В Бруклине все спокойно

Warning: нанесение увечий во время секса. Если это ваш кактус, не кушайте. ____ Барнс вздрагивает, когда лезвие перестает кружить по телу и наконец заходит под кожу. Кадык дергается несколько раз: слюны слишком много, как будто Стив не причиняет ему боль, а кормит с ладони сладким. Хотя болью это не называть; переизбыток нежности в конце концов всегда приводит к садомазохическому сексу, а в их случае еще и к нанесению повреждений, так что все происходящее – потолок обоюдного удовольствия с билетом за желтые стены в случае, если Фьюри или другие высоконравственные личности прознают о происходящем в квартире Капитана. Засосы, укусы – все проходит слишком быстро, синеющий вдоль горла Джеймса ошейник к утру всегда исчезает. Порезы и царапины задерживаются на его коже немного дольше. Недостаточно долго, чтобы всякие выблядки перестали трахать его глазами каждый метр парковой дорожки, когда они выходят на пробежку, или тротуара, стоит им выйти прогуляться, но достаточно, чтобы тот не забывал, кому он принадлежит. Принадлежать оказывается приятно. Не так, как когда он был Солдатом и принадлежал ГИДРе: без права вставить слово, без прав вообще. Принадлежать Стиву. Теперь ему можно все, и отдавать имеющуюся свободу оказывается до охуения горячо. Вспоротая до локтя рука саднит и липнет к простыне. В этот раз Роджерс перестарался, но глядя на его губы, багровые от слизанной крови, Барнс забывает все свои претензии. Господи, психушка – это курорт по сравнению с адом, в который они попадут за такие дела, думает он, дергая рукой и чувствуя, как в местах, где ткань слиплась с кожей, снова проступает кровь. Стив обеспокоенно заглядывает ему в глаза, читая по чужому лицу отголоски боли. Баки знает, что ближайшие несколько дней тот будет невозможно нежен, возможно, его даже хватит на две-три ванильных, сладких ночи, только потом он снова сорвется, и в этом больше любви, чем во всех не состоявшихся у них когда-то свиданиях. Барнс вздрагивает, когда лезвие перестает кружить по телу и наконец медленно в него входит. И разлетается вдребезги, чувствуя, как чужой язык проникает под вспоротую кожу между ребер, словно пытается достать сердце.