа склонились надо мной, а позади них шумел и пенился водопад. Он был не такой высокий, как возле Нома, но не меньше метров десяти в высоту, и куда более широкий. У его подножия стояло водяное облако, от которого даже до меня долетали редкие капли брызг. Прямо над нами раскинуло свои ветви огромное дерево, в которое я, по-видимому, и влетела. Кругом лежали сломанные ветки и много листвы – скорее всего – моя работа. - Доча, ты как? Что болит? - Ох… - прислушалась я к своим ощущениям. – Всё болит. - Что-то серьёзное? - Н-нет, - ответила я. Мне было уже легче. – Только голова кружится и рука… И тут я посмотрела на левую руку, и мои глаза раскрылись полностью, несмотря на яркий солнечный свет. - Так, дочка, без паники… О чём ты говоришь, папа! Какое: «Без паники»?! У меня сквозь ладонь торчит палка! Целая ветка с сучьями и листьями входила с внутренней стороны ладони, а её продолжение с одним обломанным суком торчало с внешней стороны. Конец, что выходил из ладони, был весь в крови, заострённый и смотрящий на меня, словно зубы огромного монстра. - Бож-же-е-е… - только и смогла я затрепетать от вида проткнувшей меня палки. И только я хотела пошевелиться, как вдруг… - А-а-а! Ладонь и плечо пронзило болью. Боль эта была разная, непохожая одна на другую, и если с ладонью всё было ясно, то в плече боль исходила откуда-то изнутри. - Ох, папа! – буквально взмолилась я. - Что мне делать?! А ведь и вправду - больницы поблизости нет, а у меня в ладони торчит ветка сантиметров тридцать длинной! А ещё что-то не так с моим плечом… Боже… - Чш-ш-ш-ш, чш-чш, - утешал меня отец. – Сейчас сделаю тебе укольчик, и всё будет хорошо, ладно? Я кивнула. - Посиди спокойно, я сейчас возьму свой рюкзак и приду. И отец ушёл к лодке, которая стояла слева от меня. Лодка Френсиса была буквально выбита на берег. Уж не знаю, толи она так сама приземлилась, толи они с отцом как-то вытащили её на сушу, только бело-голубое судно с деревянными полами никак не реагировало на плеск речной воды, что ударялся о её карму и правый борт. Лодка твёрдо стояла на земле, и отец уже вытаскивал из неё свой рюкзак. - Ох, ничего, Алу! У твоего отца, наверное, всегда есть запасной план, он тебе поможет! – подбадривал Френсис. - А ты так хорошо знаешь моего отца? – саркастически спросила я. - Нет. А, однако, у таких как он всегда есть свои секреты. Правда, я говорил ему, что лучше вытащить ветку, пока ты в отключке… - Но так мы не увидели бы реакции её организма, - перебил Френсиса папа, подойдя со своим рюкзаком к нам. Он разложил его на земле и начал там что-то искать в боковом кармашке. – Поэтому прости, дочка. Возможно, придётся потерпеть. Отец достал какой-то шприц-тюбик из рюкзака и приготовил его к уколу. - Промедол? Откуда он у Вас? - Секрет фирмы, - улыбнулся папа. – Не переживай, дочка. В больнице и не такой дрянью колют – не подсядешь, - улыбнулся папа и продолжил: - Значит так. У тебя, кроме того, вывих плеча. Вправлять я умею, мне не раз приходилось, но укол у меня только один. Надеюсь, что на всё про всё хватит. Ты готова? - Нет, - честно призналась я. – Но другого выхода у меня нет. - Молодец, дочка. Прости, а что делать?! Придётся потерпеть. Мы начнём с плеча, потому что если с первого раза не вправим… - Вправите, - перебила я папу. Я его знаю, сейчас он своими утешениями запугает меня до чёртиков. - Правильный настрой, Алу! Ничего, и не такое лечили! – припоминал что-то папа, но тут же продолжил. – Ну что, колю? - Давай. Игла больно впилась в кожу, но эта боль ничто по сравнению с той, что могла ждать меня дальше. Только бы укол нормально подействовал. - Отлично, - сказал папа, разматывая налобную косынку, которую он достал из рюкзака. Неужели у него и такое есть в арсенале? Отец в бандане – на такое ещё хочется поглядеть! Папа обхватил банданой моё левое плечо и приказал Френсису удерживать его в каком-то положении. За их манипуляциями я не особо смотрела, но и не чувствовала боли. Лишь дискомфорт. Отец взял мою руку и начал ею манипулировать. - Раз, два, три… - И тут отец попытался вправить мне плечо, но у него не вышло. - Ай! Ай-ай-ай! – почувствовала я сильную боль. - Терпи! – приказал мне отец и начал вправлять мне вывих каким-то другим способом. - Раз… - начал он, но мне было ещё больно. - Ой, - только и успела произнести я. - Два… - Может, не надо? - Три… - перебил меня папа и я приготовилась терпеть… - Четыре! Хрустнуло. Со слегка зажмуренными глазами я сидела и ждала продолжения отцовских манипуляций. Только он ничего не делал, разве что сказал: - Всё. - Как всё? - Пошевели рукой в плече. И в самом деле – плечо моё двигалось как и раньше, разве что чувствовалась какая-то болезненность. - Будет немного болеть. Постарайся не делать резких движений и не напрягай руку. А теперь – самое главное. Мы с отцом посмотрели на мою ладонь. Я сглотнула нервный комок и покрылась мокрым потом от страха. Уверена – это тоже будет не больно. Но а вдруг чего? О-ох! - Френсис, держи её руку, - приказал папа, и парень обхватил мою ладонь вокруг палки. Это было больновато. – Придерживай кожу и мясо. Больно? - Да, - призналась я. - Нужно потерпеть, милая. Поторопимся… - и папа аккуратно обрезал, буквально отпилил нижнюю часть ветки ножом, а верхнюю, с обломанным суком и в крови, обхватил двумя руками. - Ах! – казалось, что он выворачивает мне ладонь наизнанку! Было больно, но ещё больше – неприятно. - Тер…пе-еть! – потянул на себя палку отец и я закричала. - Боже ж ты мой! – взмолился Френсис. - Внутри, кажется, обломанный сук, так что сейчас главное – его вытянуть, дальше легче будет! – подбадривал нас отец. – Давай, ещё раз! – и папа потянул за ветку снова. Тут я и познала настоящую боль. Закрыв глаза и прикусив губы в кровь, я скалилась и кричала сквозь зубы. Боже, как же это было жутко! Правой рукой я вгрызалась пальцами в землю, а ногами болтала, будто в далёком заплыве в океан. Хотелось реветь и кричать от безнадёги, но было отчего-то стыдно. Только слёз мне не удалось сдержать, - они рефлекторно заливали мне лицо. Организму было плохо, и он плакал за мой разум. Но боль, слава Богу, не стала меня долго мучить. Очень быстро всё было кончено. - Всё, всё, всё, дорогая! – Жалел меня папа, прижимая к себе. – Ты молодец! - Хо-о-ох, - громко и сильно дышала я с облегчением. – Спасибо! Из вас вышли бы отличные хирурги! - Нужно обработать рану, пока обезболивающее не отошло. Это будет не так больно, - произнес