В Бруклине все спокойно

Барнс чувствует себя хреновой змеей в банке у заклинателя. Стиву достаточно открыть рот, чтобы его унесло в страну подчинения, полного и безоговорочного. Неважно, что Роджерс будет говорить, какую чушь или праведные речи нести - Джеймсу достаточно смотреть на его губы, на то, как они двигаются. Смотреть и проваливаться, как в воду, желание его выебать. Или быть выебанным. Этого нельзя произносить вслух, нельзя озвучивать свои мысли последнему девственнику Америки, просто нельзя и все. Потому что Стив - друг, Стив - голос его совести. Стив - все, что угодно, кроме тела, в которое можно вбиваться, думая только о себе и своем удовольствии. - Я иду в магазин, купить молока? - Роджерс натягивает бейсболку, приглаживая выбивающиеся волосы, и Джеймс скрипит зубами, видя, как чужие пальцы проталкивают светлые пряди под ткань. - Баки, что хочешь на ужин? - Стив проносит пакеты в кухню, и Барнс едва не воет, наблюдая, как напрягаются крепкие мышцы под загорелой кожей. Кэп раскладывает продукты на столе, и Джеймс думает: разложи меня. Тут же, на столе. И побитой собакой сбегает в душ выдрочить чертова белобрысого придурка из своей головы, утыкаясь лбом в стену вместо чужой спины/груди/шеи. На сколько его хватит, он не знает. Потому что понимает, что Стив не откажет. Стоит только попросить, стоит только потребовать, стоит просто прийти ночью в чужую спальню, дверь в которую так опрометчиво не закрывается на замок. Ведь Роджерс его не боится. А стоило бы. - Так что ты хочешь? - голубые глаза так наивно-светло глядят ему в душу, и только дурак, думает Джеймс, не понял бы по его ответному взгляду, чего он хочет. Но он сдерживается и улыбается в ответ: - Карбонара подойдет. - Тогда нужны сливки. Я быстро, - Стив снова устремляется на выход в магазин, и Барнс мысленно ругает себя, ловя на пошлой шутке, что с вопросом сливок для Роджерса он справился бы быстрее.