отец. - Вы справитесь без меня? – спросил Френсис. - Да, - согласился папа. - Я пойду к большой воде, посмотрю, нет ли за нами хвоста. Отец достал из-за пояса пистолет, из которого он отстреливался во время погони. Ловко раскрутив оружие на пальце, отец протянул его парню: - Забери, тебе нужнее, - отдал папа Френсису его же глок. Френсис забрал оружие и пошёл куда-то в обход водопада, а папа помогал мне перевязывать раны. После ветки обработка раны показалась мне плёвым делом. Да и промедол помогал, без него бы, наверное, я такую боль просто не пережила бы! Сам факт того, что эту ветку достали, пока я была в сознании, поражал меня. А промывание и перевязка - это так - припарки. После того, как моя ладонь была перебинтована, отец наложил мне повязку на плечо. Я чувствовала себя лучше, но он настоял. Фиксация плеча полностью вывела меня из какой-либо трудовой деятельности, но иначе было никак. Что уж поделаешь. Хотя с другой стороны, я слышала, что серьезные вывихи нужно лечить в стационаре. Тогда уж точно не стоит перечить отцу - он лучше знает, хотя, порой, чересчур осторожничает. Вот уж не знаю наверняка - характер у него такой, или это уже старческое? Хм, да уж, не хочу ни во что это верить, может быть, сейчас просто ситуация такая в нашей жизни сложилась. Да... Но не успела я подумать о своей семейной проблеме, как назад возвратился Френсис. - Всё тихо, - заявил он. - Что там с лодкой? - Придётся повозиться, приятель, - ответил отец, который уже минут десять осматривал судно. - Хорошо, что мы ушли без погони. Но откуда ты узнал про Обрат-реку? - Обрат-реку? - не поняла я. - Ну да. Эта речушка течёт не как большинство - в океан, а наоборот - из него, - пояснил Френсис. - Такое бывает, хотя и очень редко. Но севернее есть ещё одна такая речка, даже побольше этой. - Удивительно, - подумала я вслух. А ведь и правда - речка, да ещё и с водопадом... И как мы вообще не разбились? Она-то шириной всего ничего! - Просто про водопад и Обрат-реку никто не знал в моё время... - продолжал отец свою мысль. - А я с детства на кораблях, сэр, знаю всё побережье от и до. Я уже видела, что отец прямо-таки хочет спросить: "А откуда про водопад знаешь?". Но папа промолчал. Он сомневался в нашем провожатом даже после всего, что Френсис для нас сделал. На то, пожалуй, были основания... - Ладно, - произнёс отец, задумавшись. - Раз у нас есть время - надо отдохнуть. Ты, Алу, ляг и поспи. Мой спальник, во всяком случае, сухой - бери. А мы с Френсисом пока помудрим с лодкой - малышке нужен ремонт. Кстати, у лодки есть имя? - улыбнулся отец Френсису. Уверена - это был тактический шаг, чтобы снять с себя подозрения в... подозрениях. - Да я как-то и не думал... - Ничего - придумаешь. После таких походов - точно придумаешь! И я отправилась искать себе место в тенёчке. На прогалине возле реки и водопада было мокро и шумно, а спать мне действительно очень хотелось. Поэтому я отошла в лес, и, просто положив на землю спальник, на нём и заснула. 3. Не знаю, толи религиозность, толи воспитание, толи мои нравственные принципы оказались выше для меня, чем военное преимущество. Но я выстрелил мимо, прямо в ствол дерева, рядом с которым проходили бойцы Того. Очевидно, что фиолетовый был их предводителем. Даже в бою он выступал лидером и вёл всех своих «воинов» за собой, вперед, за победой. За мной. Но мне это было не нужно. Никакие его титулы и превосходства не волновали меня сейчас так, как собственная судьба. Да и боевой дух ребят, что шли за своим командиром, упал так же, как и они сами после моего выстрела. Народ тут же прильнул к земле, и стрелять второй раз мне даже не понадобилось. Хах, а в детстве я дома так же играл в войнушку. Оборонялся на склоне от фашистов вместе с другом. Только сейчас его рядом нет. Сейчас у меня никого нет, кроме магнума, двух пулевых и бешено бьющегося сердца. Ни-че-го. Когда бойцы Того начали поднимать головы, я тут же сделал второй выстрел. Я старался бить поближе к ним, по деревьям, чтобы психологический эффект был понадёжнее. Только трясущиеся руки едва помогали мне в этом. Вторая пуля нашла своё пристанище совсем не там, где я хотел – она просвистела мимо и врезалась в ствол где-то совсем далеко позади. Третья же произвела-таки необходимый эффект, и, несмотря на промах, угодила под корень дерева, подбросив вверх куски земли. Скромно, но выглядело эффектно, однако теперь пришёл мой черёд бояться. По мне начали стрелять. Первая пуля ударила по дереву, за которым я залёг, но я быстро заприметил стрелявшего. Стрелял он из болтовика, и пока перезаряжался, я высунулся и отправил свою пулю рядом с телом смельчака. Тот вскрикнул и пригнулся, не смея более открывать огонь. Но на что я надеялся – по мне тут же начали стрелять с другой стороны. Это был Того. - Сволочь! Я ведь мог убить тебя, а ты выстрелил! Всё равно в меня выстрелил! – крикнул я, стиснув зубы от боли и нажимая на курок снова и снова. Я стрелял в страхе, что вот-вот меня прикончат. Преступники не особо старались высовывать головы, но всё же одна-две пули прилетали в ответ, и тогда я стрелял в сторону, откуда они отправлялись на встречу со мной. Я старался заряжать хотя бы по два патрона между выстрелами, чтобы барабан револьвера оставался более-менее полным. Никогда ведь не знаешь, чего можно ожидать от преступников. Хах, а поначалу ж ведь я от них тоже многого не ожидал. Думал, что к Алу приставала малолетняя шпана. И где я теперь? Но вот я дождался нужного момента. Спустя где-то минуту такой вялой и бесполезной перестрелки, преступники начали заходить с флангов. Да, те, кто остался по центру, будут прикрывать отход своих бойцов, но мне было на руку, чтобы бандиты рассредоточились. Так было больше шансов остаться незамеченным при отступлении. И я решился. Другого выбора у меня и не было. Если преступники сомкнут кольцо – мне конец, а это значит, что нужно было отступать сейчас. Я не думал, что это будет так просто. Я знал, что меня может ждать пуля в затылке, что я могу умирать в страшных муках, но я просто не хотел думать об этом. А если не думаешь и не накручиваешь себя – жить становится проще… Хм, но я ведь так не умею. И, тем не менее, я рванул вверх по склону, в сторону огромного валуна. Рывок оказался крайне болезненным. От боли меня сложило пополам, но выхода не было – надо было бежать и терпеть. Однако всё случилось вовремя – тут же над головой просвистела пуля, и я вполоборота выстрелил на бегу. Надеюсь, что я ни в кого не попал. А если и попал… Позади всё затихло. Я уже был за валуном и выстрелил из-за него ещё три раза. Нельзя давать преступникам активно наступать, а ни то меня точно зажмут с флангов. И я, чтобы не терять времени, тут же рванулся к следующему камню. Не думал я, что жизнь доведёт меня до такого. Что игра в прятки превратится в игру на выживание, а «туристический» поход – в путешествие в один конец. И уж не думал я, что к этому времени мои нервы выдержат такой накал страстей. А ведь когда-то я, как и все дети, боялся темноты и страшных фильмов. Я страшился ходить на кладбище один и пугался покойников. А ведь не мёртвых надо бояться. Надо бояться живых, и в этом я с каждой минутой убеждаюсь всё крепче. Патроны в карманах редели, а враги всё наступали. Но мои пути к отступлению кончились. Впереди оставались лишь огромные валуны с ёлками, торчащими, казалось, прямо из камня, да густой лес. Казалось бы – идеальное место для игры в прятки, но не в те прятки, в которые я играл. Тут не было права на ошибку. Всё, что мне оставалось делать – это бежать, корчась от боли, бежать на морально-волевых и надеяться, что мне повезёт. Но где? С какой стороны затаилось это везение? Где же моя удача? Я столько раз ею пользовался, что она меня оставила. Газ во всём оказался прав. Таким долгим везение не бывает. Оно прикрывало меня тогда, когда, казалось бы, я был обречён. Но это было тогда, не сегодня. Сегодня всё иначе, кроме одной и той же картины – я прячусь и убегаю, а на меня ведут охоту. И нынче наверняка охотники ухватят свою добычу. - Идёт охота на волков, идёт охота! – напевалось само собою вслух. Не знаю, наверное, это нервы, натянутые в струну, прямо как в гитаре Высоцкого. Каждый мой шаг пытался увеличить отрыв, но приближал меня к смерти. Я ведь теряю силы и кровь, бегая с такими ранами. К тому же пронзающая адом боль горела в них, заставляя периодически вскрикивать от резких подёргиваний. Гадско. Но снова выстрел. Снова мимо, и вновь я стреляю в ответ. Казалось, что пули проносятся так близко, что старуха с косой буквально стоит за спиной и размахивает своим жнецом, пожирающим жизни. Я был следующим – без сомнений. Только вот минуты, будто бы волны в пучине, в которой я барахтался, накатывали и согревали, оберегая от последних мгновений мою никчёмную жизнь. И вдруг! Я зацепился… Ствол упавшего клёна стал преградой моим заплетающимся ногам. Я повалился вперед, приземлившись прямо на пробитое плечо. И закричал от боли. Боль была жуткой, пронзающей, неадекватной. Но всё же мне пришлось замолкнуть – преступники были рядом, и дай Бог, что меня не видели. Просто теперь я точно не смогу двигаться. Я сипел сквозь зубы от раздирающей меня боли. Иголки от хвои жестоко впивались в бока, а земля подо мной наливалась красным, будто бы я делал жертвоприношение лесу. В глазах мутнело – они наполнились слезами, и я на ощупь попытался встать на колени. Получилось. Только что дальше? Бежать я не мог ни физически, никак. Оставалось только заползти под широкие лапы ели и залечь между двух валунов. А что иначе? Кое-как я справился со своею задачей. Я слышал, как преступники приближались ко мне, но сегодня мне не было страшно. Я, может быть, просто смирился? Или посчитал своё укрытие достойным? Да нет же, я просто сгорел. Не было сил, не было эмоций, даже желания жить не осталось. Оставалось просто ждать разрешения ситуации и ответов судьбы. Топот ног, силуэты и тени проскальзывали мимо. Мимо, мимо и снова мимо, минуя встречу со мной и свою пулю в лоб, которую даже я уже готов был выпустить напоследок. Неужели я один должен страдать за это? Ведь это они бандиты, они во всём виноваты! Но мы не судьи… Лес вокруг затих, а я лежал. Камни, с ночи наполненные холодом, этим утром поглощали последнюю теплоту моего сердца. А я продолжал держать пистолет наготове и вслушиваться в шорохи вокруг. И долго ждать не пришлось – тени и голоса зашагали обратно. Неужто снова меня минуло ненастье? Не верю! Я только смирился со смертью! Но нет! Шаги проходили мимо. Кто-то прошёл совсем близко у меня за головой, но всё одно всё утихло. Я видел нескольких ребят в куртках и с оружием в руках, но они обходили мой оборонительный редут как препятствие. И пошли мимо. И всё. Тишина. Неужели всё? Но… ветки над головой раздвинулись. Небесный свет ослепил мои грязные, заплаканные очи и я только по заслонившей меня тени понял, что надо мной кто-то стоит. Рука автоматически взмыла вверх в попытке навести ствол на нашедшего меня. Но тень оказалась не лыком шитой. Твёрдая шипованная подошва ботинка, перепачканного грязью, прямо в полёте перехватила мою руку. Рукоять револьвера звонко ударилась о шипы, и незнакомец пригвоздил мою больную ладонь к камню. - А-а-ап-п… - почти смог закричать я от боли, но чья-то кожаная перчатка прикрыла мне рот. - Тихо, тихо… - шептал мне знакомый нежный голос, будто бы Того хотел убаюкать меня. Хм, и верно – скоро убаюкает. То, что это был он, я определил моментально, однако боль, пронзившая пробитую елью ещё у Теллера ладонь, не давала мне послушаться бандита. И только когда преступник выбил мысом ботинка магнум куда-то в кусты, я ощутил блаженное облегчение и успокоился. Пробитая ладонь всё пульсировала, и я обнаружил, как быстро она наливается кровью. Кровь капала с неё на холодные камни, а я никак не мог смириться с тем что происходит. Глубоко и шумно дыша, я слушал биение своего сердца. Грудь моя вздымалась словно парус, а я смотрел снизу вверх на Того, который наставил на меня ствол своей винтовки. Видимо, в последний раз. Того оценивающе смотрел на меня. Он взглянул на мою рану на животе, на плечо и на руку. И я не сдержался: - Что, оцениваешь свою работу? – «Тварь!» - добавил я про себя в конце, но сам не знаю, почему не произнёс. - Да нет, - как ни в чём не бывало ответил мне Того. – Просто хотел проверить твою теорию, ***. Ты никого из нас не убил, хотя мог бы… Глупо. Но милосердно. Живи пока. И пёс, опустив оружие, повесил его на плечо и молча ушёл вниз по склону. Н…неужели? - Уходим, нашумели! – послышалось где-то снизу. Того созывал всех своих бойцов обратно к дороге. - Но босс… - Никаких «Но»! Проваливаем! Я должен был умереть, но я выжил. Телесно или из ума – это уже не важно, важно, что картинка на экране продолжалась, а моя история ещё не окончилась точкой… Хм, ну и славно! 4. Я проснулась под вечер. Спать только на правом боку было неудобно, но на левом я лежать опасалась. Пробитая ладонь и вывихнутое плечо хоть и не болели, а рисковать ими всё равно не хотелось. Врачей рядом нет, кто знает, что может случится… Только грустные мысли мои разогнал отец. Он как почувствовал и пришёл минут через десять как я проснулась. Папа был весь грязный и замученный, явно уставший от работы над лодкой. Мазута, вода, речной ил – всё испачкало его одежду и руки, но глаза у отца были чисты и полны разума. Не каждый «разумный» с его финансами готов так беззаботно изгрязниться, даже за благим делом. В том, наверное, и была вся папина натура, пускай он и сам вышел из бедняков. Во всяком случае, так говорила мама. Заприметив, что я не сплю, отец молча сел на камень рядом и спросил меня: - Зачем ты ему рассказала? - Так он же спас нас! – удивилась я вопросу, но всё же ответила папе. - Но ты ведь не могла этого предугадать, верно? - Без этого он даже не попытался бы придти к нам на помощь…. - Или он мог бы сделать всё так, что у нас не осталось бы шансов. - Но стоило рискнуть! Он просто сам подвёл меня к этому разговору… - сказала я и замялась, понимая, что сама не удержала язык за зубами. - Риск… - выдержал паузу отец, задумавшись и посмотрев на стрекозу, сидящую на траве. – Я когда-то тоже рисковал. По-крупному. И теперь не хочу больше – на всю жизнь хватило. Я видел не раз, что бывает потом с проигравшими, а мне теперь есть что терять. - Но мы ведь не проиграли! – подбадривала я отца. - Ты этого не знаешь, - продолжал папа с грустью на лице. – Если всё идёт так, как тебе выгодно – это ещё ничего не значит, а прошлые победы… Кто знает, может это только путь к поражению... Ох, ладно, - поднялся папа на ноги. - Пойду доделывать лодку. Заночуем сегодня здесь, а завтра… в общем, есть у меня один план. - Какой? – стало мне любопытно. - Увидишь… Всё увидишь. 5. Очень скоро в лесу стало тихо. Наступал день, очередной, но не солнечный. Снова всё вокруг затянуло тучами. Опять будет дождь, и теперь, когда стало совсем уже холодно, он может добить меня простудой или воспалением. Хм, если успеет. Кто знает, что за погода будет в день моей смерти. Солнечная, радостная что я наконец покину эту землю, или хмурая как сейчас, грозящая дождём или снегом. А кто знает – ближе к августу на Аляске всегда так с погодой – может и снег пойти. Кстати, а какой сегодня день? Ещё июль или уже август? Помнится, однажды в детстве зима была лютая, так снег выпал в конце июля и так и не сошёл до самого мая. Было холодно как сейчас. Только нынче холод был от камней и упадка сил, хотя на улице тоже было не жарко. Силы покидали меня после пробежки и нервов. Кровь изливалась из меня, а значит надо было остановить её, чтобы хоть на чуточку остановить в себе жизнь. Для этого я и собирал с собой целую аптечку. Как сглазил. Жаль только, что обезболивающего у меня не было. Немного каких-то таблеток, и то здесь без рецепта ничего толком не купишь. Но таблетки всё равно бы начали действовать не скоро, а мне нужно было поторопиться. Нужно обработать раны. И я пополз на землю с холодного камня. Было очень больно ползти, напрягая мышцы поражённого живота, но я выбрался из-под густых еловых лап и сел, опёршись на камень. Подобрав с земли магнум, я протёр его о штанину от крови и отправил в рюкзак. Пусть теперь покоится там, а пока – рана… Страшно смотреть... Что же там, под окровавленной чёрной кофтой. Распахнув куртку, я расстегнул замок на кофте и аккуратно поднял футболку. - Аргх! – прикрикнул я и зашипел, решив сдерживать себя. Футболка отлипала от тела слишком больно. Наконец, я решился взглянуть. Господи… На правом боку я улицезрел рваную рану. Было непонятно, сквозная она или нет, или пуля прошла по касательной, но края её были разорваны, будто бы мне вырезали кусок мяса чуть выше таза. Рана сочилась кровью, которая сгустками скопилась вокруг и была похожа на чёрное желе. Кровь переливалась на дневном свете, и я никак не мог понять, задеты ли внутренние органы. Шанс того, что органы целы, обычно мал, во всяком случае, я так читал в книге про Вторую Мировую. Но всё же шанс был, однако я мало в него верил – было очень уж больно. Надо было промыть рану, но… на сколько я помню, живот промывать без врача нельзя. А может и можно… Н-н-нет. Мало ли. И я решил не рисковать, а просто затампонировать всё бинтами и салфетками, или что там у меня есть. Кое-как сняв рюкзак со спины, я наблюдал, как после каждого моего движения живот наливался свежей порцией крови. Она стекала вниз на траву, и я никак не мог вернуть её обратно. Доноров поблизости нет, и это факт. Надо экономить драгоценную жидкость. Поэтому долго раздумывать я не стал и приложил к ране первый тампон. - А-а-ай! Ай-ай-яй! – вот тут уже я не смог промолчать. Я шумно выдыхал: «Ой-ой-ой!» - и терпел, что есть мочи, прикладывая к ране заготовленные тампоны. Тампонада была ужасно болезненной - любое движение в ране вызывало боль, как в первый раз – жуткую и неукротимую. И только под конец тампонады я к ней более-менее привык. Казалось, что боль переросла в одно сплошное чувство, будто бы мой бок разлагается под действием кислоты. Щипало, было больно, но всё вокруг всё же немело и старалось уберечь силы на будущее. Видимо, организм сам нахимичил себе какую-то анальгезию, и теперь её силы были направлены на то, чтобы наложить повязку. Казалось, что это будет ещё больнее. После любого движения плечо и бок мои кровоточили и стонали немой тупой болью, от которой аж зубы сводило. Самое ужасное чувство в моей жизни – это точно! Но выхода не было – я отмотал большой кусок бинта и, приложив его к месту ранения, начал медленно его раскручивать, прижимая к телу. Боже, как больно! Будто бы каждая мышца, что участвовала в движении, отдавала в бок очередной пулей, что входила в него снова и снова. Хух, ладно, что ранение вроде как сквозное. Хотя кто его знает. Но, в любом случае, я справился и тут. Только одышка дала о себе знать. Будто бы я кросс бежал… Казалось бы, что тут – сделать три мотка вокруг туловища, а я весь был покрыт холодным липким потом, был бледен и меня всего трясло. А дышать – дышать вообще было нечем. Только на одышку времени не было – плечо. Тут мне совсем не повезло. Пуля осталась у меня в плече, и мне даже казалось, что я её чувствую! Она оставила за собой свой дырявый кровавый след, из отверстия которого сейчас вытекала алая струя крови. Будто бы некий водопад, она ползла вниз по груди, животу и на землю, а значит – нужно забинтовать рану немедленно! Мало того – не успевал я взять в руки бинт, как он наливался кровью и гноем из моей рассабаченной ладони. Спасибо Того, который всё испортил… Или же только что спас мне жизнь? Я его вообще не понимаю! Что им движет? Чего он хочет? Однако, этот вопрос мало волновал меня сейчас. Куда важнее и сложнее было промыть и забинтовать рану на плече. Прилюбившаяся мне перекись водорода будет жутко щипать, но выхода не было. - Ы-ым… А-А-А-АРГХ! – закричал я от боли. Боже, это ужас, ужас! Как быть?! Что делать?! Куда деваться?! Куда же мне от этого бежать! 6. После посиделок с отцом я решилась взяться за работу и приготовить всем ужин. Я поспала днём и была совсем бодрячком по сравнению с моими спутниками. Папа и Френсис выглядели совсем измотанными. Грязные и потные, они ходили вокруг лодки, проверяя, все ли у них сделано, и каждый раз они находили какой-то промах и снова брались за работу. Я же пока была совсем никудышным помощником. Поэтому я подобрала нам хорошее место для ночлега – на краю леса у больших валунов, да так, что оттуда было видно лодку, и вода от водопада не капала. Перетащив туда все наши вещи, я разожгла костер. Делать это одной рукой было неудобно, начиная со сбора хвороста и заканчивая использованием спичек. Благо, что у отца в рюкзаке была зажигалка, а то я бы не справилась. Пока у нас был костёр и спокойная обстановка, я решила приготовить самые «долгие» консервы и заварить суп из пакетиков. Спустя час всё было готово. Ужин, сухая одежда и место для сна. Я обо всём позаботилась, кроме души. А на ней сейчас было совсем тяжко. Ох… Где там ***? Как далеко он зашёл? Ищет ли он меня? И как же мне всё-таки быть, ведь где он сейчас я не знаю! Дозвон прошёл лишь однажды, ну а толку! Ни связи, ни безопасности, одна лишь надежда. Да и та гаснет. Медленно так, потихонечку, как свеча на могилке. Стекает, стекает, а потом погружается в землю. И всё. Как долго я ещё смогу надеяться? Есть ли смысл? Надежда – это хорошо, но она рушится о дела, а действовать я не в силе. Мне нечего делать, что я могу?! Вот и остаётся что сидеть и надеяться, бесполезно пялясь на костёр и вспоминая ушедшие дни… Хм, помню вот, как мы с *** впервые пошли в магазин. Сколько мне тогда было, пять или шесть? Наши родители дали нам задание и деньги, а сами собрались у меня дома пить чай. До сих пор не понимаю, почему нас отправили. Саба тогда была самой ответственной на пару с Динго, и они уже где-то год ходили за покупками сами. Но это не важно, а суть в том, что я помню, как на обратном пути мы зашли в магазин игрушек. Мне так понравилась тогда кукла в сиреневом платье, с пышными волосами и большим пёстрым бантом… И *** достал все-все свои сбережения и купил на них мне эту куклу. Она до сих пор стоит у меня в комнате. Но главное-то не кукла… Эх, столько радости было… А вот ещё случай, когда мы с Кионой поссорились, а *** нас примерял. А как Дакота врезал Кодиаку, а *** не только их успокоил, но и помог скрыть всё от мамы, чтобы никому не влетело. А *** таким и остался. А какой была я тогда? А какая сейчас? Что-то я совсем не знаю. Меня просто ведёт судьба и всё. - М-м-м! Прекрасная стряпня! – похвалил меня Френсис. - Да что тут – консервы, - отнекивалась я, выбитая из мыслей. - Нет, дочка, правда вкусно получилось, - поддержал папа Френсиса. Я смутилась. Френсис и впрямь уплетал еду за обе щеки. Да и вообще его искреннее желание помочь располагало к нему. И всё-таки мои выходки – это и были выходки, только и всего. А надо было просто быть благодарной за всё, что Френсис сделал для нас. - Спасибо, но вы просто устали. Это так с голодухи. - Не прибедняйся – тебе не идёт, - улыбнулся в ответ Френсис и дохлебал из своей тарелки последние капли супа. Эх, и всё-таки многое меня в нём раздражает, что уж тут поделаешь! Но на кое-что я всё-таки решилась. - Я вот… - замялась я сперва. – При всех хотела сказать… Френсис, извините меня за моё поведение, - произнесла я слова, которые выходили из меня, застревая комком в горле. – Я была неправа. Это какое-то ребячество, или… ну, в общем, я не знаю что это… - смущалась я. – Короче – извини. - Без проблем! – ответил Френсис и улыбнулся. – Хотя если стряпня была бы похуже, то я бы уже подумал! Отец на шутку Френсиса улыбнулся, затем одобрительно посмотрел на меня и только потом покончил со своей порцией. Я лишь покачала головой, улыбнувшись сквозь зубы, но всё-таки стараясь не принимать всё это близко к сердцу. Всё равно рано или поздно надо было извиниться перед Френсисом. Человек бесплатно нас провёз, помог нам, спас нас, рискуя своей шкурой, и вот теперь он бросил на кон свою лодку – источник своего основного дохода – чтобы в очередной раз помочь нам. Это было достойно восхищения, только вот одного я не понимала, и это не давало мне покоя. Что им движет? Засланный ли он казачок, дурачок или просто доброй души человек? Искренен ли он, или делает всё это из корыстных целей? По доброте душевной или в надежде сорвать большой куш? Ух, не знаю я и не понимаю. И это бесит, аж трясёт всю с головы до ног. - О-о-ох! – зевнул Френсис, потягиваясь и расплываясь от тёплой похлёбки. – Значит, основное мы всё подлатали, - обратился он ко мне. – На ночь полностью спустили лодку на воду – посмотрим, нет ли ещё каких пробоин, и держат ли наши заплатки. С механической частью я и сам могу разобраться, если проснусь пораньше, так что пора на боковую. Но всё-таки, какой план на завтра? – спросил Френсис уже у отца. – Что делаем? - Ты, Френсис, завтра не спеши, - сказал отец, и его глаза хитро блеснули в свете ночного костра. – Отоспись, позавтракай, а потом уже принимайся за работу. Я так понимаю, я там больше тебе не нужен? - Не, Вы неправильно понимаете, лучше сказать, что я и сам смогу справиться, а то как-то некрасиво звучит, - подмазался Френсис. – Ну а так… - прикинул он в голове. - Часик-другой и всё будет готово. Если, конечно, проблем не возникнет… а что? – не понимал пока парень. А я-то отца знаю – его глаза так горят только когда у него появляется какая-то гениальная идея. - Знаешь, как течёт Обрат-река? – спросил у парня Балто. - Чего же не знать-то, знаем! – гордо откликнулся человек. - Мельницу старую знаешь? - Ещё бы не знать! Нас малыми там всегда семья привечала! Приплывём, бывало, туда, на лодках, значит… - Извини – перебью, - встрял в разговор папа, который до сих пор пытался изложить свой план. Отец страшно не любил, когда его перебивают, но от замечаний Френсису воздержался. – Так вот, ты, Френсис, чинишь потихоньку лодку и по Обрат-реке даёшь круг к мельнице. Ты знаешь, где сворачивать налево, да? - Ага, так точно! – разве что не отдал честь Френсис. - А мы с Алу пока пойдём к мельнице потихоньку. Заодно кое-что выясним, - подмигнул мне папа и встал со своего места. – Послезавтра мы как раз пересечемся там, там будет кров и вода, а с крышей над головой да у тёплой печи легче думается. Хотя твои идеи мне нравятся, Френсис. - Ничего, обмозгуем! – подтвердил слова отца парень. – За два дня-то как раз чего-нибудь да надумается. А пока я согласен, сделаем так. Хотя завтра, как всегда, будет видно. - Как говорится, будет день и будет пища, правильно, – поддержал отец Френсиса. – А теперь иди спать, утро вечера мудренее, - показал отец свою гораздость на русские пословицы и приступил к подготовке ко сну… 7. Дорога оставалась единственной надеждой. Выйди я к ней, и, быть может, хоть какой-нибудь прохожий мне поможет. Ну, или найдёт мой труп через недельки две, растерзанный лисами, медведями да волками. Разве что Того не зря ведь оставил меня в покое… А что, если он и вправду хотел мне помочь? Что это было, акт доброй воли или обречение на мучительную смерть? Не знаю, посмотрим. Другого выхода нет. Прошло минут двадцать после обработки ран. Пока я занимался плечом, мои крики наполняли лес, разрушая его степенную тишину. Это было ещё хуже, чем проклятая пуля в боку! Чего только стоило обработать рану антисептиком хорошенько! Наверное, если бы я решился на это и с животом, я бы умер. Однако сейчас моя жизнь зависела не только от этого. Утекало драгоценное время, за которое я должен был добраться до дороги, и уже там моя судьба уйдёт в другие руки. Там я буду уже не властен над ней, там всё решит случай. Но где оно, это самое «там»? Метрах в пятистах ниже по склону, а значит, я доберусь до туда быстро… *** И только мне не спалось. Я всё думала и не знала, что делать и как мне быть. Выспавшись днём, я теперь осталась один на один с тьмою. Отец и Френсис уже давно храпели, а я только и делала, что подкидывала палки в костёр и думала о жизни. Мне было так одиноко. Никого не было рядом после очень тяжёлого дня, никто не поддерживал и не помогал мне, как это всегда было в Номе. Но…разве что… Я, было, хотела просто перечитать все письма от ***, но вспомнила о самом последнем, что лежало в его шкатулке. Я ведь так его и не прочитала, всё не было времени… Что ж – пришёл его час! И я, аккуратно достав из рюкзака шкатулку, начала её разглядывать. Боже, как же чудесно! *** настоящий мастер! Как красиво! Но что там внутри? Что же это? Уже только одна шкатулка меня согревает, не говоря о её содержимом. И я всё же решилась и открыла крышку, а на дне обнаружила листок бумаги. Развернув его полностью, я увидела там четверостишия. Наверное, стихи? И я начала читать… *** Наивный… Как только я попытался встать на ноги, мой живот пронзило жуткой болью. - А-а-ах! – закричал я и согнулся в три погибели. Неужели всё, приплыли? Не-е-ет! Не для того я тащился в такую даль, чтобы умереть! Не для того бросил вызов судьбе, чтобы сдохнуть! А для чего? Чтобы жить! Но чтобы выжить в этом сражении – нужно побороться, нужно воевать. Я сам избрал этот путь и должен идти по нему, как когда-то пошёл на помощь Алу. Как когда-то ступил за окраину города Ном вместе с Газом. А это значит… Я попробовал встать на четвереньки. Максимально согнувшись, я сделал первый шаг и пошатнулся. Ударившись всем телом в широкий берёзовый ствол, я улыбнулся. Неужели и здесь Россия-матушка мне поможет? Было бы очень кстати! И я, опираясь на чёрно-белый узор, разукрасил его своей ладонью в алый цвет, оттолкнулся и сделал шаг. Отлично. Значит, ещё не всё потеряно… *** Молю тебя – прости меня За плохо сказанное слово, За то, что тайною маня, Несёт тебя куда-то ново Тебя уносит, вдаль зовёт, Навстречу тяжким приключеньям. А я не понял твой полёт, И не проникся тем влеченьем... *** Эти полкилометра показались мне адом. Я спускался с горы, когда кубарем, натыкаясь на очередной пень и корчась от боли, когда медленным шагом, теряя равновесие. И пускай я шёл с горы, с лица моего не сходила испарина. Не было ничего, что могло бы помочь мне. Только я сам. Один на один с бедою, и мне требовалось выстоять. Требовалось сделать хотя бы то, что от меня ещё зависело. А в остальном… будь что будет… *** Я не почувствовал порыв Души твоей, всегда свободной. Остался, будто бы нарыв, На теле он всегда негодный. Я пал, ты смотришь свысока Так далека, а мне так близки Печаль и томная тоска Что не зальёт ни ром, ни виски... *** На обочине я лёг на траву и дышал. Одышка была, будто бы я бежал кросс, а голова раскалывалась от боли. Неужели я дошёл? Неужели всё? Минут двадцать я пытался прийти в себя, но не получалось. И я заплакал. Впервые за очень долгое время я был в отчаянии, от которого невозможно было убежать, в ситуации, из которой не было выхода. Кроме Всевышнего ничто не могло мне помочь. И мне оставалось только молиться. «Отче наш, Иже еси на небесех!» *** И где-то тихо, в глубине Стучит сердечко непреклонно А всё болит. И в тишине Я весь дрожу, молясь покорно... *** Я решился двигаться дальше. Впереди по дороге был холм, взобравшись на который я мог обеспечить видимость для своего бренного тела. Меня бы заметили издалека, и я решил перетерпеть и преодолеть этот путь. Только вот… сходить с дороги я побоялся, а деревьев или какой-либо другой точки опоры для меня не нашлось, поэтому я подобрал кривую палку и захромал вверх по склону. Грязь в колеях на дороге казалась болотом. Каждый шаг мой был словно атлетическим упражнением. Чугунные ноги утопали в грязи и скользили по ней, роняя моё бренное тело о землю. Но я шёл наверх. Нужно, нужно было держаться. Скрючившись, скользя, утопая – без разницы! Я должен был пройти свой путь, и всё, что меня отвлекало от ужаса жуткой ситуации – это молитва: «… Да светится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя...» *** Молюсь о Вас, о Вашем сне, Чтоб был глубок и не тревожен, Чтоб шаг по утренней росе Был мягок и неосторожен. Пускай ничто преградой Вам Не станет на пути к успеху, И никакой житейский хлам Не сломлет дух Ваш на потеху. *** Взбираться по склону было ещё тяжелее. Сколько часов уже прошло? Один, два, четыре? Не знаю. Солнце уже уходило на закат, а я перемещался по дороге со скоростью улитки. Как вдруг! Моя палка, о которую я опирался, сломалась, и я упал целиком в грязь, окунувшись в неё как и в весь этот ужасный день. От души, в общем. Я лишь обернулся на спину. У меня не было сил двигаться дальше, но серое небо будто бы звало меня. Я должен был, должен. Будто бы так я окажусь к нему ближе, и умирать мне будет проще. А так ведь не хочется… И я… я пополз на животе, на четвереньках, наверх. Я чувствовал, будто бы там за холмом меня ждёт награда. Я открою ещё один маленький кусочек Аляски у себя в памяти, и тогда мне станет легче. Почему я так думал? Я знаю. А Вы догадались? «…яко на небеси и на земли…» *** Молюсь, чтобы твоя судьба Сложилась так, как ты желаешь. Молюсь, чтобы моя мольба Была услышана. Ты знаешь Что мне не выжить без тебя Средь лиц задумчивых и грубых. Твой слог застенчивый любя, Иду среди людей понурых... *** Но за склоном не было ничего. Ничего, ровным счётом пусто! Только дорога уходила куда-то направо крутым поворотом, оставив на себе множество следов отчаянных бандитов, что так желали моей смерти… Не дождётесь! И всё же я не знал, что мне делать. Я увидел тропу, что уходила направо, вверх по склону, но что это? Звериная тропа или нет? Лишь только всмотревшись, я заметил два колышка, сточенных и гладких от времени, проведённых в чьих-то руках. Они стояли у дерева прямо у начала тропы, которая казалась очень свежей. На эти колышки явно кто-то опирался, взбираясь на гору, и я решился. Я выполз на тропу, испачкав траву свежей грязью. Кое-как встав на ноги по дереву, я отдышался и, взявшись за колышек, отправился вверх по тропе… «…Хлеб наш насущный даждь нам днесь...» *** И в этой громкой тишине Я нахожу таким прекрасным Твой тихий голос в вышине Что льётся с неба солнцем красным. Твоё присутствие, постой! Не скрыть от бьющегося сердца, Что бьётся только лишь тобой... Но снова затворилась дверца... *** Ночь опустилась на лес. Тропа исчезла средь мелкой травы, что пробивалась под тучными елями. Я окончательно выбился из сил и сбился с пути. Вот и всё. Всё. Я обречён. Столько воспоминаний сейчас стояло перед глазами, ну а что дальше? Что с того-то? Куда мои воспоминания унесутся потом? Что будет с ними и моей душой, когда я умру? Наверное, скоро узнаю. Очень скоро, мне недолго осталось… *** Я... мыслю только о тебе Томлюсь твоим прекрасным словом Иду, невидимый, во тьме Желаю в дне очнуться новом, Где будешь ты и только ты, Твоя с хитринкою улыбка, Твои глаза, что так полны Зари и ночи поединка… *** Мои молитвы окончены. Песня допета, эликсир жизни выпит, и теперь ничего не осталось. Только лунная ночь и проклятая гора, на которую я поднимался, не ведая уже ни смысла, ни оправдания своим действиям. Ничего не хотелось, и я просто лёг. Холод застал меня врасплох, и кроме трясущегося от ран и усталости тела, ко мне добавился жуткий озноб, сливающийся с моей прочей дрожью воедино. Меня давно колотило. Я выбился из сил и больше не мог сопротивляться. Видимо, всё. Я пришёл. Кругом были ели и мягкая мокрая травка. Только лишь огромные камни выступали из земли толи горбами неведомых хозяев леса, толи дикими зверьми, толи чудищами. А мне теперь всё равно. Пускай вокруг бегают злобные тени, но мне, может быть, сегодня помирать. Так чего их бояться-то? Всё одно здесь очень красиво, особенно в свете луны. Разве что тишина… Она давила так больно на уши, что я не смог её больше терпеть. Достав револьвер из своего рюкзака, я посмотрел на оружие. Роза видела его, Роза с ним была знакома. Какова же твоя история, парень? Чего ты успел повидать? И как твой путь закончится, на моём ли остывающем теле или у того, кто тебя подберёт? Найдут ли меня и тебя? Надо бы, чтобы нашли… Я смотрел на оружие и наслаждался его блеском в лунном свете. Холодный и беспринципный, не оспаривающий приказов, наверное, лучший среди всех работников, что могут быть у тебя на службе. Он никогда не отказывает, на него можно положиться. И приказы не обсуждаются. Трясущимися пальцами я проверил барабан. Как раз один патрон, как по воле судьбы, даже заряжать не надо! Эх, ну что ж… Ты уже пил чью-либо кровь до меня? Видимо, я уже не узнаю. Своей я тебя измазал изрядно, так сослужи же мне последнюю службу… Я задвинул барабан на место и прокрутил, дождавшись щелчка у той самой последней пули. Руки тряслись крупной дрожью, и мне было сложно поднять пистолет, но моя решительность была сильнее… Я взглянул на луну и направил на неё блестящую мушку. - Пиф… - и спустил курок. – Паф! Вот и всё! Теперь нас, быть может, найдут, я всё ж попытался. Эхо выстрела разнеслось по окраинам на многие километры. Окровавленная рукоять пистолета блеснула в ночи лунным светом. Я заложил оружие за пояс и больше не планировал вынимать его никогда. - Если бы я не взялся за пушку – ничего бы этого не было… - размышлял я вслух. – Меня бы взяли бандиты и дело с концом. Пускай бы что хочешь… - говорил я с темнотой и, раскрутив флягу с холодной водой, умылся. Я не видел в ярком свете луны цвета воды, но с меня смывалась грязь. Что это – грязь позора, слабости и трусости? Или же оклеймившая меня грязь бандитских разборок?... Ох, мама… Как же ты далеко сейчас. За что это тебе, родная? А тебе, отец, за что? Как миссис Дженна сможет сказать вам, что я пропал без вести? Ох, тётушка… Какую ужасную долю оставил я всем вам. Мне-то уж что – лежи да лежи, а вам столько нервов придётся потратить из-за меня… Может, всё с самого начала было из-за меня? Не встрянь я в ту драку, и всё бы обошлось? Не перейди я дорогу преступникам, не отправься я следом за Алу… Алу. Алушечка. Радость моя. Ты солнце моё, мой самый первый и самый верный друг во всём свете! Ах, как же я мог не пойти?! Я не мог! Я так много бегал и прятался, спасал свою шкуру и строил планы, что забыл о ней, о своём лучшем друге. Я ведь пошёл за тобой, но где ты сейчас? Может, Балто отправил тебя в Ном и ты лежишь сейчас в своей тёплой постели? Или ты с ним пробираешься сквозь леса и бурьяны? А может вы с дядей остановились в отеле и слушаете ласковый напев океана… Кто знает. Я понял лишь, что, походу, потерял свою цель путешествия, а новую себе не нашёл. Эх, какой же я дурак! А Алу… - Да светится имя Твое, - продолжал я читать молитву вслух. Наверное, она говорит правильно, эта молитва - на всё: – …будет воля Твоя… - И уж не знаю, моя ли позиция верна, или других религий. А может, правы атеисты вроде Газа, или же фаталисты вроде Алу, только вот итог у всех у нас один. Смерть…- …Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки… Аминь... *** Не знаю, буду ли прощён За ту ошибку, что свершилась. Не знаю, буду ли польщён, Тобой. Как часто ты мне снилась! И в каждом сне играл твой вальс Блестел твой взгляд, наряд и тело Скажу тебе, сие не фальшь - Жить без тебя мне надоело! … Внизу была указана стрелочка, и я, последовав ей, перевернула страницу. Там было всего лишь одно четверостишие, не такого слога как раньше, но… *** Время шло, но я был ещё жив. Разве что волки завыли где-то совсем недалече. Наверное, спешат поживиться свеженькой плотью. А впрочем, какая уж мне будет разница. Луна скрылась за облаками, а я так ожидал её знака. От неё или ещё от кого-то – не важно. Я верил, что сегодня я найду ответы. Только вопросов было так много, что я уже не знал, о чём думать. О маме, папе и лучших друзьях, что останутся там без меня? О Стиле и его шайке? О загадочных Розе и Того? Или же об Алу, о которой я мог бы думать денно и ночно. И вот появился и знак. Из серых облаков на моё замерзшее тело начал опускаться снег. Да-да, самый настоящий снег! Я и сам был удивлён ему, но холодная земля не отпускала меня прикоснуться к редким снежинкам. Моё тело снаружи было холодным как лёд, а внутри и в ранах горело. Чего уж поделать. Мне остаётся только лежать и ожидать чего-то: толи объяснения столь странного знака, толи воли судьбы, толи своей кончины. Но ничего я не мог дождаться. Я всю жизнь чего-то жду от других, ну а сам не могу добиться успеха. И вот теперь, когда я попытался… я оказался здесь совсем один. Ну да ладно, что есть то и есть. А разгадки… кому оно нужно? Столько тайн сокрыто во Вселенной, так и все ли их нужно разгадывать? Порой просто нужно оставить всё как есть и наслаждаться тем, что было и что мы имеем. И предвкушать то, что, быть может, мы сможем обрести. И я бросил искать ответы. Я смотрел на серое небо… Снежинки медленно опускались на еловые лапы и моё лицо. Только небо какое-то серое, тёмное, загадочное. И не было в нём разгадок, ответа на вопрос что я сделал, кем был и что будет дальше... А… А будет ли оно для меня, это самое «дальше»? На что мне такое будущее? А о прошлом я лишь жалею, что не сказал Алу самого главного… *** …Я многого не досказал, Но жить не в силах, не тая. Быть может, я и доказал?... *** - Как… сильно я люблю тебя… - закончил я свои же строчки вслух. А теперь помолчим… *** - Дочка? – Я аж вздрогнула. - Папа? – обернулась я, подпрыгнув на месте от неожиданности, и отвернулась, чтобы отец не видел… не видел меня такой. - Ты плакала, я слышал, - расколол меня он. Да, да, я ревела! Но зачем просыпаться-то, скажи мне!? – Это нормально. Я тоже очень беспокоюсь. Беспокоюсь о вас, о Дженне, о том, что творится сейчас в Номе… Об *** очень уж беспокоюсь, ведь я за него в ответе. - Правда? – отчего-то сорвался с моих уст до боли глупый вопрос. - Конечно, Алу. По-хорошему, я не должен был разрешать ему отправиться за мной. Но я подумал… *** всё своё детство пробыл в походах по лесам и горам, там, на его родине, так что опыт у него был. А я должен был спешить и идти один, чтобы не подвергать опасности тебя и его в моей компании. Но давай посмотрим иначе – вдруг со мной что-то случится? И что тогда? А для этого я старался идти так, чтобы оставить как можно больше следов для крестника. Я уверен, что он шёл по моему следу до самого Теллера, и случись со мной чего – он бы вышел на меня. Да, ты скажешь, что это не меньше подвергло бы его опасности, но, с другой стороны, могло бы спасти нас всех в случае чего. Ты ведь знаешь – *** никогда не бросит в беде. Такие как он не бросают… - И что потом? - А потом я нашёл тебя в Теллере и планировал отправить домой, а сам хотел подождать там ***. Но всё пошло кувырком. Зато вчера, когда я узнал, что крестничек отправился в путешествие с Газом – я успокоился. Пока он с ним – ему ничего не грозит. - Но почему? – удивилась я. - У Газа есть свои секреты… - задумчиво произнёс папа. - С ним *** точно будет в безопасности и пойдёт конкретно туда, куда нужно. Кроме как идти на базу Стила – им отправиться некуда. Поэтому мы и продолжили путь. Остаётся только надеяться и верить, что *** всё ещё вместе со своим другом Газом. Ох, где же ты сейчас, мой крёстный сын… Отцовские истории и размышления увлекали меня, но я всё ещё не утёрла слёз. Я волновалась за *** всем сердцем, и от отцовского «авось» мне стало только хуже. - Не плачь, дочка, - хотел осечь меня отец, но я его перебила: - Ничего, всё хорошо. - Нет, Алу. Ничего хорошего. Всё плохо, - задумчиво произнёс отец. – Всё вокруг было, есть и будет плохо, но… - папа сел напротив меня. – На то мы и здесь, чтобы сделать этот мир чуточку лучше, - показал отец жест, будто бы держал в руке щепотку соли. – Но, хм, видишь ли, - улыбнулся папа. – Порой просто лучше не замечать этой грязи вокруг, и оно, вроде бы, становится и ничего. Да и вообще есть много способов, как избавиться от этого гнетущего чувства. Выбери свой. Я вот, к примеру, всегда думаю, что всё и впрямь могло быть гораздо хуже. Всегда ведь есть куда хуже. И мне становится легче. Кто-то даёт волю эмоциям. Да, это громко, не очень для других, но не все могут сдерживать себя. Но я бы предложил тебе другой способ… - Какой? – утёрла я слёзы. - Можно и побаловать себя иногда, - подмигнул мне папа. – А ты у нас очень любишь тайны и приключения. - И что же ты мне предлагаешь? – не понимала я. - А ты знаешь, куда мы идём? - Н-н-нет, - замялась я. – На мельницу какую-то. Или плотину, не помню. - А откуда я знаю все окрестности как свои пять пальцев, не догадываешься? Я промолчала. - Пришло время тебе узнать, кто твои бабушка и дедушка. *** Мне было больно. Настолько больно, что меньшая боль становилась приятной. Жаль она отступала не на долго. Чтобы отвлечься я искусал свои губы в кровь. Вкус железа крови был приятен и успокаивал. И когда это я стал таким кровожадным? Ладонь моя, пробитая проклятым суком, горела огнём. Её дергало, она полыхала, и мне казалось, что у меня поднялась температура. Меня всего трясло, но я не мог справиться со своей болезнью, такой жуткой и многогранной. Я видел только торчащие вверх ели и серое небо, с которого сыпалась снежная труха облаков. Сыпалась и укрывала меня, кажется теперь, навсегда… Видимо, это и есть мой путь. И путь этот ведёт к небу. И я иду.